Хуэй (народ)
Поделись знанием:
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
(перенаправлено с «Хуэй»)
| Численность и ареал | |
|---|---|
|
Всего: 10 000 000 чел. | |
| Язык | |
| Религия | |
| Родственные народы | |
Хуэйцзу (хуэй, «китайские мусульмане») кит. упр. 回族, пиньинь: huízú[1], то есть «народность хуэй») — одно из 56 официально признанных национальных меньшинств (кит. упр. 民族, пиньинь: mínzú) КНР. Их отличие от ханьцев состоит не в наличии особого языка (они разговаривают на тех же диалектах китайского языка, что и ханьское население местностей, где они живут, хотя и с присутствием некоторых слов, характерных для их культуры, и пишут стандартной китайской письменностью), а в том, что они в течение многих веков исповедуют ислам (ханафитского толка) и являются носителями исламского культурного наследия[2][3].
Хотя в официальных китайских материалах, посвящённых языку и письменности национальных меньшинств, в качестве родного языка для хуэй указан китайский, этот этноним употребляется также в отношении небольшой группы уцулов, живущих на Хайнане. Уцулы исповедуют ислам, но говорят на языке, который не является родственным китайскому[4].
Содержание
История
Ранняя история
Китаеязычные мусульмане имеют разное происхождение. Ислам впервые проник в Китай при династии Тан (618—907 гг.) по двум не связанным друг с другом направлениям — северо-западному сухопутному, вдоль Великого шелкового пути, и юго-восточному морскому. В 742 г. императором Сюаньцзуном (玄宗) была основана мечеть в находившейся на Великом шелковом пути столице танской империи Чанъане — современном административном центре северо-западной пров. Шэньси городе Сиань (сейчас мечеть называется — Сиань цинчжэнь дасы (西安清真大寺), или «Большая сианьская мечеть»). Одновременно в портовых городах юго-восточного Китая, которые относятся к ареалу далеко отстоящих от современного пекинского диалекта южных диалектов китайского языка, начали селиться арабские и персидские торговцы. Позже, при монгольской династии Юань (1271—1368 гг.), выходцы из мусульманских стран (в числе т. н. «цветноглазые») занимали второе место в общественной иерархии после монголов и использовались на высоких государственных должностях (см. Сеид Аджаль Шамсуддин)
Минская эпоха — ассимиляция
К середине или концу Минской эпохи китайский язык стал родным для мусульман почти повсеместно в империи (за исключением таких групп, как дунсяне или салары), и лишь ахуны (муллы) могли говорить и писать по-арабски и по-персидски. Чтобы передавать знания Корана и этих языков из поколения в поколение в китайскоязычной среде, была развита система
исламских школ, с более или менее стандартной программой, получившие название цзинтан цзяоюй (经堂教育, jingtang jiaoyu), то есть «образование в Доме Корана», формализацию которой обычно связывают с именем Ху Дэнчжоу (胡登洲, Hu Dengzhou), ахуна середины XVI в. из Шэньси[5].
Для облегчения обучения в исламских школах, появились две интересные системы письменности. С одной стороны, некоторые школы системы цзинтан цзяоюй (главным образом в Шэньси) стали использовать китайские иероглифы для объяснение произношения арабских слов ученикам, для которых китайская письменность была ближе, чем арабская. Это, однако, было сравнительной редкостью, так как большинство мусульман на северо-западе Китая были мало знакомы с китайской иероглификой, но обучались арабскому письму в медресе. В их среде получила распространение противоположная система, получившая название сяоэрцзин: использование арабского алфавита для фонетической транскрипции китайского языка[5].
Цинская эра — суфизм и восстания
Начиная с середины XVII в., в первые десятилетия Цинского правления в Китае, суфизм начинает проникать в империю, под влиянием экспедиций кашгарского мюршида Аппак Ходжи в тогдашнюю провинцию Ганьсу (включавшую, в Цинские времена, и нынешний Цинхай). В XVIII в. духовные наследники Аппак Ходжи, ганьсуйские ахуны Ма Лайчи и Ма Минсинь провели годы в Аравии, и вернувшись на родину, создали суфийские братства, получившие названия «Куфия» и «Джахрия». Их названия происходят от арабских слов, отражающих наиболее заметное внешнее отличие их обрядности: повторение зикра про себя или вслух. Приверженцы Куфии и Джахрии играли большую роль в истории хуэйского (дунганского), дунсянского и саларского народа в течение последующих двух веков[6].
