Хуэйнэн
| Дацзянь Хуэй-нэн | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Школа/традиция: | |
| Направление: |
Китай |
| Период: |
седьмой век н.э. |
Дацзянь Хуэй-нэн, иногда Хуй-нэн[1], Хуйнэн[2][3][4], Хой-нэн[5] (кит. трад. 慧能, упр. 惠能, пиньинь: Huìnéng, 638—713) — патриарх китайского чань-буддизма, одна из важнейших фигур в традиции. Хуэй-нэн был шестым и последним общим патриархом чань. В японской традиции Хуэй-нэн известен под именем Дайкан Эно. Хуэй-нэн отстаивал «внезапный» подход к буддистской практике и просветлению, и в связи с этим считается основателем южной школы чань, ставшей с течением времени господствующей[6].
Содержание
Биография
Хуэй-нэн родился в семье Лу в 638 году в Синьчжоу (совр. Синьсиндун, провинция Гуандун). Отец Хуэй-нэна умер, когда тот был ещё ребёнком. Из-за бедности семьи у него не было шансов получить образование, поэтому через некоторое время он выбрал профессию дровосека. Однажды Хуэй-нэн случайно услышал человека, читающего Алмазную сутру, и сразу же обрёл пробуждение. После этого он решил отправиться в монастырь пятого патриарха Хунжэня, учившего этой сутре, чтобы стать его последователем[6].
Некоторое время спустя Хунжэнь стал выбирать себе преемника, предлагая общине написать гатху (короткое стихотворение), отражающую учение. Хуэй-нэн не умел писать, но с помощью юного монаха он записал свою гатху. Увидев эту гатху, Хунжэнь решил выбрать преемником Хуэй-нэна. После этого пятый патриарх в тайне от остальных вручил Хуэй-нэну чашу и рясу, тем самым назначив его шестым патриархом[6].
Хуэй-нэн возвращается на юг Китая и следующие 16 лет ведёт жизнь отшельника. Официально он получает свой титул патриарха в монастыре Фасинсы в 676 году. В 677 году он перебирается в монастырь Баолиньсы в Шаочжоу (совр. Шаогуань). В другом монастыре этого города, Дафаньсы, он разъясняет «тайное учение» Праджняпарамиты и проповедует «внезапное учение» о просветлении посредством «внезнаковых предписаний». Несколько раз он приглашается предстать перед императором, но отказывается от приглашений. Посмертно получает титул «Великое Зерцало» от императора Сянь-цзуна (806—821)[6].
Перед самой смертью Хуэйнэн произнёс следующую гатху[7]:
|
В недвижимости не воспитать доброты. Вздымаясь вверх, не свершай зла. Пребывая в покое откажись от того, чтобы видеть и слышать. Будучи умиротворенным, пребывай своим сердцем нигде. |
|
После этого, согласно преданию, он произнёс «Я ухожу!» и исчез.
Учение
Главнейшую роль в своём учении Хуэй-нэн отводил доктрине «внезапного просветления». Эту концепцию он подробно выразил в своей Сутре помоста шестого патриарха (Лю цзу тань цзин), являющейся сборником его проповедей[6].
Хуэй-нэн являлся одним из основателей традиции коанов. Его известным коаном был коан о первоначальном лице: «Каким было твоё первоначальное лицо прежде твоего рождения?»
Патриарх Хуэй-нэн в дальнейших традициях
Поздние чань-буддисты часто выражали своё почтение Хуэй-нэну. По названию горы, где он жил, в 832 году принял своё название Орден Чоге.
Напишите отзыв о статье "Хуэйнэн"
Примечания
- ↑ Абаев, 2011, с. 756.
- ↑ Штейнер Е. С. Дзэн-жизнь: Иккю и окрестности. — СПб: Петербургское Востоковедение, 2006. — С. 31.
- ↑ Солонин К. Ю. Обретение учения. Традиция Хуаянь-Чань в буддизме тангутского государства Си-Ся. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. — С. 15. — 266 с. — ISBN 978-5-288-04505-9.
- ↑ Коробов В. Б. Опыт фунционального описания буддийской дхьяны // Буддизм и культурно-психологические традиции народов Востока / отв. ред. Н. В. Абаев. — Новосибирск: Наука, 1990. — С. 101. — 216 с. — ISBN 5-02-029372-5.
- ↑ Завадская Е. В. Книга поучений шестого патриарха [Хой-нэна] // Эстетические проблемы живописи старого Китая. — М.: Искусство, 1975. — С. 304—335. — 438 с.
- ↑ 1 2 3 4 5 Титаренко, 1994, Хуэйнэн.
- ↑ Маслов, 2004, «Сутра помоста шестого патриарха Хуэйнэна («Люцзу таньцзин»)».
Литература
- Абаев Н. В. Хуй-нэн // Философия буддизма: энциклопедия / отв. ред. М. Т. Степанянц;. — М.: Вост. лит.,ИФ РАН, 2011. — 1045 с. — ISBN 978-5-02-036492-9.
- Маслов А. А. Классические тексты дзэн. — Ростов-на-Дону: Феникс, 2004. — 480 с. — ISBN 5-222-05192-7.
- Титаренко М. Л., Абаев Н. В., Институт Дальнего Востока РАН. Китайская философия. Энциклопедический словарь / ред. Титаренко М.Л.. — М.: Мысль, 1994. — 573 с. — ISBN 5-244-00757-2.
- [klein.zen.ru/pravda/002/sutra6.html Текст Сутры Помоста Шестого Патриарха] в переводе Н. В. Абаева
- [abhidharma.ru/A/Vedalla/Content/Cytra%20pomosta.htm Текст Сутры Помоста Шестого Патриарха] в переводе А. Маслова
| ||||||
Отрывок, характеризующий Хуэйнэн
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
