Хусейн Камель
Хусейн Камель | |
араб. حسين كامل حسن المجيد | |
Имя при рождении: |
Хусейн Камель аль-Хасан аль-Маджид |
---|---|
Род деятельности: |
политический и военный деятель Ирака |
Дата рождения: | |
Место рождения: |
Тикрит, Ирак |
Дата смерти: | |
Место смерти: |
Сейдие, близ Вавилона, Ирак |
Отец: |
Камель аль-Маджид |
Супруга: | |
Дети: |
сыновья: Али, Саддам, Вахидж |
Хусейн Камель аль-Хасан аль-Маджид (1950 или 1954? — 23 февраля 1996) — иракский военный деятель. Двоюродный брат и зять президента Ирака Саддама Хусейна. Племянник Али Хасана аль-Маджида («Химического Али»). Министр промышленности и минеральных ресурсов. Руководитель военных программ страны и программы по создания иракского ядерного оружия.
Хусейн Камель женился на старшей дочери иракского президента — Рагад. 7 августа 1995 года Хусейн Камель и Саддам Камель бежали из страны в Иорданию вместе с женами и детьми. Причина их побега осталась невыясненной. Официально иракское руководство обвинило Камеля в казнокрадстве миллионов долларов страны. В Аммане Хусейн Камель рассказал экспертам ООН всё, что знал о засекреченных разработках ядерного оружия. Он заявил, что Ирак был готов уже в феврале 1992 года испытать свою первую атомную бомбу, и только начало войны в Заливе, а затем контроль со стороны ООН предотвратили появление новой ядерной державы[1]. Хусейн Камель также заявил, что собирается возглавить борьбу иракской оппозиции за свержение режима в Багдаде[2].
Иракские эмигранты отказались с ним сотрудничать, поскольку он был связан с репрессиями в Ираке. По той же причине ни одна из западных стран не согласилась предоставить Хусейну Камелю и его брату Саддаму Камелю политическое убежище[3]. Спустя семь месяцев братья в обмен на обещания Багдада их простить вернулись на родину[4]. Саддам Хусейн подписал указ об их амнистии[5]. Амнистия состоялась лишь после того, как согласие на неё дали высший орган власти — Совет революционного командования — и региональное руководство правящей партии Баас[6]. Вернувшись на родину, братья были убиты. Официально было объявлено, что c ними расправились разъярённые родственники, но существует версия о причастности Саддама Хусейна к гибели своего зятя. В своей книге «Ближний круг Саддама Хусейна» личный врач иракского президента пишет о гибели Хусейна Камеля[7]:
Напишите отзыв о статье "Хусейн Камель"
Примечания
- ↑ [eastlib.narod.ru/modern/saddam.htm Робин Дж. АПДАЙК. САДДАМ ХУСЕЙН. Политическая биография]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc.aspx?fromsearch=0d1cb9a1-9490-4783-b677-ab48f0b4ee8b&docsid=115160 Овечьи шкуры входят в моду]
- ↑ "Deutsche Welle", февраль 2003
- ↑ [www.cargobay.ru/news/izvestija/2003/3/20/id_118885.html Варвар и еретик.]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc.aspx?fromsearch=9f297f70-6b82-4db0-8b9c-f46a52c96aa0&docsid=127412 Тесть простил зятя в нелегкие для страны дни]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc.aspx?fromsearch=ed23c47f-bcb7-44fe-a8d2-9dfa5d532b1d&docsid=171583 Саддам Хусейн арестовал жену — Саида Тальфа была непростительно лояльна к зятьям]
- ↑ Ближний круг Саддама Хусейна/Ала Башир, Ларс Сигурд Суннамо. — СПб.:Амфора. ТИД Амфора, 2006.
Отрывок, характеризующий Хусейн Камель
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.