Во время Династии Цин хуэйцзу, как и другие мусульмане Китая, неоднократно участвовали в народных восстаниях, самым крупным из которых было Дунганско-уйгурское восстание 1862—1877 гг. В результате разгрома восстания цинскими войсками во главе с Цзо Цзунтаном, карта расселения хуэйского населения претерпела значительные изменения. Хуэйцы некоторых районов понесли значительные потери (к примеру, более тысячи защитников Цзиньцзипу на севере Нинся, во главе со своим вождём, джахрийским мюршидом Ма Хуалуном были убиты, после того как их крепость пала в 1871 г; подобная же резня около 7000 хуэйцев имела место и после падения Сучжоу) в 1873 г. Другие были переселены на новые места по соображениям государственной безопасности: например, повстанцы, отступившие из долины реки Вэй в южном Шэньси, были водворены на засушливые неплодородные возвышенности южного Нинся и прилегающих районов Ганьсу; мусульмане стратегически важного «Коридора Ганьсу», оставшиеся в живых после резни в Сучжоу, были перемещены в южное Ганьсу. Некоторые группы смогли найти приют в пределах Российской империи (см. дунгане). С другой стороны, руководители восстания в Хэчжоу — Ма Чжаньао и Ма Цяньлин — перешли на стороны цинских властей; впоследствии их дети и внуки играли немалую роль в управлении хуэйскими землями северо-западного Китая[7].
Республиканский период
Во время Гражданской войны в Китае в 1930-40-х годах основные хуэйские земли (Нинся, Ганьсу, Цинхай) управлялись хуэйскими про-гоминьдановскими правителями, известными под собирательным названием «клика Ма» (кит. трад. 馬家軍, упр. 马家军, палл.: Mǎ jiā jūn, буквально: «Армия клана Ма»), четыре самых известных из которых были братья Ма Буфан и Ма Буцин, и двоюродные братья Ма Хункуй и Ма Хунбинь — потомки руководителей Дунганского восстания в Хэчжоу, перешедших на сторону властей в 1873 г.
- Ma Bufang.jpg
Ма Буфан
- Ma Hongkui.jpg
Ма Хункуй
- Ma Zhongying.jpg
Ма Чжунъин
- Ma Lin.jpg
Ма Линь
Вскоре после прибытия в эти края в 1935 г. китайской красной армии, совершившей Великий поход из южного Китая, многие рядовые хуэйцы, недовольные налоговым гнетом правителей Ма, присоединились к красной армии, в которой появились целые мусульманские полки. Многие солдаты Ма также перешли на сторону коммунистов. Как отмечал Эдгар Сноу, посетивший красную армию в Шэньси, Ганьсу и Нинся в 1936 г., бойцы-мусульмане активно участвовали в боевой и политической подготовке, а из всех классиков марксизма-ленинизма особенно уважали Карла Маркса, которого они прозвали «Бородач Ма» (马大胡子, Ма Да Хуцзы)[8].
Терминология
Этноним хуэй (хуэйхуэй) был зафиксирован ещё до начала монгольского правления в письменных источниках, датированных династией Северная Сун (960—1127 гг.). Тогда он употреблялся в качестве общего названия для ряда народов, обитавших в пределах современного северо-западного Китая, вне зависимости от их вероисповедания. Начиная с эпохи Юань и вплоть до середины ХХ в. слово хуэйхуэй, напротив, ассоциировалось с исламскими народами и исламом вообще (ср., однако, современные термины исыланьцзяо (伊斯兰教) «ислам», мусылинь «мусульманин», «мусульманский»).[9] На китайский язык разные по своему происхождению группы мусульман перешли уже после завершения монгольского правления — в конце следующей эпохи Мин. Тем не менее, этноним хуэй, хуэйцзу был официально соотнесен с теми «окитаившимися» мусульманами и их потомками от смешанных браков, которые употребляют китайский язык в качестве родного, только после образования КНР.
Динамика численности хуэй (по данным всекитайских переписей населения)
- 1953 год — 3530,49 тыс. чел.[10]
- 1964 год — 4473,14 тыс. чел.
- 1982 год — 7228,39 тыс. чел.
- 1990 год — 8612,00 тыс. чел.
- 2000 год — 9816,80 тыс. чел.
- 2010 год — 10586,08 тыс. чел.
Места компактного расселения
"Согласно переписи 1990 г.[11], в КНР насчитывалось 8,6 миллионов хуэй.
