Хуэй-ди (Западная Цзинь)
Сыма Чжун | |
2-й Император эпохи Западная Цзинь | |
---|---|
Время царствования: |
290—301, 301—307 |
Предшественник: | |
Преемник: | |
Варианты имени | |
Традиционное написание: |
司馬衷 |
Упрощённое написание: |
司马衷 |
Пиньинь: |
Sīmǎ Zhōng |
Второе имя: |
Чжэнду |
Посмертное имя: |
Сяохуэй-ди (孝惠帝) |
Девиз правления: |
Юнси (永熙) 290—291 |
Семья | |
Отец: |
Цзиньский Сяохуэй-ди (кит. трад. 晉孝惠帝), кратко Цзиньский Хуэй-ди (кит. трад. 晉惠帝), личное имя Сыма Чжун (кит. трад. 司馬衷, пиньинь: Sīmǎ Zhōng), взрослое имя Чжэнду (кит. трад. 正度, пиньинь: Zhèngdù, 259 — 8 января 307 года) — второй император династии Цзинь. Хуэй-ди был недееспособен как правитель. В течение его царствования велась постоянная междоусобная борьба регентов, имперских принцев (его родственников) и его жены Цзя Наньфэн за возможность манипулировать им (и, таким образом, контролировать правительство). Эта борьба, известная также как Война восьми князей была причиной больших людских страданий, подорвала стабильность в стране и в конечном счете привела к восстанию пяти варварских племён, которые завоевали северный и центральный Китай (см. шестнадцать варварских государств). На короткое время он был свергнут своим двоюродным дедом Сыма Лунем, узурпировавшим трон в 301 году. Однако позже Хуэй-ди снова стал императором. В 307 году он был отравлен, вероятно регентом Сыма Юэ.
Содержание
- 1 Биография
- 1.1 Жизнь до восшествия на престол
- 1.2 Правление
- 1.2.1 Регентство Ян Цзюня
- 1.2.2 Регентство Сыма Ляна и Вэй Гуаня
- 1.2.3 Регентство императрицы Цзя Наньфэн
- 1.2.4 Регентство и узурпация трона Сыма Лунем
- 1.2.5 Регентство Сыма Цзюна
- 1.2.6 Регентство Сыма Ая
- 1.2.7 Регентство Сыма Ина
- 1.2.8 Регентство Сыма Юна
- 1.2.9 Регентство Сыма Юэ и смерть императора
- 2 Наследники
- 3 Девизы правления
- 4 Семья
- 5 Литература
Биография
Жизнь до восшествия на престол
Сыма Чжун родился в 259 году. Он был сыном Сыма Яня от его жены Ян Янь. В это время Сыма Янь служил помощником своего отца, регента Цао Вэй, Сыма Чжао. Он был их вторым сыном, но его старший брат Сыма Гуй (司馬軌) умер в раннем возрасте. Неизвестно, когда выявили умственную неполноценность Сыма Чжуна. Так или иначе, после смерти Сыма Чжао (265 год) его сын основал династию Цзинь, став императором У-ди, и сделал Сыма Чжуна наследным принцем в 267 году, когда тому было семь лет.
По мере взросления наследного принца его недееспособность стала очевидной его родителям и имперским чиновникам. Он мог писать и говорить, но производил впечатление, что не способен самостоятельно принимать логические решения. Однажды он услышал кваканье лягушек и спросил с серьезным видом: «Они квакают, потому что хотят сами, или потому что им приказало правительство?» Несколько раз чиновники напоминали об этом У-ди, но император, не понимая степень недееспособности наследного принца Чжуна, противился завуалированным предложениям сменить наследника. У-ди был обеспокоен тем, что многие чиновники, под впечатлением его талантливого младшего брата, Ци-вана Сыма Ю, могли пожелать, чтобы наследником стал он. В конечном счете принц Ю был отослан в своё княжество, где умер в 283 году.
В 272 году двенадцатилетний Сыма Чжун женился на четырнадцатилетней дочери Цзя Чуна — Цзя Наньфэн. Наследная принцесса Цзя была жестокой и ревнивой, и её методы контролирования Сыма Чжуна были успешными настолько, что муж и любил, и боялся её. Она родила ему четырех дочерей, но его единственный сын Сыма Юй родился от наложницы Се Цзю, которая сначала была наложницей У-ди, но была отдана наследному принцу до его брака с Цзя Наньфэн для обучения того сексуальным отношениям. Се забеременела и родила Сыма Юя, к которому сильно привязался дедушка У-ди. У-ди считал принца Юя умным и очень похожим на своего деда, Сыма И, что повлияло на его решение не менять наследника. Однако от других наложниц у Сыма Чжуна не могло быть детей — как только они беременели, в приступе ревности их убивала Цзя Наньфэн. У-ди гневался и собирался выслать принцессу, но благодаря заступничеству своей второй жены, императрицы Ян Чжи, оставил её во дворце.
