Хьюстонский университет

Хьюстонский университет
По-английски	University of Houston
Девиз	лат. In Tempore англ. In Time
Основан	1927
Тип	общественный
Целевой фонд	$ 553 млн.
Президент	Рену Катор
Место расположения	Хьюстон, Техас, США 29°43′08″ с. ш. 95°20′21″ з. д.29.71889° с. ш. 95.33917° з. д. / 29.71889; -95.33917
Кампус	городской (2,7 км²)
Студентов	38 752
Бакалавров	30 688
Магистров и докторов	8 064
Преподавателей	3 364
Цвета
Талисман	Шаста
Официальный сайт	[www.uh.edu/ www.uh.edu]
Категория на Викискладе

К:Учебные заведения, основанные в 1927 году

Хью́стонский университет (англ. University of Houston) — общественный исследовательский университет США, расположенный в Хьюстоне, штат Техас. Крупнейший и главный кампус в Системе Хьюстонского университета (UHS), а также 3-й по величине университет в штате. Здесь обучаются более 38 500 студентов.

Изданием The Princeton Review был причислен к одному из лучших университетов США, а также входит в число первых 300 университетов в Академическом рейтинге университетов мира.

Состоит из 12 колледжей и предлагает 300 образовательных программ, в том числе в области права, оптометрии и фармации. Ежегодно проводит научных исследований на сумму около $ 120 млн. и управляет более 40 научно-исследовательскими центрами и институтами, расположенными на территории кампуса. Работа ведётся в области коммерциализации и использовании космического пространства, сверхпроводимости, биомедицинских и инженерных наук, энергетики, природных ресурсов и искусственного интеллекта. Деятельность университета приносит экономике Хьюстона ежегодно более $ 3,1 млрд. и поддерживает около 24 000 рабочих мест.

В Хьюстонском университете регулярно проводятся театрализованные представления, концерты и мероприятия, действуют порядка 400 студенческих организаций и 16 спортивных команд.

История

История университета начинается с Хьюстонского молодёжного колледжа. 7 марта 1927 года совет попечителей Хьюстонского независимого школьного округа (HISD) единогласно принял резолюцию, которая разрешала основание колледжа.

Изначально он находился на территории Высшей школы Сан-Хасинто, а занятие проводились только в вечернее время. В день принятия резолюции, состоялся и первый набор учащихся — 232 студента, которых обучали 12 преподавателей. Этот приём был организован с целью подготовки будущих учителей и преподавателей колледжа. Датой официального открытия считается 19 сентября того же года, к этому времени были сформированы все требования к принимаемым студентам и проведена подготовка к началу их регистрации. Ключевой фигурой в основании колледжа стал его первый президент Эдисон Эллсворт Оберхольцер.

Создание университета

Своё право стать университетом, колледж получил в октябре 1933 года, когда губернатор Мириам Фергюсон подписал, принятый палатой представителей Техаса, законопроект № 194. 30 апреля 1934 года совет попечителей HISD принял резолюцию об организации на базе высшей школы Сан-Хасинто учреждения с 4-летней программой образования и переименовании Хьюстонского колледжа в Хьюстонский университет.

Первый учебный год в организованном университете начался 4 июня 1934 года, тогда здесь обучались 682 студента, спустя несколько месяцев кампус университета был перемещён в новые здания, расположенные у Второй баптистской церкви в Милам и Мак-Говен. Однако, уже следующей осенью перемещён ближе к Южной баптистской церкви на Мейн-стрит, между Ричмонд-авеню и Эйгл-стрит, где он оставался в течение следующих 5-и лет.

В 1936 году благотворители Джулиус Сеттгест и Бен Тауб пожертвовали университету 0,45 км² земли на создание постоянного кампуса и вскоре началась подготовка этой территории к строительству. В 1937 году на средства города здесь проложена Сен-Бернар-стрит, переименованная позже в бульвар Каллена. В 1938 году Хью Рой Каллен пожертвовал $ 335 000 на строительство первого здания нового кампуса, торжественно открытого 4 июня 1939 года. Уже на следующий день здесь начались занятия.

12 марта 1945 года вступил в силу подписанный сенатом законопроект № 207, который снимал управление университетом с HISD и передавал его в совет регентов.

В марте 1947 года регентами организован юридический факультет. В 1949 году Фонд Андерсона пожертвовал $ 1,5 млн. на строительство здания библиотеки на территории кампуса. К 1950 году число учебных корпусов выросло до 12, здесь учились 14 000 студентов и работали более 300 преподавателей. К 1951 году он стал вторым по величине университетом в штате Техас и был одним из самых быстроразвивающихся в США.