По переписи 2000 г., это число увеличилось до 9,8 миллионов[12], из которых 45 % жили в городах и 55 % — в сельской местности.
Хуэй являются титульной национальностью небольшого Нинся-Хуэйского автономного района, но там живёт только небольшая их часть (в 2000 г., 1,86 млн, то есть 18,9 % от общего числа хуэй в КНР). Китаеязычные мусульмане живут не только по всему северному Китаю, от Синьцзяна до Пекина и Ляонина, но также и в различных других районах страны. Автономные округа и уезды хуэй созданы в следующих автономных районах/провинциях КНР:
- Синьцзян-Уйгурский автономный район:
- Провинция Ганьсу:
- Линься-Хуэйский автономный округ (临夏回族自治州), где хуэй соседствуют с дунсянами
- Провинция Цинхай:
- Провинция Гуйчжоу:
- Вэйнин-лоло-хуэй-мяо автономный уезд (威宁彝族回族苗族自治县) (В этом уезде три титульные национальности: хуэй, лоло и мяо).
Известные хуэй Китая
- Садула, поэт в период правления династии Юань.
- Чжэн Хэ (1371—1433), мореплаватель, родом из провинции Юньнань.
- Ма Хуань, переводчик с арабского языка в экспедициях Чжэн Хэ и автор книги о его путешествиях
- Юй-Баба (榆爸爸), суфийский мистик из Линься.
- Ма Тай-Баба (马太爸爸) (1632—1709), мюрид Аппак Ходжи.
- Ма Лайчи (马来迟, Ma Laichi) (1681?-1766?) мюрид Тай-Бабы, основатель китайской ветви суфийского учения «куфия».
- Ма Минсинь (马明心 или 马明新, Ma Mingxin) (1719—1781), основатель суфийского учения «джахрия».
- Ма Хуалун (马化龙; Ma Hualong) (? — 1871), пятый мюршид «джахрии», руководитель Дунганского восстания в Нинся в 1862—1871.
- Ма Хункуй — правитель Северо-западных земель Ма (Xibei San Ma, в период Второй мировой войны.
- Ма Тун (马通) — историк, один из ведущих авторитетов по истории мусульман в Китае
- Хуэй Лянъюй (кит. 回良玉, Hui Liangyu (р. 1944); родом из провинции Цзилинь. С 2002 входит в число членов Политбюро Коммунистической партии Китая; занимает должность вице-премьера КНР, ответственного за сельское хозяйство[13].
В СНГ
Потомками хуэй, переселившимися из Китая, являются дунгане — народ, проживающий в Киргизии, Южном Казахстане и Узбекистане. Самоназвание дунган — хуэйхуэй, хуэймин «народ хуэй», лохуэйхуэй «почтенные хуэйхуэй» или җун-ян жын («люди Центральной равнины»). Свой язык (см. дунганский язык) они соответственно именуют «языком народности хуэй (хуэйзў йүян)» или «языком Центральной равнины» (җун-ян хуа).
См. также
Напишите отзыв о статье "Хуэй (народ)"
Примечания
- ↑ Хотя первый слог пишется в системе пиньинь как huí, произносится он как [xuəi], что и отражено в написании системой Палладия для того, чтобы избежать неблагозвучия в русском языке. Ср. на официальных советских и российских картах: Нинся-Хуэйский автономный район.
- ↑ Esposito John. The Oxford History of Islam. — Oxford University Press. — P. 443–444, 462. — ISBN 0-19-510799-3.
- ↑ Кадырбаев, 2013, Свою веру мусульмане называют не хуэй цзяо («мусульманское учение»), как это принято в Китае официально, а Цинь-чжэнь цзяо («Чистое подлинное учение»)), с. 228.
- ↑ [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=huq Цатский язык] в Ethnologue. Languages of the World, 2015.
- ↑ 1 2 Lipman Jonathan Neaman. [books.google.com.au/books?id=4_FGPtLEoYQC Familiar strangers: a history of Muslims in Northwest China («Знакомые незнакомцы: история мусульман северо-западного Китая» (Серия «Этнография Китая»))]. — Hong Kong University Press, 1998. — P. 49-51. — ISBN 9622094686.
- ↑ Lipman, с. 58-102
- ↑ Lipman, с. 115—137
- ↑ Edgar Snow, «Red Star Over China» («Красная звезда над Китаем»). Глава 4, «Moslem and Marxist» (Мусульмане и марксисты). Многочисленные издания. (англ.)