В 289 году, когда У-ди почувствовал приближение смерти, он стал обдумывать, кого сделать регентом для наследного принца Чжуна. Он считал Ян Цзюня, отца Ян Чжи, и своего дядю Сыма Ляна, вана Жунани, самыми уважаемыми из имперских ванов. В результате Ян Цзюнь стал бояться Сыма Ляна и отдал ему ключевой город Сюйчана (許昌, современный Сюйчан, Хэнань). Другим нескольким имперским принцам также отдали ключевые города империи. В 290 году У-ди решил сделать регентами обоих — и Ян Цзюня, и Сыма Ляна. Но после того, как он написал завещание, оно попало в руки Ян Цзюня. Ян Цзюнь заменил документ на другой, в котором он один провозглашался регентом. Вскоре после этого император умер. Наследный принц Чжун вступил на трон как Хуэй-ди; Цзя Наньфэн стала императрицей, а наследником — Сыма Юй.
Правление
В 17 лет царствования, Хуэй-ди находился под контролем множества регентов, и никогда не правил самостоятельно. Примерная последовательность смены регентов:
- Ян Цзюнь: 290—291
- Сыма Лян и Вэй Гуань: 291
- Императрица Цзя Наньфэн: 291—300
- Сыма Лунь: 300—301
- Сыма Цзюн: 301—302
- Сыма Ай: 302—304
- Сыма Ин: 304
- Сыма Юн: 304—306
- Сыма Юэ: 306—307
Регентство Ян Цзюня
Ян Цзюнь быстро показал себя в качестве деспотичного и некомпетентного правителя, чем вызвал ярость многих представителей знати и чиновников. Пытаясь успокоить их, он раздавал много титулов и почестей, но это послужило только еще большему осуждению его действий. Он знал, что императрица Цзя Наньфэн была ненадежной, поэтому он пытался разместить верных людей с войсками в столице для её защиты. По его повелению все указы до их оглашения подписывались не только императором, но и вдовствующей императрицей Ян.
Императрица Цзя хотела войти в правительство, и очень злилась от того, что Ян Чжи и Ян Цзюнь постоянно ей отказывали. Поэтому она вступила в сговор против семьи Ян с евнухом Дун Мэном (董猛) и генералами Мэн Гуаном (孟觀) и Ли Чжао (李肇). Она попробовала вовлечь в заговор Сыма Ляна, но тот отказался. Вместо него она убедила брата императора, Сыма Вэя, вана Чу, присоединиться к ней. После того, как в 291 году Сыма Вэй вернулся со своих позиций (область Цзин (荊州, современные Хубэй и Хунань)) в Лоян вместе с войском, осуществление переворота стало реальностью.
Цзя Наньфэн, легко контролировавшая своего мужа, попросила, чтобы он выпустил указ, в котором объявлялось о том, что Ян Цзюнь — преступник и должен быть удален со своих постов. Сыма Вэю и Сыма Яо (司馬繇), гуну Дунъани, поручалось атаковать силы Яна и защищаться от контратак. Вскоре стало ясно, что Ян оказался в тяжелом положении. Ян Чжи, пойманная в ловушку во дворце, написала указ, призывая оказать поддержку Ян Цзюню, прикрепила его к стрелам и выпустила их за пределы дворца. Тогда императрица Цзя сделала смелое заявление, что Ян Чжи совершила измену. Ян Цзюнь был быстро побежден, а его семья истреблена. Ян Чжи лишилась статуса вдовствующей императрицы и попала под домашний арест (в 292 году она умерла в заключении). Сыма Лян был вызван в столицу и стал регентом вместе с высшим чиновником Вэй Гуанем.
