Макленнан, Хью

Хью Макленнон
Hugh MacLennan
Имя при рождении:	Хью Макленнон
Дата рождения:	20 марта 1907(1907-03-20)
Место рождения:	Глейс-Бей, Новая Шотландия, Канада
Дата смерти:	9 ноября 1990(1990-11-09) (83 года)
Место смерти:	Монреаль, Квебек, Канада
Гражданство:	Канада Канада
Род деятельности:	романист, эссеист, преподаватель английского языка
Дебют:	1941
Премии:	5 премий генерал-губернатора
Награды:

Хью Макленнан (англ. Hugh MacLennan) (20 марта 1907 года, Глейс-Бей, Новая Шотландия, Канада — 9 ноября 1990 года, Монреаль, Квебек, Канада) — канадский писатель, профессор университета Макгилла.

Биография

Хью Макленнан родился в Глейс-Бей, Новая Шотландия, 20 марта 1907 года. Его родители: отец — доктор Сэмюэль Макленнан, врач угольной шахты, мать — Кэтрин Макквери. У Хью также была старшая сестра Фрэнсис. Отец его был строгим кальвинистом, а мать — творческой и мечтательной натурой, и отец и мать оказали большое влияние на формирование Хью.

В 1913 году семья провела несколько месяцев в Лондоне, когда отец получал дополнительное образование в области медицины. По возвращении в Канаду они недолго жили в Сиднее, Новая Шотландия, а затем осели в Галифаксе. В декабре 1917 года 10-летний Хью пережил Взрыв в Галифаксе, самый мощный неядерный взрыв в истории человечества, который позже лёг в основу его первого романа «Барометр поднимается».

В возрасте от двенадцати до двадцати одного года он спал в палатке во дворе, возможно это было бегство от строгости отца. Хью вырос в религиозной семье, он и Франсез регулярно занимались в воскресной школе, а вся семья посещала пресвитерианские богослужения дважды каждое воскресенье. Хью был также очень спортивным, особенно больших успехов он достиг в теннисе и в конечном счете выиграл чемпионат Новой Шотландии 1927 года в парном мужском разряде.

По настоянию отца Макленнон и его сестра много занимались изучением классической литературы, хотя это было очень трудным для Фрэнсис, которая не испытывала никакого интереса к древнегреческой классике. Хью же нравилась классическая филология, поэтому он решил совершенствоваться по этому направлению. Свою учёбу Макленнон начал в Dalhousie University в Галифаксе. Получив высшие баллы, выиграл стипендию Родса, которая позволила ему продолжить образование в Оксфордском университете в Англии. Четыре года в Оксфорде дали ему возможность путешествовать по Европа, и он побывал в таких странах, как Швейцария, Франция, Греция, Италия, СССР а также в Скандинавии. Учёную степень Макленнон получил в Принстонском университете в США.

Литературной деятельностью Макленнон начал заниматься ещё учась в Оксфорде. Сборник поэзии, написанной им в Оксфорде, и первые два романа, написанные в Принстонском университете, в которых он отразил впечатления от своих поездок по предвоенной Европе, были отвергнуты издателями. Переосмыслив причины первых неудач, Хью Макленнан обратился к канадской тематике, а начавшаяся Вторая мировая война подтолкнула к тому, чтобы начать писать о событиях на галифакской военно-морской базе во время Первой мировой войны. Роман «Барометр повышается», опубликованный в 1941 году, принёс Макленнану первый успех и признание.

Следующий роман Хью Макленнана «Два одиночества» (1945), в центре которого находились отношения англоканадцев и франкоканадцев, сделал Макленнона ведущим канадским романистом, а пятидесятые годы XX столетия канадские литературные критики назвали «десятилетием Макленнана».

Известность Макленнону принесли также его эссе на географическую тематику — «Через страну» и «Семь рек Канады». Последнюю можно назвать не столько географической, сколько историко-географической, которая рассказывает о семи реках, создавших Канаду, о первопроходцах, которые по рекам и озёрам прошли с востока на запад и северо-запад до Тихого и Северного Ледовитого океана, о людях, которые и жили и ныне живут на берегах этих рек. В своей книге Макленнан пишет и о сходстве природных условий Канады, Скандинавии и России:

А сама Россия, во всяком случае то, что касается ландшафта, напоминает Центральную Канаду больше любой другой страны на нашей планете. …Однако ни в одном аспекте Россия и Канада не проявляют такого сходства, как во «внешности» своих рек. Великие реки восточной России, даже если не принимать во внимание их огромную протяжённость, удивительно схожи с Юконом, Невольничьей, Маккензи, Пис-Ривер, Черчиллем и Нельсоном. Волга и Дон, текущие через хлеборобные области России, напоминают своей величавостью и красками Саскачеван; река Москва петляет по столице России так же, как Ред-Ривер по Виннипегу, а Днепр местами напоминает реку Св. Лаврентия.

Но не только природа Канады, но и само творчество Макленнана имеет отдельные русские черты. Так, например, написал в предисловии к книге «Семь рек Канады» А. И. Черкасов:

Американская пресса, чуткая ко всякому отклонению от «североамериканского стандарта», отметила в его творчестве «русскую атмосферу», имея в виду, очевидно, тургеневскую неторопливость повествования, постоянное присутствие авторского голоса и тщательность отделки текста — будь то в диалогах, эпизодах или описаниях природы.

Помимо литературной работы, Хью Макленнон занимался также и преподавательской деятельностью. Только в университете Макгилла он 30 лет (с 1951 по 1981 год) преподавал английскую литературу.

Признание заслуг

Хью Макленнан 5 раз получал Премию генерал-губернатора (трижды за свои романы и дважды за документальную прозу). В 1984 году он получил 100 тысяч долларов премии Royal Bank Award, а в 1987 году стал первым канадцем, получившим Медаль Джеймса Мэдисона Принстонского университета, вручаемую ежегодно наиболее отличившемуся в своей профессии выпускнику. Он также был удостоен других наград и почетных званий.

Библиография

Романы

• Барометр поднимается (1941)
• Два одиночества (1945)
• Пропасть (1948)
• Сын всех людей (1951)
• Предрассветная вахта (1959)
• Возвращение сфинкса (1967)
• Голоса во времени (1980)

Эссе и научные работы

• Oxyrhyncus : Экономическое и социальное изучение (1935)
• Канадское единство и Квебек (1942)
• Через страну (1949)
• Будущее романа как художественной формы (1959)
• Возвращение шотландца и другие эссе (1960)
• Семь Рек Канады (1961). Американское издание: New York: Scribner, 1962. Русское издание: Москва, Прогресс, 1990
• Цвет Канады (1967)
• Другая сторона Хью Макленнана (1978)
• На существовании писателя-мариниста (1984)
• Дорогая Мэриан, Дорогой Хью (переписка) (1995, под редакцией Christl Verduyn)

Отрывок, характеризующий Макленнан, Хью

– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.