Хыныслинский клад
Хыныслинский клад[1] (азерб. Xınıslı dəfinəsi) — клад серебряных монет, обнаруженных близ селения Дере Хыныслы[прим. 1] Шемахинского района Азербайджана. Клад был найден в 1958 году вместе с остатками поселения Хыныслы во время хозяйственных работ на холме при заложении виноградной плантации[2]. Клад экспонируется в Музее истории Азербайджана в Баку.
Было исследовано более 300 монет. В кладе имеются как албанские монеты местной чеканки, так и монеты, относящиеся к Римской империи (денарий), Афинам (5 тетрадрахм), Фракии (3 тетрадрахмы), Вифинии (7 тетрадрахм), Селевкидам (76 тетрадрахм), Аршакидам (161 тетрадрахма) и Понту (1 тетрадрахма)[2].
Предположительно, клад был зарыт приблизительно в третьей четверти I века до н. э.[2]. Самой ранней монетой клада является тетрадрахма, отчеканенная от имени Лисимаха (323—281 гг. до н. э.) во Фракии, самой поздней же — аршакидская драхма Фраата III (70—57 гг. до н. э.)[2].
Наряду с монетами были обнаружены обломок серебряного украшения (5,52 г), плоская серебряная доска (58, 74 г), серебряный слиток (29,96 г). Большое количество албанских монет впервые было обнаружено в кладе из Хыныслы. На основе этих монет удалось определить происхождение монет, обнаруженных ранее в различных местах. Клад из Хыныслы показывает, что ещё до н. э. в Кавказской Албании чеканились монеты и был широкий денежный оборот[2].
Напишите отзыв о статье "Хыныслинский клад"
Примечания
Источники
- ↑ Бабаев И. А. Города Кавказской Албании в IV в. до н. э. — III в. н. э.. — Б.: Элм, 1990. — С. 160. — 236 с.
Хыныслинский клад красноречиво свидетельствует, что к середине I в. до н. э. местные подражания сильно деградировались, а изображения схематизировались до неузнаваемости.
- ↑ 1 2 3 4 5 Хыныслы дәфинәси / Под ред. Дж. Кулиева. — Азербайджанская советская энциклопедия: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1987. — Т. X. — С. 90.
Литература
- Пахомов Е. А. Античные монеты в Албании, в сб. «Вопросы истории Кавказской Албании», Б., 1962.
|
Отрывок, характеризующий Хыныслинский клад
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».