Хусейн ибн Али аль-Хашими

Хусейн ибн Али араб. حسين بن علي الهاشمي‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Шериф и эмир Мекки
1908 — 1924
Предшественник:	Али ибн Абдалла
Преемник:	Али ибн Хусейн
король Хиджаза
10 июня 1916 — 3 октября 1924
Преемник:	Али ибн Хусейн
Халиф
1923 — 3 октября 1924
Рождение:	1854(1854) Стамбул
Смерть:	4 июня 1931(1931-06-04) Амман
Место погребения:	Королевский мавзолей, Эль-Азамия
Род:	Хашимиты
Отец:	Шериф Али ибн Мухамед
Мать:	Сальха Бени-Сахр
Супруга:	1) Абдия бинт Абдула (ум. в 1888) 2) Мадиха 3) Хадиджа 4) Адиля Ханум
Дети:	король Али ибн Хуссейн принц Хасан ибн Хуссейн король Абдалла ибн Хусейн принцесса Фатима король Фейсал ибн Хусейн принцесса Салеха принцесса Сара принц Зейд
Награды:

В Википедии есть статьи о других людях с именем Хусейн и нисбой Хашими.

Хусе́йн ибн Али́ аль-Хашими́, GCB (араб. حسين بن علي الهاشمي‎; ок. 1854 — 4 июня 1931, Амман) — шериф Мекки, 1-й король Хиджаза (1916—1924) из династии Хашимитов; потомок пророка Мухаммеда.

Биография

В 1908 году после смещения Али ибн Абдаллы новым шерифом Мекки стал его двоюродный брат Хусейн ибн Али. В это время ему было около 60 лет. Ранние годы он провел среди бедуинов Хиджаза, но большую часть жизни прожил в Стамбуле, где султан держал его при себе в качестве заложника. Утвердившись у власти, Хусейн проявил стремление сделаться независимым правителем Хиджаза и подчинить себе другие области Аравийского полуострова.

В борьбе против Османской империи мекканский шериф опирался на арабских националистов и на англичан. В 1914 году один из его сыновей — Фейсал установил связи с младоарабами и дамасскими реформаторами. Тогда же его брат Абдалла наладил контакты с английской администрацией в Египте. Вначале сдержанные, отношения с европейцами заметно оживились во время Первой мировой войны. Англичане рекомендовали шерифу воспользоваться ситуацией и поднять антитурецкое восстание.

В 1915 году было достигнуто тайное соглашение, по которому Великобритания обещала признать и гарантировать независимость арабского государства с территорией, включающей в себя весь Аравийский полуостров кроме Адена, Сирию, Палестину и Ирак.

В июне 1916 года мекканский шериф Хусейн призвал арабское население начать восстание против турок. Отряды восставших под командованием сыновей Хусейна — эмиров Али, Абдаллы, Фейсала и Зейда быстро захватили Джидду, порты Янбу и Умм Ледж. Расквартированный в Мекке турецкий гарнизон капитулировал. 2 ноября 1916 года собрание арабских эмиров провозгласило Хусейна королём арабской нации. Тогда же в Мекке было образовано арабское правительство, ключевые посты в котором занимали сыновья короля. Али стал премьер-министром, Абдалла — министром иностранных дел, Фейсал — министром внутренних дел. Великобритания и Франция признали Хусейна только королём Хиджаза. Этот титул в конце концов и закрепился за ним.

В 1917 году эмир Фейсал совершил рейд через пустыню и занял порт Акаба на северной оконечности Красного моря. В следующем году туркам было нанесено сокрушительное поражение в Палестине, оправиться от которого они уже не смогли. В середине 1918 года армия Фейсала взяла Маан и совместно с англичанами вступила в Сирию. 30 сентября был взят Дамаск. Но из всех захваченных территорий Фейсал I получил под своё управление только восточную Сирию. Остальные земли перешли под контроль союзников. На самом деле Великобритания и Франция не собирались выполнять договоренности, заключенные с Хусейном. Из обещанных ему провинций Палестина и Ирак оказались оккупированы англичанами, а Сирия и Ливан — французами. Мечта Хусейна о создании великого арабского королевства осталась неосуществленной.

