Химьяр

Хи́мьяр (Химйар; юж. ар. письмо: , араб. حِمير‎) — древнее царство, существовавшее около 110 до н. э. — 599 г. на юге Аравийского полуострова. В IV—VI веках его власть (через химьяритских вассалов, прежде всего киндитов) нередко распространялась на значительную часть центральной Аравии.

Основание

Первые упоминания о химьяритах относятся примерно к II—I до н. э. Плиний Старший помещает племена химьяритов между царством Саба и морем. Речь при этом идёт о племени (точнее говоря вождестве) или небольшом государстве с центром в Зафаре — одном из многих владений, на которые распалась в тот период Южная Аравия.

Первая Химьяритская держава и сабейское влияние

В I до н. э. химьяриты захватили большинство пунктов морской торговли на юго-западном побережье Южной Аравии. Во второй половине I в. до н. э. химьяритское государство сумело победить и присоединить к своим владениям Сабейское царство. Химьяриты подчинили себе также Маинское и Катабанское царства и западные области Хадрамаутского царства, которое, впрочем, сохранило свою независимость и было завоёвано химьяритами только в IV в.

Вместе с тем химьяриты подпали под сильное сабейское культурное влияние. Все официальные химьяритские надписи составлялись только на сабейском языке. В качестве своего титула химьяритские цари взяли себе титул «царь Саба и зу-Райдана», где упоминание об их власти над сабейцами стояло перед упоминанием их власти над собственно химйяритами («райданитами»). Вплоть до развала Первой Химьяритской Империи в начале II в. н. э. химьяритские цари носили имена древних сабейских царей-мукаррибов, при этом они возродили многие из древнейших ритуалов сабейских мукаррибов.

Распад первой Химьяритской державы

Первая Химьяритская держава распалась в начале II в. н. э., когда от неё отделились Сабейское и Катабанское царства. Ослаблением Химьяра воспользовались также Эфиопия, занявшая красноморское побережье Йемена, и Хадрамаут, захвативший восточные районы Империи, а также завоевавший Катабанское царство через несколько десятилетий после его отделения от Химьяра.

После возрождения Сабейского царства титулом «царь Саба и зу-Райдана» нередко пользовались одновременно как сабейские, так и химьярские цари. Так, в III в. царями Саба и зу-Райдана считали себя одновременно химьярит Шамир Йухар`иш и сабеец Илшарах Йахдуб, правивший вместе со своим братом Йа’зилем Баййином.

Дальнейшая история Химьяра

В III в. химьяриты последовательно подчинили территорию Катабана (завоёванную перед этим Хадрамаутом), Сабу, а в IV в. — Хадрамаут и стали называть себя царями Саба' и зу-Райдана и Хадрамаута и Йаманата, то есть всего Йемена. В IV веке здесь, видимо, происходили смуты. В распрю тогда вмешались эфиопские цари, которые около 340 г. вторглись в страну и захватили часть юга Аравийского полуострова.

Только около 375 г., когда власть принял Маликкариб Йухамин, химьяриты сумели покончить с эфиопским господством. К концу его царствования Химьяр сумел значительно расшириться и объединить под своей властью всю территорию Южной Аравии.

Иудаизм в Химьяре

Между концом IV века н. э. и 525 годом некоторые из царей Химьяра (и основная часть элиты) приняли иудаизм. Это следует из найденных монотеистических надписей, Книги химьяритов и таблиц арабских историков Хамзы Исфаханского и Абу-лафиды. По крайней мере два царя совершенно точно упоминаются в этой связи: первым был царствовавший примерно в середине V века Харит ибн Амру, вторым — Зу Нувас Юсуф Асар Ясар (Масрук).

Шаг был вполне логичный и непосредственно к религии имел мало отношения. В Химьяре исконно жило много еврейских купцов, связанных с рассеянными по всему Востоку еврейскими общинами. Связанная с мировой торговлей благовониями аристократия и царский двор Химьяра проявляли интерес к библейским воззрениям. Некоторые шли до конца и принимали иудаизм. Христиан было гораздо меньше, и христианство воспринималось как орудие византийского проникновения. Византия вела активную миссионерскую деятельность среди старых врагов Химьяра эфиопов. Христианство переживало не лучшие времена. Оно распадалось на множество противоборствующих течений и групп, то преследуемых в Византии, то не совсем преследуемых: несториане, нехалкидониты, ариане… Еврейское единобожие можно было противопоставить влиянию зороастрийского Ирана, не подвергаясь опасности подчинения другой великой державе.