Смена статуса

В 1953 году в университете создана первая образовательная телевизионная станция, финансируемая Федеральной коммуникационной комиссией, которое спустя 4 года было прекращено. В это же время университет сталкивается и с другими финансовыми трудностями, вызванными ростом цен, которые стоимость обучения уже не покрывала, а её увеличение привело к снижению числа студентов.

После продолжительных дебатов между спонсорами Хьюстонского университета, во главе с президентом Эндрю Дэвисом Брюсом и представителями университетов штата, был выработан законопроект, подписанный сенатом 23 мая 1961 года, который позволял университету в 1963 году получить статус общественного.

В 1977 году Техасское законодательное собрание официально учредило Систему Хьюстонского университета (UHS). Президент университета Филипп Хоффман ушёл в отставку со своего поста и стал первым канцлером созданной системы.

26 апреля 1983 года было изменено официальное название на Хьюстонский университет в Юниверсити-Парк, но 26 августа 1991 года изменено обратно. Руководство университета хотело дать ему уникальное название, чтобы избежать путаницы с Хьюстонским университетом в Даунтауне, который является самостоятельным учебным заведением со своими образовательными программами.

Современный период

В 1997 году должность президента в Хьюстонском университете и канцлера в UHS были совмещены между одним руководителем, на пост которого назначен Артур Смит. 15 октября 2007 года на должность канцлера и президента назначена Рену Катор.

В январе 2011 года Хьюстонский университет вступил в ряды лучших научно-исследовательских университетов США и получил статус Tier One — наивысшую оценку проводимых исследований.

Кампус

Кампус университета находится на юго-востоке Хьюстона, с юридическим адресом — 4800 Калхун-Роад. Занимает территорию в 2,70 км² (667 акров). Здесь расположились многочисленные живописные зелёные уголки, фонтаны и скульптуры, в том числе работы известного в США скульптора Джима Сенборна. Проектировкой зданий университета занимались выдающиеся архитекторы Сезар Пелли и Филип Джонсон. Проекты благоустройства территории были отмечены наградами группы «Сохраним красоту Хьюстона».

Кампус разделён на 5 районов:

1. Внутренний кампус.
   Содержит комплекс образовательных зданий, научных и исследовательских центров, включая Библиотеку Андерсона, колледж искусств и социальных наук, колледж естественных наук и математики, технологический колледж, концертный зал на 1544 мест, Техасский центр сверхпроводимости и т. д.
2. Район искусств.
   Расположен в северной части кампуса, здесь находятся: школа искусств, школа музыки, театральная школа, колледж архитектуры Джеральда Хинеса и школа телекоммуникаций Валенти, а также театр, опера, концертные залы для сольных и для хоровых выступлений.
3. Профессиональный район.
   Расположен на востоке и северо-востоке кампуса, здесь находятся юридический центр, инженерный колледж Каллена и бизнес-колледж Бауэра.
4. Район Уилера.
   Расположен в южной части кампуса и включает в себя общежития для студентов, колледж гостиничного и ресторанного менеджмента, колледж оптометрии.
5. Стадион.

На территории кампуса работают оздоровительный центр с плавательным бассейном, студия телеканала KUHT, радиостанция KUHF, вещающая на частоте 88,7 FM и Центр общественного мнения, а также отель Hilton, являющийся частью колледжа гостиничного и ресторанного менеджмента, который был создан на пожертвования основатель корпорации Hilton Hotels Конрада Хилтона.

Структура университета

Хьюстонский университет — один из 4-х самостоятельных учебных заведений, входящих в UHS. Другими филиалами или кампусами он не располагает. С 1983 по 1991 год был известен под названием Хьюстонский университет в Юниверсити-Парк. Деятельность вуза осуществляется под контролем совета регентов UHS.

Президентом и исполнительным директором Хьюстонского университета, а также одновременно канцлером UHS, с 2008 года является Рену Катор — 13-й президент университета, 2-я женщина на этом посту и 1-й президент иностранного происхождения (индийского).

В состав университета входят 12 колледжей:

• Колледж архитектуры Джеральда Хинеса
• Бизнес-колледж Бауэра
• Педагогический колледж
• Инженерный колледж Каллена
• Колледж гостиничного и ресторанного менеджмента им. Конрада Хилтона
• Юридический центр Хьюстонского университета
• Колледж искусств и социальных наук
• Колледж естественных наук и математики
• Колледж оптометрии
• Колледж фармации
• Колледж социальной работы
• Технологический колледж

Образование

Миссия университета заключается в распространении знаний через образование различных слоёв общества, путём проведения научных исследований, развитии творческих способностей и навыков.