Регентство Сыма Ляна и Вэй Гуаня
Чтобы успокоить тех, кто мог бы быть недоволен и свергнувших Ян Цзюня, Сыма Лян повысил титул участвовавших в заговоре. Более тысячи мужчин стали хоу (маркизами). Лян и Вэй попробовали сходу захватить власть в правительстве, однако императрица Цзя продолжала вмешиваться в государственные дела. Чиновники забеспокоились о жестком характере Сыма Вэя и попытались лишить его военной власти, но он убедил Цзя Наньфэн оставить его военачальником. После этого помощники Сыма Вэя Ци Шэн (岐盛) и Гунсунь Хун (公孫宏) ложно донесли императрице, что Сыма Лян и Вэй Гуань планируют свергнуть императора. Императрица помнила обиду на Вэя, который во время правления У-ди предлагал, чтобы тот сменил своего наследника. Также она хотела получить более полную власть в правительстве, поэтому хотел более прямой контроль над правительством, и поэтому решила совершить второй переворот.
Летом 291 года Цзя Наньфэн заставила Хуэй-ди лично написать указ, в котором Сыма Вэю повелевалось сместить Сыма Ляна и Вэй Гуаня с их должностей. Его силы окружили особняки Сыма Ляна и Вэй Гуаня. Их подчиненные советовали им обоим оказать сопротивление, но они отказались и были схвачены. Несмотря на текст указа, оба были убиты — Сыма Лян со своим наследником Сыма Цзю (司馬矩) и Вэй Гуань с девятью сыновьями и внуками. Тогда Ци предложил Сыма Вэю убить родственников императрицы Цзя и захватить власть, но Сыма Вэй колебался. В то же время императрица рассуждала: если станет известно, что казнь совершена по её инициативе, то это может послужить причиной политической бури, а Сыма Вэя тоже нелегко будет контролировать. Поэтому она публично объявила, что Сыма Вэй выпустил ложный указ. Войска Сыма Вэя выдали его, он был схвачен и казнен. Сыма Лян и Вэй Гуань удостоились посмертных почестей. После этих событий Цзя Наньфэн в течение нескольких лет обладала бесспорной властью.
Регентство императрицы Цзя Наньфэн
Императрица теперь осуществляла управление в объединении с несколькими советниками, которым она доверяла — талантливым чиновником Чжан Хуа, своими двоюродными братьями Пэй Вэем (裴頠) и Цзя Мо (賈模) и племянником Цзя Ми (賈謐, первоначальное имя Хань Ми, но после смерти сына Цзя Чуна, Цзя Лимина (賈黎民), Хань Ми продолжил его родовую линию (賈黎民)). Также к ней были близки однажды попавший в опалу её двоюродный брат Го Чжан (郭彰), её сестра Цзя У (賈午), и наложница императора У-ди, Чжао Чань (趙粲). Цзя Наньфэн быстро теряла самообладание, была в своих действиях жестокой и капризной, но Чжан, Пэй и Цзя Мо, будучи порядочными людьми, в целом поддерживали порядок в правительстве. Поскольку императрица становилась все более распущенной (в том числе прелюбодействовала со многими мужчинами, а позднее убивала их, чтобы заставить их замолчать), Чжан, Пэй и Цзя Мо подумывали сместить её и заменить на мать наследного принца Юя, наложницу Се, но так никогда и не решились это осуществить. После смерти Цзя Мо (299 год) императрица стала еще менее сдержанной.
В 296 году ди и цяны из Цинь (秦州, современная восточная Ганьсу) и Юна (雍州, современная центральная и северная Шэньси) начали большое восстание против династии Цзинь. В качестве претендента на трон они поддержали вождя ди, Ци Ваньняня (齊萬年). В 297 году цзиньский генерал Чжоу Чу (周處), не получив помощь от центрального правительства, был легко побежден Ци. Большая группа беженцев, большинство которых принадлежали племенам ди, голодающая из-за войны, во главе с Ли Tэ (李特) бежала на юг в провинцию И (益州, современный Сычуань и Чунцин). (Несколько лет спустя, они в конечном счете тоже подняли восстание и вышли из под власти Цзинь). В 299 году Мэн Гуань, наконец, смог победить Ци. Этот мятеж предвещал в будущем намного более серьезные восстания неханьских народов. Позже в том же 299 году чиновник среднего уровня Цзян Тун (江統) обратился к императрице, чтобы она переселила за пределы империи пять народов северных варваров (у-ху), но она не приняла это предложение.