Король Хусейн ибн Али решил объединить под своей властью Аравийский полуостров. Здесь король встретил противника в лице риядского эмира и правителя Неджда Абдул-Азиза II (1904—1926). Предки последнего на протяжении полутора веков вели упорные войны за объединение Аравии. С осени 1917 года между шерифом и Саудидами начались вооруженные столкновения из-за приграничных оазисов Тураба и Эль-Хурма, считавшихся воротами Хиджаза на пути из Неджда. В мае 1919 года сын Хусейна Абдалла захватил Турабу, но через несколько дней недждийцы атаковали его отряд и наголову разбили. Саудиды готовились напасть на Хиджаз, но в июне англичане вступились за своего союзника, потребовав от Абдул-Азиза ибн Сауда оставить Турабу и Эль-Хурму. Английские войска прибыли в Джидду, и Саудиды вынуждены были отступить.

В 1921 году англичане сделали одного из сыновей Хусейна — Фейсала I — королём Ирака, а другого — Абдаллу I — эмиром Трансиордании. К несчастью для себя, Хусейн не удовлетворился этим: он протестовал против передачи французам мандата на управление Сирией, а англичанам — Палестиной. Он отказался ратифицировать Версальский договор и даже отверг предложение о заключении англо-хиджазского договора, хотя весьма нуждался в поддержке английских войск. Вместо этого он продолжал добиваться исполнения обещаний, данных во время войны, и тем самым окончательно рассорился со своими европейскими покровителями.

В 1923 году Хусейн ибн Али объявил себя халифом всех мусульман.

В 1924 году недждийский эмир Абдул-Азиз ибн Сауд возобновил военные действия против Хиджаза. Вооруженные отряды ваххабитов развернули наступление на Хиджаз. Англичане на этот раз демонстративно хранили нейтралитет, а собственные войска Хусейна терпели поражение за поражением. В этих условиях знать Хиджаза собралась 6 октября 1924 года в Джидде и вынудила Хусейна отречься от престола в пользу своего старшего сына Али, который стал вторым и последним королём Хиджаза из династии Хашимитов.

Новый король Али ибн Хусейн с несколькими сотнями своих сторонников отступил в Джидду. Ваххабиты овладели всем Хиджазом, заняли Мекку и начали осаду Джидды. 6 декабря 1925 года пала Медина, а 22 декабря, лишенный поддержки Али покинул Джидду. Завоенный Хиджаз был аннексирован Саудидами.

Жёны и дети

Король Хусейн ибн Али имел четыре жены и восемь детей с тремя из них (пять сыновей и три дочери):

с первой женой Абдией:

Али ибн Хусейн (1879—1935) — в 1924—1925 король Хиджаза;

принц Хасан (умер молодым);

Абдалла ибн Хусейн (1882—1951) — эмир, позднее король Трансиордании;

принцесса Фатима;

Фейсал I (1883—1933) — в 1920 король Сирии, в 1921—1933 король Ирака.

со второй женой Мадихой:

принцесса Салеха.

с третьей женой Адилей Ханум:

принцесса Сара;

принц Зейд (1898—1970).

Литература

• «Хусейн ибн Али аль-Хашими» // БСЭ
• Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский восток XV—XX вв. Москва, «Вече», 2004 ISBN 5-9533-0384-X
• Васильев А. [rikonti-khalsivar.narod.ru/Saud.htm История Саудовской Аравии. 1745—1973]

Ссылки

• [www.royalark.net/Arabia/hijaz1.htm Хуссейн ибн Али] на сайте Royal Ark
• [www.nzhistory.net.nz/media/photo/sharif-hussein-mecca Хуссейн ибн Али] на сайте NZHistory.net.nz

Отрывок, характеризующий Хусейн ибн Али аль-Хашими

Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.