- ↑ Кадырбаев, 2013, Тогда же, в период Юань, вошло в обиход традиционное наименование китайских мусульман — (что в переводе с китайского дословно означает «мусульманин». — А. К.), а среди самих хуэй, или дунган, — ло-хуэй-хуэй («почтенные мусульмане»). Никогда ещё, ни раньше, ни в последующие времена истории Китая мусульмане не играли такой заметной роли в государственной, научной и культурной жизни страны, как это было в эпоху Юань при власти монголов, что способствовало возникновению такого феномена, как симбиотическая юаньская культура, неотъемлемой частью которой является и мусульманский компонент., с. 228.
- ↑ Ставров И. В. Тенденции демографического развития неханьских национальностей Северо-Восточного Китая (начало XXI века) // Вестник Дальневосточного отделения Российской академии наук. — 2013. — № 4 (170). — С. 148
- ↑ [www.c-c-c.org/chineseculture/minority/minority.html Ethnic Minorities in China] (англ.)
- ↑ [www.china.com.cn/ch-shaoshu/index21.htm 回族 (Hui ethnic minority group)] Народность хуэй (кит.)
- ↑ [english.people.com.cn/data/people/huiliangyu.shtml Hui Liangyu] (англ.)
Литература
- на русском языке
- Завьялова О. И. Китайские мусульмане хуэйцзу: язык и письменные традиции // Проблемы Дальнего Востока. — 2007. — № 3. — С. 153—160.
- Завьялова О. И. [www.ifes-ras.ru/online-library/book/15-kultr/249-people_and_culture_of_the_east-2015_4 Великий шелковый путь и персидская составляющая в языке современного китайского ислама] // Человек и культура Востока 2014. Исследования и переводы. — М.: ИДВ РАН, 2015. — С. 96–108.
- Кадырбаев А. Ш. "Мусульманские" языки и мусульманский Ренессанс в Китае при Юань // Общество и государство в Китае / Редколл.: А. И. Кобзев и др.. — М.: ФГОУН ИВ РАН, 2013. — Т. XLIII, ч. I. — 684 с. — (Учёные записки ИВ РАН. Отдела Китая. Вып. 8.).
- Кафаров П. Китайская литература магометан // Труды Восточного отдела Русского археологического общества. — 1887. — Т. 17.
- Кучера С. Р. Проблема преемственности китайской культурной традиции при династии Юань // Роль традиций в истории и культуре Китая / Отв. ред. Л. С. Васильев. — М.: Наука, 1972. — 375 с.
- на китайском языке
- [www.chinaheritagequarterly.org/editorial.php?issue=005 «CHINA’S ISLAMIC HERITAGE»] China Heritage Newsletter (Australian National University), No. 5, March 2006.
- 海 峰。东干语与回族经堂语 (Хай Фэн. Дунганъюй юй хуэйцзу цзинтанъюй — Дунганский язык и литургический язык хуэйцзу) // Синьцзян дасюэ сюэбао. Цзэнкань. 2007.
- 胡云生。 三重关系互动中的回族认同 (Ху Юньшэн. Саньчжун гуаньси худун чжун дэ хуэйцзу жэньтун — Идентификация хуэйцзу в свете трёх взаимосвязанных аспектов) // Миньцзу яньцзю. — 2005. — № 1.
- на других языках
- Allès, Elizabeth [chinaperspectives.revues.org/document649.html Notes on some joking relationships between Hui and Han villages in Henan]. French Centre for Research on Contemporary China (september-october 2003, Online since 17 january 2007). Проверено 18 сентября 2013.
- Baker, Hugh D. R. Hong Kong images: people and animals. — Hong Kong University Press, 1990. — P. 55. — ISBN 962-209-255-1.
- Berlie, J. A. [catalogue.nla.gov.au/Record/3359949 Islam in China, Hui and Uyghurs: between modernization and sinicization] — Bangkok. White Lotus Press, 2004. — 167 p. ISBN 974-480-062-3, ISBN 978-974-480-062-6.
