Хьюго Рейес

Хьюго Рейес
Hugo Reyes
Первое появление на экране	Таинственный остров — Часть 1
Последнее появление на экране	Новый лидер
Центральные серии	Числа Исход. Часть 2 Все ненавидят Хьюго Дэйв Триша Танака мертва Начало конца Долгожданное возвращение. Часть 1 Долгожданное возвращение. Часть 2 Ложь Все любят Хьюго
Сезоны	1, 2, 3, 4, 5, 6
Информация
Возраст	27 (1—3 сезоны) 30 (4—5 сезоны)
Профессия	работник закусочной, Миллионер, Хранитель Острова
Список персонажей

Хью́го Ре́йес (англ. Hugo Reyes), также известный под прозвищем Хёрли (англ. Hurley) — вымышленный персонаж и один из главных героев американского телесериала «Остаться в живых». Эту роль сыграл Хорхе Гарсиа, в переводе Первого канала его озвучил Пётр Иващенко.

Биография

Прошлое

Хёрли жил в Санта-Монике, штат Калифорния. В детстве его бросил отец и на почве этого стресса у него стало развиваться ожирение. Позже он даже попал в психбольницу из-за своего веса — Хьюго вышел на балкон, на котором стояло 23 человека при норме 8, и балкон обвалился. 2 человека погибли. Хёрли попал в ту же больницу, где лечились Либби и мать Локка Эмили Локк. В больнице он придумывает себе воображаемого друга — Дейва, при этом долго не может поверить, что Дейв — лишь плод его фантазии. Лишь когда доктор фотографирует его «вместе с Дейвом» и показывает ему фотографию, где он обнимает воздух, Хьюго понимает, что выдумал Дейва. При этом Дейв «приходит» к нему на следующую ночь и «предлагает» сбежать из больницы. Хёрли подчиняется, спускается вниз и открывает окно, позволив Дейву уйти, избавившись от навязчивой фантазии.

Вылечившись, Хёрли идёт работать в закусочную. Но его жизнь круто меняется, после того как он выигрывает в лотерею $ 114 млн, записав в билет числа 4 8 15 16 23 42, которые постоянно повторял один из пациентов психиатрической клиники. Он решает уволиться из закусочной, воспользовавшись небольшим скандалом с начальником. Забрав с собой своего лучшего друга Джонни, он решает воспользоваться моментом и расслабиться. Они едут в магазин купить CD с музыкой Drive Shaft. В магазине Хёрли назначает свидание девушке-продавщице. С Джонни они едут к дому бывшего работодателя — хозяина закусочной — чтобы напакостить ему, а потом Хьюго сообщает Джонни, что ему надо заехать в ещё одно место. Они приезжают к супермаркету, где должна состояться выдача приза за лотерею. Джонни выходит первым и, видя, что именно Хёрли является победителем лотереи, к которому подбегают журналисты, останавливается на месте и, посмотрев в сторону Хьюго, уходит прочь.

После получения приза Хёрли начинают преследовать несчастья: во время интервью в прямом эфире его дедушка умирает от инфаркта; когда он покупает новый дом для матери и привозит её к нему, то видит, что в доме пожар, его мать ломает ногу, а его самого арестовывает полиция, перепутав с наркодилером. Когда он покупает закусочную, и это событие снова освещается репортёрами, в закусочную, где находилась съёмочная группа попадает метеорит.

К Хёрли возвращается отец, но он не верит, что тот вернулся не из-за денег. Хёрли показывает отцу старую машину, которую он когда-то в детстве ремонтировал вместе с отцом. На выигранные деньги он приобретает контрольный пакет акций упаковочной фирмы, где работает Локк. Он пытается убедить менеджера, что деньги приносят ему несчастья, но тот считает это лишь выдумками и в этот момент за окном пролетает человек, выпавший с верхних этажей здания. Во время разговора Хьюго осеняет, он понимает, что несчастья приносят не деньги, а числа.

Родители пытаются его успокоить и ведут к гадалке, которая говорит, что всё это — лишь фантазия Хёрли, что он не проклят, но когда Хёрли платит ей, она сознаётся, что обманывала его по просьбе родителей. Хёрли приезжает в больницу, где когда-то лежал, и встречается с одним из пациентов — Леонардом — который всё время повторял загадочные числа: 4 8 15 16 23 42. Леонард не хочет разговаривать с ним, но, узнав, что Хёрли написал числа на лотерейном билете и выиграл большую сумму денег, начинает нервничать и называет Хёрли имя человека, который может рассказать о числах.