Отношения между Цзя Наньфэн и наследным принцем Юем всегда были неустойчивы. Мать императрицы, Го Хуай (郭槐), постоянно советовала ей относиться к Сыма Юю также хорошо, как к собственному сыну. Она же поддержала женитьбу наследного принца на сестре Цзя Ми. Однако императрица и Цзя У выступили против. Тогда Сыма Юй женился на дочери чиновника Ван Яня (王衍) (у Ван Яня было две дочери, но Цзя Наньфэн подстроила женитьбу Юя на менее красивой из них, а Цзя Ми — на более красивой). После смерти леди Го отношения между императрицей и наследным принцем сразу ухудшились, так как Цзя У и наложница Чжао провоцировали между ними конфликты. Более того, Сыма Юй и Цзя Ми неприязненно относились друг к другу, и Цзя Ми посоветовал императрице свергнуть наследного принца Юя. В 299 году императрица согласилась и осуществила это. Когда наследный принц Юй находился во дворце с официальным прошением сделать ваном его больного сына Сыма Биня (司馬彬), Цзя Наньфэн вынудила его выпить большое количество вина, а после этого настроила его написать заявление, в котором он объявлял намерения убить императора и императрицу и стать самому императором. Затем Цзя Наньфэн показала это письмо чиновникам и сначала хотела казнить Юя. После некоторых колебаний, она сделала его простолюдином. Мать Сыма Юя наложница Се была казнена, также как и его любимая наложница Цзян Цзюнь (蔣俊).
В 300 году по совету бывшего в расположении Чжао-вана, Сыма Луня, двоюродного дяди У-ди, императрица решила устранить Сыма Юя. Она подослала к нему убийц, и они сделали своё дело. Но у Сыма Луня были другие планы — убийство наследного принца императрицей он хотел использовать как повод для её свержения и в том же году совершил переворот, убив Цзя Ми,Чжана, Пэя и других приближенных императрицы. Свергнутая Цзя Наньфен была вынуждена совершить самоубийство. Сыма Лунь и его стратег Сунь Сю (孫秀) поделили власть между собой.
Регентство и узурпация трона Сыма Лунем
Сыма Лунь восстановил репутацию покойного наследного принца Юя, а его сына, Сыма Цзана (司馬臧), сделал новым престолонаследником. Однако, Сыма Лунь сам намеревался стать императором. Вместе с Сунь Сю они размещали на важные должности своих сторонников. Амбиции Сыма Луня вскоре стали ясны брату императора, Сыма Юню (司馬允), вану Хуайнани. Тогда Сыма Лунь и Сунь Се попытались лишить Сыма Юня военного командования. При чтении указа, приказывавшего Сыма Юню передать войска, он заметил, что указ написан почерком Сунь Сю. Сыма Юн разгневался и со своими войсками поднял восстание. Поначалу успех был на стороне Сыма Юня: он почти захватил особняк Сыма Луня за один день. В конце дня Чэнь Чжунь (陳準), тайно поддерживавший Сыма Юня, убедил Хуэй-ди отдать ему знамя, символизирующее поддержку императора, и доставить его Сыма Юню. Однако посыльный был другом сына Сыма Луня, Сыма Цианя (司馬虔), и во время передачи знамени Сыма Юню отрубил ему голову. После смерти Сыма Юня его войска разошлись.
После поражения Сыма Юня Сыма Лунь еще более захотел узурпировать трон. В конце 300 года, после предложения Сунь Сю Сыма Луню отдали Девять наград. Так как сам Сыма Лунь и его сыновья были глупы и невежественны, Сунь фактически стал руководить правительством. Зимой Сунь женил Хуэй-ди на внучке своего дальнего родственника и друга Сунь Ци (孫旂), и она стала императрицей Ян Сяньжун.
Этой же зимой восстал правитель провинции И, Чжао Синь (趙廞), родственник императрицы Цзя, и попробовал сделать эту провинцию своим владением. Он объединился с Ли Tэ и его братом Ли Сяном (李庠), и вместе они вскоре заняли провинцию. Не доверяя братьям Ли, Чжао Синь убил Ли Сяна после того, как тот предложил ему провозгласить себя императором. Тогда Ли Tэ собрал свои силы и убил Чжао. Затем Ли принял в столице провинции Чэнду (成都, современный Чэнду, Сычуань) нового правителя Ло Шана (羅尚). Их взаимоотношения были напряженными. Главный стратег Ло Шана, Синь Жань, бывший друг Ли Тэ, сильно сомневался в надежности последнего.
