Хусаинов, Галимзян Салихович

Галимзян Хусаинов
Общая информация
Полное имя	Галимзян Салихович Хусаинов
Прозвище	Гиля
Родился	27 июля 1937(1937-07-27) Новое Иглайкино, Татарская АССР, РСФСР, СССР
Умер	5 февраля 2010(2010-02-05) (72 года) Москва, Россия
Гражданство	СССР
Рост	164 см
Вес	64 кг
Позиция	левый нападающий
Карьера
Молодёжные клубы
1953—1956	Динамо (Куйбышев)
Клубная карьера*
1957—1960	Крылья Советов	64 (13)
1961—1973	Спартак (Москва)	347 (102)
Национальная сборная**
1960—1969	СССР	33 (4)
Тренерская карьера
1974	Спартак (Нальчик)	ассистент
1975	СССР (юноши)	ассистент
1976	Спартак (Москва)	ассистент
1980—1982	Пахтакор	ассистент
Международные медали
Чемпионат Европы
Серебро	Испания 1964
Государственные награды
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Галимзя́н Салихович Хусаи́нов (тат. Галимҗан Салих улы Хөсәенев; 27 июля 1937, Новое Иглайкино, Октябрьский район, Татарская АССР, РСФСР, СССР — 5 февраля 2010, Москва, Россия) — советский футболист, левый нападающий. Заслуженный мастер спорта СССР (1967). Состоял в КПСС.

Несколько лет был капитаном куйбышевских «Крыльев Советов» и московского «Спартака».

Выступал за сборную СССР, в составе которой забил гол в финале чемпионата Европы 1964 года.

Биография

Галимзян Хусаинов родился в деревне Новое Иглайкино Октябрьского района Татарской АССР. Он начал свою карьеру в юношеском составе клуба «Динамо» Куйбышев в 1953 году. После 3 лет в «Динамо», Хусаинов перешёл в ведущую команду Куйбышева, «Крылья Советов». Там он выступал 3 года, был лидером и капитаном команды.

В 1960 году Хусаинова стали приглашать все ведущие клубы страны, однако он твёрдо выбрал, что будет играть за московский «Спартак», куда его лично пригласил начальник команды, Николай Петрович Старостин, сказавший про него: «Мал золотник, да дорог». Первоначально Хусаинов действовал в Спартаке часто индивидуально, чем вызывал недовольство партнёров, однако затем стал играть сугубо в командный футбол с короткими пасами. Более того, за свою игру он стал лидером и, в 1967 году, капитаном команды, выиграв со «Спартаком» два чемпионата СССР и три Кубка СССР, а также две серебряных и две бронзовых медали первенства. При этом в финале Кубка страны 1963 года Хусаинов забил гол прямым ударом с углового.

В составе сборной СССР Хусаинов дебютировал 17 августа 1960 года в матче с командой ГДР, в которой советские футболисты победили 1:0. Свой первый гол в составе сборной Хусаинов забил в финале чемпионата Европы 1964, в которой СССР проиграла Испании. Всего в составе национальной команды Хусаинов провёл 33 матча и забил 4 гола.

После завершения игровой карьеры работал тренером, в этом качестве Хусаинов самостоятельной работы не имел, а помощником кого-то Галимзяну быть не нравилось.

Скончался Хусаинов в ночь на 5 февраля 2010 года после долгой и продолжительной болезни — атрофии головного мозга, которой болел более 15 лет.

Похоронен 9 февраля на Даниловском кладбище.

Достижения

Командные

• Чемпион СССР: 1962, 1969
• Обладатель Кубка СССР: 1963, 1965, 1971
• Серебряный призёр Кубка Европы 1964
• 4-е место чемпионата мира 1966

Личные

• В списке 33 лучших футболистов сезона в СССР 8 раз: № 1 (1963), № 2 (1961, 1964, 1965), № 3 (1960, 1962, 1968, 1969)
• Член клуба Григория Федотова: 145 голов

Ссылки

• [rus.spartak.com/usr/club/player.asp?id=1846&mid=0 На сайте ФК «Спартак» Москва]
• [www.rusteam.permian.ru/players/khusainov.html Профиль на сайте «Сборная России по футболу»]
• [utvb.ru/news/2010-02-05-168 Памяти Галимзяна Хусаинова. «Южная трибуна»]

Отрывок, характеризующий Хусаинов, Галимзян Салихович

– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.