Царь Иосиф Масрук Зу Нувас, сместивший и убивший Мадикариба Зу Шанатира, эфиопского ставленника, принял иудаизм, не будучи евреем по происхождению. Хроника Сеерта, заимствующая из истории Бар-Сахды, утверждает, что мать Зу Нуваса была пленной еврейкой. С отцовской же стороны он принадлежал к химьяритской царской династии, потомков которой его предшественник на троне Зу Шанатир пытался уничтожить.

Ещё в начале своего правления Зу Нувас уничтожил проходивших через Химьяр в Эфиопию византийских купцов и перекрыл торговлю Аксума с Византией в ответ на убийство еврейских купцов эфиопами и на сожжение синагоги в Византии. Аксумский царь Калеб (он же Элла-Асбаха, в греческих источниках — Элесбоа у Иоанна Малала, Элесваа у Феофана, Еллисфей у Прокопия Кесарийского) напал на Химьяр и ушел лишь после того, как поставил гарнизоны в столице Тафар и, возможно, в крупном торговом городе Неджран. Сам же Калеб, дабы закрепить свой союз с Византией, принял христианство, что до этого уже сделали некоторые его приближенные.

Зу Нувас спасся бегством, собрал сторонников (среди которых были вовсе не только иудеи, но и язычники) и зимой 522 года подошел с войском к Тафару. Аксумский гарнизон не сдавался, и химьяриты не смогли штурмом взять город. Тогда Зу Нувас послал эфиопам письмо с клятвой «Богом и небесным сводом», каковую ему приписывают арабские мусульманские источники, уже крепко антиеврейские, не чинить им зла, если они сдадут столицу. Письмо передали два иудейских «священника» из Тивериады и два христианских священника-несторианца из Хирты Наамановой. Преследования христиан прокатились по городам Химьяра: Хадрамауту, Марибу, Хаджарену. Неясно, правда, были ли там убийства. Некий Аумейах отправился от их имени с просьбой о помощи в Абиссинию, а затем и в Византию.

В 523 году Зу Нувас вероломно захватил христианский город Наджран (Негран), после чего всех жителей стали подводить к специально вырытым рвам, наполненным горящей смолой, всех, кто отказывался принимать иудаизм, бросали в них живьем (Память 4300 мучеников Наджранских Православная церковь отмечает 24 октября) .

Падение

Византия и Аксум постарались сплотить оппозиционные Зу Нувасу знатные роды Южной Аравии. Их возглавил виазанийский кайла Сумайф Ашва. В середине 525 г., после тщательной подготовки, большое аксумское войско во главе с негусом Элла Асбаха напало на Химьяр. Византия прислала свой флот, но часть кораблей погибла в пути. Негус все же высадился в Химьяре во главе эфиопского войска, приплыв на 70 византийских кораблях. Зу Нувас попытался помешать высадке, но погиб в бою. Оккупационные войска грабили страну, людей уводили в рабство, многих насильно крестили.

Эфиопский период

После гибели Иосифа Масрук Зу Нуваса эфиопский негус Элла Асбаха овладел всей страной. Принявший христианство Сумайф Ашва был провозглашен новым царем, но ему пришлось признать верховную власть абиссинского негуса. Правил он недолго. Около 533 г. солдаты-эфиопы, не пожелавшие возвращаться на родину, при поддержке местной бедноты свергли Ашву и поставили на его место Абраху (أبرهة en:Abraha). Прокопий Кесарийский сообщает, что Абраха был рабом одного из византийских торговцев и христианином. В дальнейшем он был младшим командиром в эфиопском войске. Впрочем, низкое происхождение не помешало Абрахе стать одним из самых известных и могущественных химьярских царей. Правление его началось с новой войны против эфиопов. Так как Абраха отказался выплачивать негусу установленную дань, тот послал против него большое войско. Однако солдаты перебили своих военачальников и перешли на сторону Абрахи. Следующая карательная армия была наголову разбита, и лишь незначительные её остатки смогли вернуться в Африку.

