Хустисиалистская партия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хустисиалистская партия
Partido Justicialista
Основатель:

Хуан Доминго Перон

Дата основания:

1947

Идеология:

Перонизм

Интернационал:

COPPPAL[1]
Христианско-демократическая организация Америки

Мест в нижней палате:
95 / 257
Мест в верхней палате:
40 / 72
Персоналии:

члены партии в категории (14 чел.)

Сайт:

[www.pj.org.ar org.ar]

К:Политические партии, основанные в 1947 году

Хустисиалистская партия (исп. Partido Justicialista, PJ) — перонистская политическая партия в Аргентине, основная политическая сила перонистского движения.





История

Хустисиалистская партия была основана в 1947 году Хуаном и Эвитой Перонами. Политика, проводимая партией основана на принципах сохранения государственного суверенитета, стремления к экономической независимости Аргентины и создания социально-справедливого общества[2].

Разделена на противостоящие фракции (ныне это левоцентристский «Фронт за победу» и правоцентристский «Федеральный перонизм»).

Политическая роль

Предыдущий президент Кристина Фернандес де Киршнер, а также бывшие Карлос Менем и Эдуардо Дуальде были членами партии. В аргентинской Палате депутатов партия имеет 116 из 257 мест, а также большинство в Сенате.

Напишите отзыв о статье "Хустисиалистская партия"

Ссылки

[www.pj.org.ar/ Хустисиалистская партия] — официальный сайт.

Примечания

  1. COPPPAL.org: [www.copppal.org/contenidos/institucional/partidos_miembros.php Países y partidos miembros] (исп.)
  2. [www.pj.org.ar/index.html Sobre el Justicialismo].

Отрывок, характеризующий Хустисиалистская партия

– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.