Аллануров, Хыдыр Алланурович

Хыдыр Аллануров
Дата рождения	7 ноября 1922(1922-11-07)
Место рождения	Кызыл-Арват, Полторацкий уезд, Туркменская область, Туркестанская АССР, РСФСР
Дата смерти	13 октября 1993(1993-10-13) (70 лет)
Место смерти	Ашхабад, Туркмения
Страна	СССР СССР Туркмения Туркмения
Профессии	дирижёр, композитор
Награды

Хыдыр Алланурович Аллануров (1922 — 1993) — советский туркменский дирижёр, композитор. Народный артист СССР (1977).

Биография

Хыдыр Аллануров родился 7 ноября (по другим источникам - 8 ноября) 1922 года в Кызыл-Арвате (ныне — Сердар, Балканский велаят, Туркмения).

Слушатель педагогического рабфака, затем учился в Ашхабадском сельскохозяйственнм институте (ныне Туркменский сельскохозяйственный университет имени С. А. Ниязова).

Окончил музыкальную школу по классу флейты. С 1937 года учился (вместе с В. Мухатовым, М. Кулиевой, А. Кулиевым) на туркменскм отделении Московской консерватории по классу дирижирования у В.С. Смирнова (с перерывом, окончил в 1948 году).

С 1941 года — ассистент главного дирижёра, дирижёр, в 1962—1973 и с 1976 года — главный дирижёр Туркменского театра оперы и балета им. Махтумкули (ныне Национальный музыкально-драматический театр имени Махтумкули) (Ашхабад). Был художественным руководителем театра, занимался режиссурой.

В 1973—1975 годах — художественный руководитель Туркменской филармонии.

Автор свыше 50 песен и романсов на стихи Махтумкули и других поэтов («Шат ватанын ашыгы мен», «Той вальсы», «Няме сен», «Эне джан» и мн. др.), музыки к балету «Студенты» (совм. с И.В. Якушенко), поставленного в 1964 году в Театре оперы и балета им. Махтумкули.

Хыдыр Аллануров умер 13 октября 1993 года в Ашхабаде.

Награды и звания

• Заслуженный деятель искусств Туркменской ССР
• Народный артист Туркменской ССР
• Народный артист СССР (1977)
• орден Трудового Красного Знамени (28.10.1955)
• ещё один орден.

Репертуар

Оперы

• 1950 — «Абадан» Ю. Мейтуса и А. Кулиева
• 1952 — «Зохре и Тахир» А. Шапошникова и В. Мухатова
• 1954 — «Кармен» Ж. Бизе
• 1957 — «Айна» А. Шапошникова и Д. Овезова
• 1958 — «Пиковая дама» П. Чайковского
• 1960 — «Проделки Майсары» С. Юдакова
• 1963 — «Махтумкули» Ю. Мейтуса
• 1964 — «Сона» А. Агаджикова

Балеты

• 1953 — «Лебединое озеро» П. Чайковского
• 1956 — «Жизель» А. Адана
• 1956 — «Дон Кихот» Л. Минкуса
• 1959 — «Чудесный лекарь» Н. Мухатова и М. Равича
• 1969 — «Спартак» А. Хачатуряна
• 1969 — «Легенда о любви» А. Меликова

Отрывок, характеризующий Аллануров, Хыдыр Алланурович

– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.