Хьюго летит в Австралию. Он встречается с вдовой сослуживца Леонарда. Та рассказывает ему историю о том, что в прошлом её муж и Леонард служили на станции связи в Тихом океане. Однажды в эфир пробился голос, беспрестанно повторяющий эти числа. Они запомнили эти числа и решили испробовать в лотереях. Но после того, как они выигрывали, их преследовали несчастья. В результате Леонард сошёл с ума, а его друг застрелился.

Проснувшись утром 22 сентября 2004 года Хёрли понимает, что опаздывает на самолёт, летящий в Лос-Анджелес. Он быстро собирает вещи, но, подойдя к лифту, не помещается туда, так как там уже стоит Чарли и ещё несколько человек. Машина, на которой он ехал в аэропорт, ломается, едва проехав 42 мили. В аэропорту он пытается успеть на посадку, заходит не в свой терминал, его заставляют купить ещё один билет, он проталкивается вперёд очереди, вызывая недовольство Арцта. Наконец он последним успевает к терминалу 23 и после недолгих уговоров стюардесса впустила его на борт. Он прошёл по салону, помахал рукой Уолту, игравшему в портативную приставку и, включив плеер, сел на своё место.

На острове

1 сезон

Хьюго оказался среди выживших пассажиров рейса 815, летевших в центральной части самолёта. После крушения он стал помогать окружающим выбираться из-под завалов вместе с Джеком и другими. Хьюго помогал Джеку оперировать Эдварда Марса, судебного пристава, конвоировавшего Кейт, и вместе с ним узнал личность преступницы, но сохранил её в тайне. Обыскивая чемоданы, выжившие нашли клюшки для гольфа. Чтобы избавить людей от хандры, Хёрли организовал соревнования по гольфу, используя в качестве поля большую равнину на острове. После ночного нападения Итана на Клер он решает провести «перепись» спасшихся, чтобы точно установить, кто выжил в катастрофе. После сопоставления полученных данных со списком летевших в самолёте Хёрли устанавливает, что Итан не летел в самолёте, а присоединился к выжившим, когда они уже потерпели крушение.

Рассматривая карты Руссо, принесённые Саидом, Хьюго находит записанные на них числа, с помощью которых выиграл в лотерею. Он решает найти француженку, надеясь узнать значение чисел. Вместе с Саидом, Чарли и Джеком он идёт в джунгли по кабелю, вытащенному из песка. В джунглях они разделяются, потому что подвесной мост, по которому прошли Хёрли и Чарли оборвался, оставив Джека и Саида с другой стороны. Хьюго с Чарли попадают под обстрел из снайперской винтовки, Чарли убегает, а Хёрли остаётся и говорит с Руссо. Та рассказывает ему, что оказалась на острове из-за тех же чисел, точнее из-за беспрестанного сигнала, который и услышал когда-то Леонард. Даниэль согласилась с Хёрли, что числа приносят несчастья, и стала первым человеком, поверившим ему.

Хьюго вызвался пойти вместе с Джеком, Кейт, Локком и Арцтом за динамитом, чтобы взорвать крышку люка и проникнуть в бункер. Пока остальные находились внутри корабля «Чёрная скала», Хёрли находился рядом с кораблём и слушал рассказы Арцта о своей жизни. После гибели Арцта он единственный отказался нести динамит, в то время как другие спорили между собой за право сделать это. Когда группа дошла до бункера и динамит был уже заложен, Хёрли заметил на крышке люка цифры 4 8 15 16 23 42 и бросился тушить фитиль, из-за чего чуть было не погиб от взрыва, но был спасён Джеком.

2 сезон

После взрыва люка Хёрли и Джек вернулись обратно в лагерь, решив, что ночью лезть в бункер не стоит. По пути Хёрли рассказал ему о проклятии чисел, но Джек не поверил ему. Позже, когда в бункере нашлись запасы еды, Хьюго был назначен ответственным за их распределение. Он рассказывает Роуз о бункере и просит её помочь ему составить список продуктов. Подсчитав, что продуктов надолго не хватит, он раздаёт всем понемногу, поборов своё пристрастие к еде и страх того, что его все будут ненавидеть, узнав, что он прячет еду. После того, как к выжившим присоединяются пассажиры хвостовой части самолёта, Хёрли знакомится с одной из них — Либби, которая представляется психологом. Он показывает ей еду, которую он украл из бункера и спрятал в лесу. Та советует ему уничтожить всё, что он и делает.