- Brinkley Frank. [books.google.com/books?id=5ukVAAAAYAAJ&pg=PA150&dq=According+to+Giles,+the+true+stock+of+the+present+Chinese+Mohammedans+was+a+small+army+of+four+thousand+Arabian+soldiers,+who,+being+sent+by+the+Khaleef+Abu+Giafar+in+755+to+aid+in+putting+down+a+rebellion,+were+subsequently+permitted#v=onepage&q=According%20to%20Giles%2C%20the%20true%20stock%20of%20the%20present%20Chinese%20Mohammedans%20was%20a%20small%20army%20of%20four%20thousand%20Arabian%20soldiers%2C%20who%2C%20being%20sent%20by%20the%20Khaleef%20Abu%20Giafar%20in%20755%20to%20aid%20in%20putting%20down%20a%20rebellion%2C%20were%20subsequently%20permitted&f=false Japan [and China]: China; its history, arts and literature]. — LONDON 34 HENRIETTA STREET, W. C. AND EDINBURGH: Jack, 1904. — Vol. Volume 10 of Japan [and China]: Its History, Arts and Literature. — P. 149, 150, 151, 152. Original from Princeton University
- [books.google.com/books?id=04kdAAAAMAAJ&q=mohammedan#v=snippet&q=mohammedans%20and%20jews%20fraternal%20link&f=false Chinese and Japanese repository of facts and events in science, history and art, relating to Eastern Asia, Volume 1]. — s.n., 1863. — P. 18.
- Chih-yu Shih, Zhiyu Shi. [books.google.com/?id=0rhxU662vQsC Negotiating ethnicity in China: citizenship as a response to the state]. — Psychology Press, 2002. — P. 133. — ISBN 0-415-28372-8.
- Chuah, Osman (April 2004). «Muslims in China: the social and economic situation of the Hui Chinese». Journal of Muslim Minority Affairs 24 (1): 155–162. DOI:10.1080/1360200042000212133. Проверено 2013-09-18.
- Brinkley, Frank. [books.google.com/books?id=XJqCAAAAIAAJ&pg=PA150&dq=According+to+Giles,+the+true+stock+of+the+present+Chinese+Mohammedans+was+a+small+army+of+four+thousand+Arabian+soldiers,+who,+being+sent+by+the+Khaleef+Abu+Giafar+in+755+to+aid+in+putting+down+a+rebellion,+were+subsequently+permitted#v=onepage&q=According%20to%20Giles%2C%20the%20true%20stock%20of%20the%20present%20Chinese%20Mohammedans%20was%20a%20small%20army%20of%20four%20thousand%20Arabian%20soldiers%2C%20who%2C%20being%20sent%20by%20the%20Khaleef%20Abu%20Giafar%20in%20755%20to%20aid%20in%20putting%20down%20a%20rebellion%2C%20were%20subsequently%20permitted&f=false China: its history, arts and literature, Volume 2]. — BOSTON AND TOKYO: J.B.Millet company, 1902. — Vol. Volumes 9-12 of Trübner's oriental series. — P. 149, 150, 151, 152.Original from the University of California
- Dillon Michael. [books.google.com/?id=hUEswLE4SWUC China's Muslim Hui community: migration, settlement and sects]. — Routledge, 1999. — ISBN 0-7007-1026-4.
- Dudoignon , Stéphane A.; Komatsu, Hisao ; Kosugi, Yasushi. [books.google.com/?id=MJzB6wrz6Q4C Intellectuals in the modern Islamic world: transmission, transformation, communication]. — Taylor & Francis, 2006. — P. 242. — ISBN 978-0-415-36835-3.
- Esposito John. The Oxford History of Islam. — Oxford University Press. — ISBN 0-19-510799-3.
- Fairbank, John King; Kwang-ching Liu;Twitchett, Denis Crispin. [books.google.com/books?id=pEfWaxPhdnIC&dq=t%27o+ming+yakub&q=jihad#v=onepage&q=religious%20war%20against%20the%20tungans%20also%20sunnis&f=false Late Ch'ing, 1800-1911]. — Cambridge University Press, 1980. — P. 223. — ISBN 0-521-22029-7.
- Forbes, Andrew ; Henley, David (2011). Traders of the Golden Triangle. Chiang Mai: Cognoscenti Books. ASIN: B006GMID5K
- Garnaut, Anthony [www.ouigour.fr/recherches_et_analyses/Garnautpage_93.pdf From Yunnan to Xinjiang:Governor Yang Zengxin and his Dungan Generals]. Pacific and Asian History, Australian National University). Проверено 14 июля 2010.
- Giles, Herbert Allen. [books.google.com/?id=drPQaUGOJQIC Confucianism and its rivals]. — Forgotten Books, 1926. — P. 139. — ISBN 1-60680-248-8.