В отличие от Сумайфа Ашвы, который, как и все эфиопы, был миафизитом, Абраха исповедовал халкидонское диофизитство. При нём укрепились связи с Византией — в Аравию был послан греческий епископ, а в Сане началось строительство величественного христианского храма. Вскоре могущество Химьяра почувствовала вся Аравия. В 541 г. началась трудная война между Абрахой и Йазидом — одним из киндских царей, правителем Западного Хадрамаута. Вторжение бедуинов было поддержано частью населения Южной Аравии. Поначалу Абраха терпел поражения от объединенной армии врагов, но в конце концов Йазид должен был покориться царю Химьяра. В последующие годы Абраха предпринял несколько больших походов в Центральную Аравию. Наиболее значительным из них считается поход 563 г. (по другой датировке — 570 г.). В арабской исторической традиции он носит название «поход слона». Он был направлен против Мекки и имел целью разрушить главную арабскую святыню — Каабу, для того чтобы направить поток паломников к христианской церкви, построенной Абрахой в Сане. В походе принимали участие крупные силы южно-аравийских войск, в том числе несколько боевых слонов. Но из-за начавшейся эпидемии химьярская армия, не добившись успеха, повернула назад. Эти события произвели на современников очень большое впечатление (упоминание о «походе слона» есть в одной из сур Корана).

О сыне Абрахи, Йаксуме, нам известно немного. В начале 570-х гг. внук Сумайфа Ашвы, Сайф Зу-Йазан, долгое время живший в Иране, получил помощь от шаха Хосрова I. Для войны против Йаксума Хосров дал Сайфу сравнительно небольшой отряд (около 800 человек), отплывший в Аравию на 8 кораблях. Однако в Химьяре к нему присоединились многочисленные противники Йаксума. Около 577 г. Сайф взял Сабу и провозгласил себя царем. Он правил десять лет и все это время враждовал с абиссинцами. Мы, впрочем, очень мало знаем об этом царе, и даже продолжительность его правления устанавливается весьма приблизительно. В конце концов он был убит эфиопами, которые поставили у власти второго сына Абрахи, Масрука. В его царствование химьяритское государство окончательно утратило былое значение. Был потерян контроль над Центральной, бедуинской, Аравией. Правители отдельных областей и городов в самом Химьяре уже не подчинялись царю. В 599 г. в Аравии вновь высадилось четырёхтысячное персидское войско во главе с полководцем Вахризом. Многие химьяритские владетельные князья перешли на его сторону. Масрук потерпел поражение и был убит, после чего Химьяр превратился в персидскую провинцию

См. также

• Цари Химьяра
• Еврейские царства
• Абу Кариб Асад
• Зу Нувас Юсуф Асар Ясар (Масрук)

Источники

• Коротаев А. В. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?cp=&page=Book&id=36868&lang=Ru&blang=ru&list=Found Социальная история Йемена, Х в. до н. э. — ХХ в. н. э. Вождества и племена страны Хашид и Бакил]. М.: КомКнига, 2006.
• [www.krotov.info/libr_min/16_p/igu/levskaya_16.html Нина Пигулевская, <Византия на путях в Индию. Из истории торговли Византии с Востоком в IV—VI вв.> с сайта библиотеки Кротова]
• Пиотровский М. Б. [shumerica.orientalstudies.ru/rus/index.php?option=com_publications&Itemid=75&pub=403 Южная Аравия в раннее средневековье. Становление средневекового общества] / Ответственный редактор П. А. Грязневич. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1985.
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Aethiopien/Aksum/Inschriften_2/inschrift_kaleba_I.phtml?id=6620 Надпись аксумского царя Калеба — Элла-Асбахи о походе на агуэзат и против Химьяра]
• [www.vostlit.info/Texts/rus/Prokop/framepers12.htm Прокопий Кесарийский «Война с персами» Книга I, глава XX]
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Aethiopien/Aksum/Inschriften_2/istor_zit_nagrana.phtml?id=6625 «История жителей Награна и мученичество святого Хирута и его сотоварищей, которое произошло в 5-й год правления царя Юстина и от Адама до того времени — 6033 года, а от Александра до него — 8 <3> 5 лет»]
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Aethiopien/Aksum/Inschriften_2/buch_chimjarit.phtml?id=6624 «Книга химьяритов»]

Отрывок, характеризующий Химьяр

– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.