Но Кейт и Джек находят в джунглях запасы еды DHARMA Initiative, которая была, вероятно, сброшена с какого-то самолёта. Хьюго смотрит, как все жадно разбирают еду, и случайно замечает среди выживших Дейва — своего воображаемого друга. Хёрли считает, что к нему вернулась болезнь, и просит у Сойера таблетки, которые пил в больнице. Сойер смеётся над ним, и между ними завязывается драка. На вопросы Либби, почему он подрался с Сойером, Хьюго не хочет отвечать. Он снова видит в джунглях Дейва и гонится за ним. Дейв говорит ему, что на самом деле остров и всё, что произошло с ним после выхода из больницы — лишь плод его фантазии, что Хёрли до сих пор лежит в больнице Санта-Роза в коме и что ему надо спрыгнуть со скалы, чтобы вернуться в реальный мир. В доказательство этого Дейв бросается со скалы в море. Хёрли был уже готов прыгнуть за ним, но его остановила Либби, следившая за ним, и убедила, что всё, что он видит — реальность.

После этого случая отношения Хёрли и Либби улучшаются, и Хёрли приглашает Либби на пикник-свидание. Но когда они приходят к месту назначения Либби понимает, что у них нет одеяла и идёт за ним в бункер, где становится случайной свидетельницей убийства Аны-Люсии. Майкл, убивший Ану-Люсию, случайно застрелил и её. Так как Майкл сказал всем, что Ану-Люсию и Либби убил сбежавший Генри Гейл, Хёрли соглашается идти с ним к «Другим» за Уолтом. Когда становится известно, что Майкл вёл его, Сойера, Кейт и Джека в ловушку, Хьюго решает возвращаться в лагерь, но Джек останавливает его, убедив, что так будет лучше. В результате они оказываются захваченными «Другими» в плен, но Бен отпускает Хёрли, чтобы он предупредил остальных, чтобы они не приходили к лагерю "Других".

3 сезон

Возвращаясь в лагерь, Хьюго встретил в лесу Локка, который оказался выброшен наружу после уничтожения станции Лебедь, и Десмонда, который после взрыва получил способность видеть будущее. После того, как Десмонд предсказывает Чарли неизбежную смерть, Хёрли пытается отвлечь его и развеселить. Винсент принёс на пляж скелетированную человеческую руку и привёл Хёрли к перевёрнутому заброшенному микроавтобусу, принадлежавшему «Дхарме». Внутри Хьюго обнаружил тело уборщика Роджера Лайнуса — отца лидера Других Бена. Вместе с Сойером и Джином он переворачивает микроавтобус и решает испробовать его. Хьюго зовёт Чарли совершить поездку, чтобы развлечь его и отвести от печальных мыслей. Из-за неисправности механизма они чуть было не погибают, но Хёрли удаётся справиться с управлением и завести автомобиль.

В отсутствие Джека и Локка Хёрли с Сойером некоторое время выполняли функции лидеров. Когда произошёл инцидент с Никки и Пауло, они вдвоём пытались выяснить обстоятельства, при которых те, как им казалось, были убиты. В конце концов, Хьюго решил похоронить их, что и было сделано, несмотря на то, что во время захоронения Никки стала открывать глаза, избавившись от действия парализующего яда.

После очередного видения Десмонд просит Хёрли привести его к кабелю, зарытому в песке. Они вчетвером, вместе с Чарли и Джином, идут в джунгли, где, следуя видению Десмонда, должен упасть некто, спрыгнувший с вертолёта. Они находят в джунглях Наоми, которая говорит им, что все, кто летел рейсом 815 погибли, а самолёт найден на дне океана. Позже, когда Другие напали на лагерь выживших с целью захватить беременных женщин, Хёрли, захватив микроавтобус, помогает отбить нападение, задавив одного из них.