- Gladney Dru C. «Ethnic Identity in China: The Making of a Muslim Minority Nationality (Case Studies in Cultural Anthropology)». — 1997 isbn = ISBN 0-15-501970-8.
- Gladney Dru C. [books.google.com/?id=ddddmhXofKoC Dislocating China: reflections on Muslims, minorities and other subaltern subjects]. — C. Hurst & Co. Publishers, 2004. — ISBN 1-85065-324-0.
- Gladney Dru C. [books.google.com/?id=_hJ9aht6nZQC Muslim Chinese: Ethnic Nationalism in the People's Republic]. — 2. — Harvard University Asia Center, 1996. — ISBN 0-674-59497-5.
- Gek Nai Cheng. [books.google.com/?id=UyHYAAAAMAAJ Islam and Confucianism: a civilizational dialogue] / Osman Bakar. — Published and distributed for the Centre for Civilizational Dialogue of University of Malaya by University of Malaya Press, 1997. — P. 77. — ISBN 983-100-038-2.
- Hastings James, Selbie John Alexander, Gray Louis Herbert. [books.google.com/?id=eEwTAAAAYAAJ&pg=PA892&dq=dungans+they+form+in+fact+a+distinct+racial+aggregate+with+chinese+and+manchus#v=onepage&q=dungans%20they%20form%20in%20fact%20a%20distinct%20racial%20aggregate%20with%20chinese%20and%20manchus&f=false Encyclopædia of religion and ethics, Volume 8]. — T. & T. Clark, 1916. — P. 892.
- Hillman, Ben (2004). «The Rise of the Community in Rural China: Village Politics, Cultural Identity and Religious Revival in a Hui Hamlet». The China Journal 51: 53–73.
- [www.bbc.co.uk/religion/religions/islam/history/china_1.shtml Islam in China (650-present)], Religion and Ethics, BBC, 2002, <www.bbc.co.uk/religion/religions/islam/history/china_1.shtml>. Проверено 18 сентября 2013.
- Leslie, Donald (1986). «[books.google.com/?id=5uMPAQAAIAAJ Islam in traditional China: a short history to 1800]» (Canberra College of Advanced Education).
- Ildikó Bellér-Hann. [books.google.com/?id=cF4lMj8skvoC Community matters in Xinjiang, 1880-1949: towards a historical anthropology of the Uyghur]. — BRILL, 2008. — P. 74. — ISBN 90-04-16675-0.
- University of Cambridge. Mongolia & Inner Asia Studies Unit. [books.google.com/books?id=m1RuAAAAMAAJ&dq=heading+for+their+core+city+of+Hezhou+%28now+Linxia%29%2C+he+discovered+the+perfect+evidence+for+his+position+in+the+town+of+Tangwangchuan+on+the+west+side+of+the+Tao+River.+An+elderly+local+literatus+from+the+Tang+clan+visited+him+there&q=tangwangchuan Inner Asia, Volume 4, Issues 1-2]. — The White Horse Press for the Mongolia and Inner Asia Studies Unit at the University of Cambridge, 2002. — P. 119.(Original from the University of Michigan)[www.ingentaconnect.com/content/brill/inas/2002/00000004/00000001/art00007]
- Jun Jing. [books.google.com/?id=3leAld7M7p0C The Temple of Memories: History, Power, and Morality in a Chinese Village]. — Stanford University Press. — P. 26. — ISBN 0-8047-2757-0.
- Jiang Yonglin. [books.google.com/?id=w68uObIhx9MC The Mandate of Heaven and the Great Ming Code]. — University of Washington Press. — Vol. Volume 21 of Asian law series. — P. 241. — ISBN 0-295-99065-1.
- Jaschok Maria. [books.google.com/?id=jV9_YvgUmpsC The history of women's mosques in Chinese Islam: a mosque of their own]. — illustrated. — Psychology Press, 2000. — P. 77. — ISBN 0-7007-1302-6.
- Kauz Ralph. [books.google.com/?id=YJibpHfnw94C Aspects of the Maritime Silk Road: From the Persian Gulf to the East China Sea] / Ralph Kauz. — illustrated. — Otto Harrassowitz Verlag. — P. 89. — ISBN 3-447-06103-0.
- Israeli Raphael. [books.google.com/?id=KoiD_yafPT8C Islam in China: religion, ethnicity, culture, and politics]. — Lexington Books, 2002. — P. 283. — ISBN 0-7391-0375-X.