Университет ведёт подготовку по 300 образовательным программам: 112 программ бакалавриата, 131 — магистратуры, 54 — докторских и 3 профессиональные программы со степенями докторов права, оптометрии и фармации. Ежегодно выпускники Хьюстонского университета получают более 7 200 учёных степеней, а количество выпускников превышает 250 000, что делает его крупнейшим в Хьюстоне и его окрестностях.

Студенческая жизнь

Хьюстонский университет отличает разнообразие студенческого состава, издание U.S. News & World Report ставит его вторым по этому параметру среди исследовательских университетов США. В университете обучается значительное количество азиатских и латиноамериканских студентов, доля которых составляет 19,5 % и 22,3 % соответственно.

В концертном зале Каллена на 1544 мест студентам предлагается множество мероприятий: концерты, оперные выступления, музыкальные, театральные и танцевальные представления. Кроме того проходят концерты и на других площадках кампуса: в концерном зале Дадли, органном зале, оперном театре и др. Помимо студентов, выступают и преподаватели и приглашённые артисты в жанрах от джаза до оперы. Школа театра и танцев ежегодно предлагает серию из 5-и пьес классических и современных драматургов, а также постановки сотрудников школы.

20 % студентов живут на территории кампуса. Хьюстонский университет располагает несколькими общежитиями: Башни Муди, Кугар-Вилладж, Калхун-Лофтс, Байу-Окс, Кугар-Плейс, Каллен-Окс и Кембридж-Окс, в которых оборудованы комнаты досуга и столовые.

Башни Муди часто называют просто Башни, это самое высокое сооружение на территории кампуса и крупнейшее по площади общежитие, вмещающее комнаты на 1100 студентов.

Общежитие Кугар-Вилладж самое новое и современное, открытие состоялось в августе 2010 года. Кроме студенческих номеров здесь находятся кухни, комнаты отдыха, центры обучения, компьютерные классы, магазин, прачечная и фитнес-центр. Кугар-Вилладж предоставляет свои услуги только для студентов первого курса.

C 1927 года издаётся официальная студенческая газета The Daily Cougar, а также ежегодник Хьюстонского университета The Houstonian.

Традиции

Современная печать Хьюстонского университета была официально принята в 1938 году, её внешний вид стилизован под герб генерала Сэма Хьюстона. Первую официальную версию печати сейчас можно увидеть на полу Рой Каллен Билдинг.

Официальными цветами университета приняты алый красный      и белый     . Это цвета предка С. Хьюстона — сэра Хью, были приняты одновременно с гербовой печатью. Алый красный символизирует мужество и силу, белый — доброту и чистоту души.

Талисманом университета в 1947 году стала пума, позже названная Шаста, до 1989 года на территории кампуса постоянно жили особи этого вида.

С университетской командой всегда ездит группа студентов для участия в мероприятиях и поддержке боевого духа, так на футбольных матчах они надевают ковбойские шляпы, джинсы Wrangler, кожаные пальто-дастеры (любимые ковбоями Дикого Запада) и пробегают по полю с флагом университета и флагом Техаса после каждого победного очка.

Каждой весной проводится одно из важнейших событий кампуса, фестиваль Фронтир-Фиеста, к которому воссоздаётся городок XIX века с оформлением историческими экспонатами, музыкой, блюдами и кухней того времени. Всё это часть давней традиции, которая началась ещё в 1939 году.

Лапа пумы — популярный жест рукой, используемый студентами, преподавателями и выпускниками Хьюстонского университета для выражения знака поддержки и товарищества. Эта традиция появилась вскоре после соревнований с Техасским университетом.

В 1953 году состоялась встреча команд университетов на футбольном матче. Это была их первая встреча, и члены братства Альфа Фи Омега, на ком лежала ответственность и забота о пуме-талисмане, привезли её с собой на игру. Однако во время поездки переднюю лапу пумы зажало дверью клетки и отрезало ей палец. Команда соперников Хьюстонского университета заметила, что произошло с их талисманом, и начала дразнить игроков, подняв вверх руки с согнутым безымянным пальцем. Техасский университет выиграл ту игру со счётом 28:7, а студенты Хьюстонского университета стали использовать этот знак, напоминая, что они не забыли те насмешки.