4 сезон

На берег выбирается Десмонд и рассказывает, о том, что произошло на станции Зеркало. Десмонд, Саид, Бернард, Джин и Хёрли решают сообщить остальным, что люди на корабле посланы не Пенни. Возвращаясь к радиовышке, Хьюго теряется в лесу и случайно набредает на хижину Джейкоба. Там он видит Кристиана, но, испугавшись, убегает от хижины и сталкивается с Локком. Вместе с ним они идут к другим группам выживших. Все встречаются около разбитой носовой части самолёта. Хёрли убеждает многих пойти с Локком в деревню Других, которую они покинули, мотивируя людей гибелью Чарли во имя их спасения. Группа Локка отправляется в деревню. За ними идут Саид, Майлз и Кейт. Они не находят в деревне никого, кроме связанного Хьюго, который был оставлен в качестве ловушки для пришедших за Шарлоттой.

После этого Хёрли оказывается среди немногочисленной группы выживших после нападения отряда Кими на деревню. Бен и Локк решают идти к хижине Джейкоба, чтобы получить консультации по поводу дальнейшего поведения. После того, как Локк получает указание переместить остров, они втроём отправляются к станции «Орхидея». Лайнус решает, что Хёрли не следует идти на саму станцию и отпускает его. Хьюго присоединяется к группе Джека. Хьюго, Джек, Сун, Сойер и Кейт с Аароном садятся в вертолёт, чтобы лететь на корабль Kahana. Но в полёте пилот вертолёта замечает, что бак пробит во время перестрелки, и топливо очень быстро вытекает из него, и сообщает, что для того, чтобы вертолёт не упал в океан, надо сбрасывать груз. Хёрли понимает, что, если он спрыгнет, то все точно спасутся, но не решается выпрыгнуть в воду. Вместо него из вертолёта выбрасываются сначала все вещи, а затем прыгает Сойер. Вертолёт подлетает к кораблю, садится на него, берёт на борт Саида и Десмонда, но не успевает забрать Джина, и взлетает прежде, чем бомба, заложенная Кими, детонирует и разрушает корабль. Вертолёт падает в воду, но все выживают. Через несколько часов люди оказываются спасены кораблём, который снарядила невеста Десмонда Пенни для его поисков.

После острова

Оказавшись в составе «Шестёрки Oceanic», Хёрли выбирается с Острова и улетает из Индонезии на Гавайи, где всех встречают родственники. Его встречают отец и мать. На пресс-конференции он заявляет, что намерен отказаться от ранее выигранных денег.

Через некоторое время он, возвращаясь в свой дом, замечает, что в доме что-то случилось. Он готовится отбить нападение воров, но, открыв дверь, видит, что на самом деле в доме собралось большее количество людей, пришедших поздравить его с днём рождения. Среди пришедших были все из так называемой «Шестёрки Oceanic». Отец отводит Хьюго в гараж, чтобы показать ему автомобиль, который они когда-то давно чинили вдвоём. Он починил машину в память о гибели Хьюго, так как думал, что он погиб в авиакатастрофе. Хёрли садится за руль и видит на одометре числа 4 8 15 16 23 42. У него начинается нервный срыв, и он убегает от гостей.

Сун приглашает Хьюго на рождение своей дочери. Он удивлён, что оказался единственным приглашённым. Они вместе посещают могилу Джина, на которой написано, что он погиб в день катастрофы —22 сентября 2004.

Психика Хёрли всё больше расшатывается. Во время одного из походов в магазин он видит около себя призрак Чарли и начинает испытывать панический страх. Хьюго угоняет автомобиль и пытается скрыться от полиции. Его задерживают. В участке его допрашивает бывший напарник Аны-Люсии, который интересуется, был ли Хёрли с ней знаком. Тот отвечает отрицательно. Как только детектив выходит из комнаты, Хьюго видит последние мгновения жизни Чарли — взрыв гранаты Михаилом и затопление станции «Зеркало». Хёрли просит, чтобы его посадили в психиатрическую лечебницу Санта-Роза, где он уже лечился.

В больнице его часто навещает Джек. Хьюго извиняется перед ним, что убедил людей идти с группой Локка. Он рассказывает Джеку, что к нему постоянно приходит дух Чарли и просит вернуться на остров, чтобы спасти оставшихся, но Джек ему не верит. К Хёрли приходит Уолт с бабушкой — матерью Майкла. Он интересуется, почему все из «Шестёрки Oceanic» лгут про события на острове. Но Хьюго говорит ему, что это — ложь во спасение.