Весной 301 года Сыма Лунь заставил Хуэй-ди передать трон себе и дал Хуэй-ди почетный титул удалившегося от дел императора (太上皇). Чтобы успокоить возможное недовольство узурпацией, он вознаградил многих людей. В частности, Сунь выпускал указы по собственной прихоти. Подозревая трех главных ванов — Сыма Цзюна, вана Ци (двоюродного брата Хуэй-ди и сына Сыма Ю), Сыма Ина, вана Чэнду (брата Хуэй-ди), и Сыма Юна, вана Хэцзяни (внука прадеда Хуэй-ди, Сыма Фу), каждый из которых командовал значительными военными силами — Сунь послал к ним в помощники своих доверенных лиц. Сыма Цзюн отказался выполнять требования и поднял восстание с целью восстановления на троне Хуэй-ди. Сыма Ин, Сыма Ай, ван Чаншани (брат Хуэй-ди), и Сыма Синь (司馬歆), гун (герцог) Синье (сын двоюродного деда Хуэй-ди) полностью поддержали Сыма Цзюна. Сыма Юн сначала отправил на помощь Сыма Луню своего генерала Чжан Фана (張方), но когда узнал, что у Цзюна и Ина большие военные силы, объявил о поддержке восставших. Войска Сыма Луня были легко побеждены объединенными силами Цзюна и Ина. Спустя три месяца после провозглашения себя императором, Сыма Лунь был схвачен чиновниками в Лояне и вынужден был подписать указ о возвращении на трон Хуэй-ди. После этого его заставили покончить с собой. Сунь Се и другие сторонники Сыма Луня были казнены.
Некоторые считали, что стабильность власти, на которую так надеялся после своей смерти У-ди, еще может быть восстановлена. Цзюну и Ину поручили регентствовать вместе (и отдали им девять наград, Сыма Ин, однако, отказался от них; это был один из тех редких случаев, когда девять наград не были признаками грядущей узурпации). Многие талантливые чиновники получили важные посты. Однако Цзюн и Ин опасались друг друга. Тогда Сыма Ин решил уступить регентство Сыма Цзюну, а сам вернулся на свой защитный пост в Ечэн.
Регентство Сыма Цзюна
Тем временем, Ло Шан приказал беженцам из Цинь и Юн возвращаться домой и сдать награбленное во время восстания Чжао имущество. Ли Тэ попросил год на выполнение этого сложного задания. Ло согласился, но Синь Жань и другие подчиненные Ло были недовольны этим и тайно планировали напасть на Ли. Ли, ожидавший такое развитие событий, подготовился и легко разбил войска Синя.
В столице Сыма Цзюн повёл себя высокомерно, основываясь на своих достижениях. Он сделал ванами своих сыновей и управлял правительственными делами из своего особняка, редко посещая императора и почти не присутствуя на имперских собраниях. Он расширил свой особняк до размеров дворца. Сыма Цзюн поручал дела близким людям, но не собирался менять свои решения, даже когда несколько его уважаемых сторонников пытались изменить его поведение. Внуки императора Сыма Цзан и Сыма Шан (司馬尚), по очереди бывшие наследниками престола, умерли в младенчестве, оставив Хуэй-ди без потомков мужского пола. Тогда в 302 году подходящим наследником стали считать Сыма Ина, но Сыма Цзюн намеревался обойти его, рекомендуя императору сделать преемником семилетнего Сыма Циня (司馬覃), вана Цинхэ (сына брата Хуэй-ди, Сыма Ся (司馬遐)) для того, чтобы было легко управлять ребенком.
Сыма Цзюн стал настороженно относиться к Сыма Юну, поскольку тот первоначально хотел поддержать Сыма Луня, и только когда понял, что положение Сыма Луня безнадёжно, отказался от этого намерения. Сыма Юн узнал о подозрениях Сыма Цзюна и организовал заговор. Он побудил Сыма Ая, вана Чанши попытаться свергнуть Сыма Цзюна. Рассчитывая на то, что Сыма Ай потерпит неудачу, затем он планировал соединиться с Сыма Ином и начать войну против Сыма Цзюна. Как только они победят, он свергнет Хуэй-ди, а новым императором станет Сыма Ин, которому Юн будет служить премьер-министром. Зимой 302 года Сыма Юн начал открытое восстание, к которому вскоре присоединился Сыма Ин, несмотря на протест своего стратега Лу Чжи (盧志). Узнав, что Сыма Ай также был в сговоре с мятежниками, Сыма Цзюн нанёс упреждающий удар по его войскам. Однако Сыма Ай подготовился и вошёл во дворец для того, чтобы контролировать Хуэй-ди. В уличном сражении Сыма Цзюн был разбит и вскоре казнён. Регентом фактически стал Сыма Ай. Для ослабления оппозиции он поручил все важные дела Сыма Ину, всё ещё находившемуся в Ечэне.
