Хусарик, Золтан
| Золтан Хусарик | |
| Huszárik Zoltán | |
 | |
| Имя при рождении: |
Золтан Хусарик |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
дер. Домань, под Будапештом |
| Дата смерти: |
15 октября 1981 (50 лет) |
| Место смерти: | |
| Профессия: |
кинорежиссёр, художник |
| Карьера: |
1963-1981 |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Золтан Хусарик (венг. Huszárik Zoltán, 14 мая 1931, деревня Домонь, к северу от Будапешта — 15 октября 1981, Будапешт) — венгерский график, художник по костюмам, кинорежиссёр.
Содержание
Биография
В 1949—1952 учился в Будапештской Академии театра и кино, отчислен как ненадежный элемент (сын богатого крестьянина). Сменил множество профессий, в 1959—1961 всё-таки закончил Академию. Снял несколько блестящих короткометражных фильмов и две полнометражные игровые ленты — «Синдбад» (1971) и «Чонтвари» (1979), все они стали знаменем «новой волны» в венгерском кино, были удостоены многочисленных национальных и зарубежных премий. Выступал как театральный режиссёр (в 1974 поставил в Дебрецене драму-притчу Иштвана Эркеня «Кошки-мышки», 1969). Покончил жизнь самоубийством.
Eгo жены — Аннамария Мельцер и Ильдико Могер. Aктриса Анна Надь (род. 1940) была не его жена, их дочь — актриса Ката Хусарик (род. 1971).[1]
Творчество
Обстановка и атмосфера обоих игровых фильмов Хусарика — «конец века», их стилистика отличается редкой изысканностью, а интонация — глубокой ностальгией. В обстановке политического похолодания и идейного застоя в Венгрии после 1968 года обе ленты прозвучали обращенным в недостижимое прошлое реквиемом по эпохе восточноевропейского модерна рубежа XIX—XX столетий. Не случайно их центральным персонажем и своего рода «визитной карточкой» стал популярнейший драматический актёр Венгрии, сверстник Хусарика Золтан Латинович, в 1976 покончивший с собой. Он исполнил заглавную роль пережившего себя искателя приключений в «Синдбаде»; сценарий фильма о трагической судьбе живописца конца XIX — начала XX века Тивадара Чонтвари писался также в расчёте на Латиновича — снятый фильм открывается посвящением погибшему и пронизан мотивом невозможности ни быть собой, ни преобразиться в другого.
Признание
Хусарик был награждён премией имени Белы Балажа (1971) и Премией Кошута (1990, посмертно).
Фильмы
- Groteszk/ Гротеск (1963)
- Elégia/Элегия (1965, премия за лучший экспериментальный фильм на МКФ в Оберхаузене, 1966)
- Capriccio/ Каприччо (1969)
- Amerigo Tot/ Америго Тот (1969)
- Szindbád/ Синдбад (1971, игровой, по одноименному роману «венгерского Пруста» Дьюлы Круди, в заглавной роли Золтан Латинович; премия МКФ в Мангейме, 1972, Йозефа фон Штернберга и Лютеранского киноцентра на МКФ в Мангейме, 1972; специальный приз МКФ в Атланте; Гран-при МКФ в Милане)
- Tisztelet az öregasszonyoknak/ В честь старушек (1972, специальная премия на МКФ в Кракове, 1973)
- A piacere (1976, Гран-при на фестивале в Барселоне, 1977; премия ФИПРЕССИ на МКФ в Оберхаузене, 1977; Гран-при на МКФ в Тампере, 1978)
- Csontváry/ Чонтвари (1979, в заглавной роли болгарский актёр Ицхак Финци).
Тексты
- Sindbad, mon film// Arion, Bp, 1973, № 6, pp. 65-70 (с рисунками автора).
О режиссёре
- Zay L. Huszárik Zoltán. Budapest: M. Filmintézet — Múzsák, 1985
- Jeancolas Jean-Pierre. Miklós, István, Zoltán et les autres: 25 ans de cinéma hongrois. Budapest: Corvina, 1989
- Huszárik breviárium/ Lencsó L., ed. Budapest: Szabad Tér, 1990 (включает тексты Х. и множество документов)
- Zsugán I. Nagy motívum igezeteben. Huszárik Zoltán// Zsugán I. Szubjektív magyar filmtörténet 1964—1994. Budapest: Osiris-Századvég, 1994.
Напишите отзыв о статье "Хусарик, Золтан"
Примечания
- ↑ L. Horváth Katalin: [hvg.hu/kultura/20111028_szindbad_huszarik_zoltan_1971 Minden idők egyik legszebb magyar filmje 40 éves], HVG.hu — 2011. október 28.
Ссылки
- [arthouse-film.narod.ru/huszarik_zoltan.html Золтан Хусарик на сайте arthouse-film.narod.ru]
Отрывок, характеризующий Хусарик, Золтан
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