Во время второй встречи в 1968 году матч окончился со счётом 20:20, а на следующей встрече в 1976 году, Хьюстонский университет разгромил команду Техасского университета со счётом 30:0. Эта победа окончательно закрепила традицию использования жеста Лапа пумы.

Выпускники и преподаватели

В Хьюстонском университет работали многие известные учёные, писатели, музыканты, выпускники университета добились значительных успехов и стали знаменитыми актёрами, музыкантами, спортсменами, астронавтами.

Преподаватели

• Клайд Дрекслер — знаменитый американский баскетболист.
• Альберто Гонсалес — американский адвокат и политик, генеральный прокурор США с 2005 по 2007 год.
• Алан Холлингхёрст — современный британский писатель и литературный критик.
• Марк Стрэнд — американский поэт, эссеист и переводчик.
• Джоди Уильямс — американская активистка и преподаватель.
• Эдвард Олби — американский драматург.
• Игорь Букетов — американский дирижёр, сын русского священника.
• Орасио Гутьеррес — американский пианист кубинского происхождения.
• Милтон Катимс — американский альтист и дирижёр.
• Шиинг-Шен Черн — китайско-американский математик, один из крупнейших в XX веке специалистов по дифференциальной геометрии и топологии.
• Арчер Мартин — английский биохимик и физико-химик.

Выпускники

• Chamillionaire — американский рэпер, певец.
• Джонни Чен — профессиональный игрок в покер.
• Бретт Каллен — американский актёр.
• Лоретта Дивайн — американская характерная актриса театра, кино и телевидения.
• Билл Хикс — стендап-комик и социальный критик.
• Полина Оливерос — американская аккордеонистка и композитор.
• Lil Wayne — рэпер.
• Джим Парсонс — американский актёр.
• Деннис Куэйд — американский киноактёр.
• Рэнди Куэйд — американский актёр, лауреат премии «Золотой глобус».
• Кеннет Лэй — американский бизнесмен, глава Enron.
• Кенни Роджерс — американский певец и киноактёр.
• Джулиан Шнабель — американский художник и кинорежиссёр.
• Брент Джей Спайнер — американский актёр.
• Кристл Стюарт — модель.
• Таунс Ван Зандт — американский музыкант и поэт, исполнитель музыки кантри, фолка и блюза.
• Роджер Райт — американский пианист.
• Элис Сиболд — американская писательница, автор мирового бестселлера «Милые кости».
• Джин Вулф — американский писатель, пишущий в жанрах научной фантастики и фэнтези.
• Клайд Дрекслер — американский баскетболист, атакующий защитник и лёгкий форвард, чемпион НБА 1995 года.
• Элвин Хейз — американский профессиональный баскетболист, выступавший в Национальной баскетбольной ассоциации.
• Деймон Джонс — американский профессиональный баскетболист.
• Хаким Оладжьювон — нигерийский и американский профессиональный баскетболист.
• Бо Аутло — американский профессиональный баскетболист.
• Ли Лабрада — американский культурист.
• Вера Ильина — советская и российская прыгунья в воду, олимпийская чемпионка, призёр чемпионатов мира и Европы.
• Юлия Пахалина — российская прыгунья в воду.
• Анастасия Позднякова — российская прыгунья в воду.
• Мишель Смит — ирландская пловчиха.
• Карл Льюис — выдающийся американский легкоатлет.
• Маурицио Кели — итальянский лётчик, астронавт ЕКА, 2-й астронавт Италии.
• Бонни Джинн Данбар — американская женщина-астронавт.
• Акихико Хосидэ — японский космонавт.
• Рекс Джозеф Уолхайм — американский астронавт.
• Маргарет Спеллингс — 8-й министр образования США.
• Мэри Кэй Эш — самая успешная американская женщина-предпринимательница XX века, основательница компании Mary Kay.

См. также: Категория:Выпускники Хьюстонского университета

• Chamillionaire July 2008.jpg

  Chamillionaire

• 10.17.09BrentSpinerByLuigiNovi.jpg

  Брент Спайнер

• Alice Sebold 1 by David Shankbone.jpg

  Элис Сиболд

• Elvin Hayes.jpg

  Элвин Хейз

• WIKI KENNY ROGERS.jpg

  Кенни Роджерс

• Jim Parsons.png

  Джим Парсонс

Ссылки

• [www.uh.edu/ Официальный сайт Хьюстонского университета]
• [geonames.usgs.gov/pls/gnispublic/f?p=gnispq:3:::NO::P3_FID:1349112 Информационная система географических названий США: Хьюстонский университет]

Отрывок, характеризующий Хьюстонский университет

– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.