- Kavanagh Boulger de, Demetrius Charles. [books.google.com/?id=Tw8MAAAAYAAJ&pg=PA443&dq=like+ma+julung+panthay#v=onepage&q&f=false The history of China, Volume 2]. — Publisher W. Thacker & co., 1898. — P. 443.
- Kitagawa, Joseph Mitsuo. [books.google.com/?id=5LSvkQvvmAMC&pg=PA283&dq=arab+mercenaries+china&q=arab%20mercenaries%20china The religious traditions of Asia: religion, history, and culture]. — Routledge, 2002. — P. 283. — ISBN 0-7007-1762-5.
- Leslie, Donald Daniel. [www.islamicpopulation.com/asia/China/China_integration%20of%20religious%20minority.pdf The Integration of Religious Minorities in China: The Case of Chinese Muslims]. The Fifty-ninth George Ernest Morrison Lecture in Ethnology (1998). Проверено 18 сентября 2013..
- Lipman Jonathan Neaman. [books.google.com/?id=4_FGPtLEoYQC Familiar strangers: a history of Muslims in Northwest China]. — University of Washington Press, 1997. — ISBN 962-209-468-6.
- Millward James A. [books.google.com/?id=MC6sAAAAIAAJ Beyond the pass: economy, ethnicity, and empire in Qing Central Asia, 1759-1864]. — Stanford University Press, 1998. — P. 215. — ISBN 0-8047-2933-6.
- [www.chinaheritagequarterly.org/editorial.php?issue=005 «CHINA’S ISLAMIC HERITAGE»] China Heritage Newsletter (Australian National University), No. 5, March 2006.
- Lipman, Jonathan Newman (1997), Familiar Strangers, a history of Muslims in Northwest China, Seattle, WA: University of Washington Press, ISBN 0-295-97644-6
- Newby Laura. [books.google.com/?id=KTmO416hNQ8C The Empire and the Khanate: a political history of Qing relations with Khoqand c. 1760-1860]. — BRILL, 2005. — P. 148. — ISBN 90-04-14550-8.
- Naquin Susan. [books.google.com/?id=bANasl7nayUC Peking: temples and city life, 1400-1900]. — University of California Press, 2000. — P. 214. — ISBN 0-520-21991-0.
- Olson, James Stuart;Pappas, Nicholas Charles. [books.google.com/?id=CquTz6ps5YgC An Ethnohistorical dictionary of the Russian and Soviet empires]. — Greenwood Publishing Group, 1994. — P. 202. — ISBN 0-313-27497-5.
- Ronay, Gabriel. [books.google.com/?id=hihtAAAAMAAJ The Tartar Khan's Englishman]. — illustrated. — Cassell. — P. 111. — ISBN 0-304-30054-3.
- [books.google.com/books?id=qz3vdkxBt4AC&printsec=frontcover&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Exploring Nationalisms of China: Themes and Conflicts]. — Greenwood Publishing Group, 2002. — Vol. Volume 102 of Contributions to the Study of World History Series. — ISBN 0313315124.
- Ting, Dawood C. M. (1958), [www.religion-online.org/showchapter.asp?title=1656&C=1645 "Chapter 9: Islamic Culture in China"], in Morgan, Kenneth W., Islam—The Straight Path: Islam Interpreted by Muslims, New York: The Ronald Press Company, сс. 344–374, OCLC [worldcat.org/oclc/378570 378570], <www.religion-online.org/showchapter.asp?title=1656&C=1645>
- Wathen, W. H. (December 1835). «[books.google.ru/books?id=nK4IAAAAQAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false "Memoir on Chinese Tartary and Khoten".]». The Journal of the Asiatic Society of Bengal 48Asiatic Society: 653-657. Проверено 2013-09-18.
- Weekes Richard V. [books.google.com/?id=tiOSRAAACAAJ Muslim peoples: a world ethnographic survey, Volume 1]. — Greenwood Press, 1984. — P. 334. — ISBN 0-313-23392-6.
Ссылки
- [www.seac.gov.cn/cm/cm_bulletincontent.do?id=cm00f548ac648993&action=20 Демографические данные по национальности хуэй (回族人口)] Комиссия КНР по делам национальностей (кит.)
- [www.360doc.com/content/12/0813/22/276037_230028707.shtml Карты с долей народов по уездам КНР]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хуэй (народ)
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