Регентство Сыма Ая
Казалось, что Сыма Ай был единственным из принцев, понимавшим важность формального чествования императора и поддерживавшим подобие беспристрастного правления. Он продолжил попытки разделить власть с Сыма Ином.
Между тем в провинции И в 303 году Ло Шан усыпил бдительность Ли Тэ, предложив ему перемирие, а затем внезапно напал и убил его. Войска Ли перешли под руководство его брата Ли Лю (李流), но он умер в том же году. Ему наследовал его племянник Ли Сюн. Под командованием Ли Сюна беженцы одолели не только войска Ло Шана, но и подкрепление из провинции Цзин (荊州, современные Хубэй и Хунань). Из-за успехов Ли по всей империи начались крестьянские восстания, во время одного из которых сильные войска Сыма Синя были разбиты, а сам он убит.
В конце 303 года недовольный провалом своего плана Сыма Юн убедил Сыма Ина присоединиться к нему и выступить против Сыма Ая. Несмотря на подавляющее превосходство, их объединенные силы никак не могли окончательно разбить Сыма Ая. Весной 304 года силы Сыма Юна собирались уже уйти, но ван Дунхая Сыма Юэ, посчитав, что Сыма Аю всё равно не выиграть, арестовал его и выдал генералу Сыма Юна, Чжан Фану, который казнил его, приказав сжечь заживо. Сыма Ин получил контроль над правительством, но продолжал управлять страной из Ечэна.
Регентство Сыма Ина
Как только Сыма Ин стал регентом, он тут же сместил наследного принца Циня и объявил наследником себя. Также он сверг императрицу Ян — в целом в течение двух лет она была свергнута и восстановлена четыре раза. Его самонадеянное и экстравагантное поведение разочаровало придворных. Увидев это, Сыма Юэ решил оказать сопротивление. Он вернул императрице Ян и наследному принцу Циню их титулы, и от имени Хуэй-ди намеревался напасть на Сыма Ина. Однако его войска потерпели поражение, и он бежал из столицы, оставив Хуэй-ди в руках Сыма Ина. Силы Сыма Ина вошли в Лоян. Императрица с наследником снова были смещены.
Ван Цзюнь (王浚), военачальник провинции Ю (幽州, современные Пекин, Тяньцзинь и северный Хэбэй), у которого были напряженные отношения с Сыма Ином, объявил ему войну и начал с войсками продвижение на юг. К нему присоединились несколько племён сяньби и ухуаней. Основываясь на том, что противостоять им будет сложно, Сыма Ин послал к соплеменникам знатного хунна Лю Юаня, чтобы просить их присоединиться к нему. Однако после отъезда Лю силы Сыма Ина потерпели неудачу. Когда Лю узнал об этом, то вместо того, чтобы послать свои войска на помощь Сыма Ину, он провозгласил независимость и титуловал себя ханьским ваном, объявив себя таким образом законным наследником династии Хань. Он утверждал, что был потомком ханьской принцессы, вышедшей замуж за хуннского шаньюя, поэтому его государственное образование получило название Хань. (Месяцем раньше, Ли Сюн также отделился от Цзинь, став ваном Чэнду и основав Чэн Хань. Эти два государства были первыми из шестнадцати варварских государств).
Сыма Ин вместе с императором бежал в Лоян, однако теперь войск у него не было. В данной ситуации Сыма Юн решил взять власть сам и больше не использовать Сыма Ина, который в качестве наследника престола был заменён на другого брата Хуэй-ди, прилежного и скромного Сыма Чи, вана Юйчжана. Сыма Юн велел Чжан Фану насильственно увезти императора в Чанъань (современный Сиань, Шэньси) сразу после того, как тот был схвачен. Но многие чиновники высокого ранга оставались в Лояне и сформировали своё правительство, с которым Сыма Юн то союзничал, то соперничал.