После почти 3 лет нахождения в лечебнице, к нему приходит Саид с новостью о том, что Джереми Бентам умер, а за больницей ведётся круглосуточное наблюдение и им нужно бежать. Таким образом Хьюго сбегает из больницы.

Возвращение на остров

Выбравшись с острова, жизнь Хьюго складывается довольно плохо. Но он не хотел возвращаться и прилагал все усилия дабы не вернуться. Его ловят полицейские и он признаётся, что убил четверых человек (которых убил Саид) и его сажают в тюрьму, но Бен Лайнус, благодаря связям, освобождает Хьюго. После освобождения Хьюго садится в такси, где сидит Джейкоб (защитник острова), который говорит ему, что тот должен сесть в самолёт. Хьюго скупает все билеты на этот рейс, но, войдя в самолёт, видит Джека, Кейт и других старых знакомых. После чего самолёт взлетает и, благодаря перемещению во времени, они все оказываются на острове.

Создание персонажа

Хорхе Гарсия был первым актёром, которого продюсеры отобрали для участия в сериале. На кастинге, где он читал роль Сойера, ему было сказано, что он подходит, но для него напишут новую роль. Режиссёр сериала Дж. Дж. Абрамс заметил его в ситкоме Curb Your Enthusiasm и пригласил на эту роль.

Во время рекламной кампании второго сезона сериал в России Хорхе Гарсия был одним из актёров, снявшихся в рекламных роликах для Первого канала. В 20-секундном ролике актёр произнёс две фразы: «Привет, я Хёрли» и «Я на первом!».

За роль в сериале Гарсия был номинирован на получение нескольких премий и получил три награды. Он четырежды был номинирован на Teen Choice Awards: в 2005 за лучшую мужскую роль в телесериале (англ. Choice TV Breakout Performance - Male), а в 2005, 2006 и 2007 — на премию «Choice TV Sidekick», но ни одной не выиграл. Трижды он был номинирован на премию ALMA Awards в номинации «выдающийся актёр второго плана в телесериале» (англ. Outstanding supporting actor in a TV series) — в 2006, 2007 и в 2008, причём в 2006 и 2008 получил награду. В 2007 он был также номинирован на премию Imagen Foundation в номинации «лучший актёр второго плана — телевидение» (англ. Best Supporting Actor - Television). В 2006 году в составе группы номинантов Хорхе Гарсия удостоился награды гильдии киноактёров (англ.) за «выдающуюся работу актёрского ансамбля в телесериале» (англ. Outstanding Performance by an Ensemble in a Drama Series).

Интересные факты

• После выхода сериала числа 4 8 15 16 23 42, которые Хёрли использовал для выигрыша лотереи, стали очень популярным выбором для игроков в лотереи. В частности, когда первые четыре числа розыгрыша джекпота Mega Millions совпали с числами из сериала, несколько тысяч человек разделили выигрыш лотереи.
• Настоящее имя Хёрли даже не Хьюго, а Уго (исп. Hugo), так к нему обращается мать
• Хёрли проиграл Уолту в нарды 83,000 долларов.
• Фамилия Хьюго — Рейес, в переводе с испанского «короли».
• Первый флешбэк, в котором появился Хёрли, — не его собственный, а флешбэк Джина — он появляется на экране телевизора, который смотрит дочка работника Пайка, к которому приехал Джин.
• Хьюго, как истинный фанат Звёздных Войн, произносит фразу, звучащую в каждом из эпизодов саги — это известная фраза «У меня плохое предчувствие насчёт этого…» (англ. I’ve got a bad feeling about this).
• В сериале «Как я встретил вашу маму» персонаж Хорхе говорит: «Я словно всю жизнь провёл на острове». Также когда просят назвать случайные числа он называет комбинацию 4 8 15 16 23 42

Ссылки

Внешние изображения
	[gallery.lost-media.com/index-25.html Фотографии] на [lost-media.com lost-media.com]

• [lostpedia.wikia.com/wiki/Hugo_%22Hurley%22_Reyes Статья] на lostpedia.com (англ.)
• [www.1tv.ru/lost/pr=7229&pi=7267 Страница] на официальном сайте Первого канала
• Хьюго Рейес (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Хьюго Рейес

Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.