Регентство Сыма Юна
Сыма Юн пытался усмирить всевозможных противников, повышая всех важных ванов и военачальников, однако это не принесло желаемого результата. Тем временем на службу Северной Хань перебегали разочарованные правлением Цзинь ханьские и неханьские крестьяне и племена. Это государство начало расти и усиливаться.
В то время в Цзинь продолжалась война. В конце 305 года Сыма Юэ вновь восстал, теперь уже против Сыма Юна, утверждая, что тот ненадлежащим образом вынудил Хуэй-ди переместить столицу. Губернаторы и военачальники были вынуждены присоединиться к одной из сторон. Поначалу боевые действия были безрезультатны. В начале 306 года после нескольких побед Сыма Юэ, Сыма Юн был в ужасе и попросил Чжана искать мира. Сыма Юэ отказался. Летом 306 года Сыма Юн был вынужден оставить Чанъань и императора. Войска Сыма Юэ вернули Хуэй-ди обратно в Лоян и восстановили императрицу Ян.
Также в 306 году Ли Сюн и Лю Юань провозгласили себя императорами, окончательно отделившись от Цзинь.
Регентство Сыма Юэ и смерть императора
Сыма Юэ служил регентом императора лишь несколько месяцев. Зимой 306 года по неизвестной причине Хуэй-ди во время приёма пищи был отравлен. (Обычно историки обвиняют в этом Сыма Юэ, но его мотивы не ясны). Таким образом, царствование императора окончилось. Во время его правления династическая система Цзинь потерпела крах, хотя его самого и нельзя в этом винить. Наследный принц Чи стал следующим императором (Хуай-ди). Он пытался снова усилить империю, но было слишком поздно. Это закончилось завоеванием северного и центрального Китая Северной Хань и вытеснением Цзинь в южный Китай.
Наследники
- 290—300: Сыма Юй, наследный принц Миньхуай 湣懷太子司馬遹 (сын Хуэй-ди)
- 300—301: Сыма Чжэн, наследный принц Миньчун 湣衝太孫司馬臧 (сын Сыма Юя)
- 301—302: Сыма Шань, наследный принц Хуайчун 懷衝太孫司馬尚 (сын Сыма Юя)
- 302—304: Сыма Тамь 司馬覃 (племянник Хуэй-ди)
- 304—304: Сыма Ин, Чэнду-ван 成都王司馬穎 (брат Хуэй-ди)
- 304—304: Сыма Чи, Цзиньцзян-ван 豫章王司馬熾 (брат Хуэй-ди)
Девизы правления
- Юнси (永熙 yǒng xī) 17 мая 290 — 15 февраля 291
- Юнпин (永平 yǒng píng) 16 февраля — 23апреля 291
- Юанькан (元康 yuán kāng) 24 апреля 291 — 6 февраля 300
- Юнкан (永康 yǒng kāng) 7 февраля 300 — 3 февраля 301
- Юннин (永寧 yǒng níng) 1 июня 301 — 4 января 303
- Тайань (太安 taì ān) 5 января 303 — 21 февраля 304
- Юнъань (永安 yǒng ān) 22 февраля — 15 августа 304; 14 декабря 304 — 11 февраля 305
- Цзяньу (建武 jiàn wǔ) 16 августа — 13 декабря 304
- Юнсин (永興 yǒng xīng) 12 февраля 305 — 12 июля 306
- Гуанси (光熙 guāng xī) 13 июля 306 — 19 февраля 307
Семья
- Отец
- У-ди (Хуэй-ди — второй его сын)
- Мать
- Императрица Ян Янь
- Жены
- Императрица Цзя Наньфэн (с 290, смещена и казнена в 300), мать принцесс Хэдун, Линьхай, Шипин и Айсянь
- Императрица Ян Сяньжун (с 300, много раз смещалась и снова восстанавливалась), позже была захвачена Лю Яо из Хань Чжао и в 318 году стала его императрицей.
- Главные наложницы
- Се Цзю (謝玖), мать наследного принцы Юя (казнена в 299)
- Дети
- Сыма Юй (司馬遹), сначала ван Гуанлина (с 289), затем наследный принц Миньхуай (с 290, смещён в 299, убит в 300)
- Принцесса Хэдун
- Принцесса Линьхай
- Принцесса Шипин
- Принцесса Айсянь
Напишите отзыв о статье "Хуэй-ди (Западная Цзинь)"
Литература
- Фан Сюаньлин, Цзиньшу, глава 4.
|
Отрывок, характеризующий Хуэй-ди (Западная Цзинь)
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.
25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»