Система Хэпбёрна

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Японская письменность

Кандзи • 漢字

Кана • 仮名

• Катакана • 片仮名
• Хирагана • 平仮名

Использование

• Фуригана • 振り仮名
• Окуригана • 送り仮名

Исторические

• Манъёгана • 万葉仮名
• Хэнтайгана • 変体仮名

Транскрипции

• Ромадзи • ローマ字
  • Кунрэй-сики • 訓令式
  • Ниппон-сики • 日本式
  • Хэпбёрн • ヘボン式
• Кириллические
  • Поливанов • キリル文字

Фонология • 日本語の音韻

Систе́ма Хэ́пбёрна (яп. ヘボン式 хэбон-сики, англ. the Hepburn romanization system) — набор правил для транскрибирования японского языка при помощи латинского алфавита, популяризированный Джеймсом Кёртисом Хэпбёрном, протестантским священником, и использованный для его японско-английского словаря, изданного в 1867 году. Позже эта система была несколько пересмотрена, получив название 修正ヘボン式 Сю: сэй Хэбон-сики. Также этот пересмотренный вариант системы иногда называют 標準式 Хё: дзюн-сики — «стандартная система».

Первоначальный и пересмотренный варианты Хэпбёрновской системы по сей день остаются наиболее популярными способами латинизации японского языка. Для англоговорящего человека они дают наиболее полное представление о произношении слов в современном японском.

Юридический статус

Система Хэпбёрна основывается на английской фонологии, а не на японской, и потому встретила определённое сопротивление в самой Японии. В частности, 21 сентября 1937 года японское правительство издало указ, которым объявило обязательной к использованию в любых целях другую систему, ныне известную как кунрэй-сики. Этот указ был отменён главнокомандующим американских войск после оккупации Японии в 1945 году и вновь введён в действие (в несколько изменённом варианте) через два года после окончания оккупации, — в 1954.

В 1972 году пересмотренный вариант системы Хэпбёрна был объявлен американским государственным стандартом ANSI Z39.11-1972. В 1989 — предложен как кандидат на стандарт ISO 3602, однако вместо Хэпбёрновской системы этим стандартом была признана кунрэй-сики. 6 октября 1994 года был отозван и стандарт Z39.11-1972.

Стандартные варианты системы Хэпбёрна

Существует три стандартных варианта:

• традиционная система Хэпбёрна (traditional Hepburn), в которой долгие гласные и слоговая н записываются разными способами;
• пересмотренная система Хэпбёрна (revised Hepburn), построенная на правилах традиционной системы, в которой, в отличие от последней, отменена запись слогового н как m перед некоторыми согласными и структуризована запись долгих гласных. Это самая распространённая система латинизации на сегодня.
• модицифированная система Хэпбёрна (modified Hepburn), в которой снова изменены правила записи долгих гласных и слоговой н. Используется в некоторых словарях, но в обычном употреблении почти не встречается. (Нужно иметь в виду, что в англоязычных текстах под термином «modified Hepburn» иногда может пониматься пересмотренная система Хэпбёрна (revised Hepburn)).

Правила системы Хэпбёрна

Основные слоги и слоги с мягкими согласными

あ / ア а	い / イ i	う / ウ u	え / エ e	お / オ o
か / カ ka	き / キ ki	く / ク ku	け / ケ ke	こ / コ ko	きゃ / キャ kya	きゅ / キュ kyu	きょ / キョ kyo
さ / サ sa	し / シ shi	す / ス su	せ / セ se	そ / ソ so	しゃ / シャ sha	しゅ / シュ shu	しょ / ショ sho
た / タ ta	ち / チ chi	つ / ツ tsu	て / テ te	と / ト to	ちゃ / チャ cha	ちゅ / チュ chu	ちょ / チョ cho
な / ナ na	に / ニ ni	ぬ / ヌ nu	ね / ネ ne	の / ノ no	にゃ / ニャ nya	にゅ / ニュ nyu	にょ / ニョ nyo
は / ハ ha	ひ / ヒ hi	ふ / フ fu	へ / ヘ he	ほ / ホ ho	ひゃ / ヒャ hya	ひゅ / ヒュ hyu	ひょ / ヒョ hyo
ま / マ ma	み / ミ mi	む / ム mu	め / メ me	も / モ mo	みゃ / ミャ mya	みゅ / ミュ myu	みょ / ミョ myo
や / ヤ ya		ゆ / ユ yu		よ / ヨ yo
ら / ラ ra	り / リ ri	る / ル ru	れ / レ re	ろ / ロ ro	りゃ / リャ rya	りゅ / リュ ryu	りょ / リョ ryo
わ / ワ wa				を / ヲ wo
ん / ン n
が / ガ ga	ぎ / ギ gi	ぐ / グ gu	げ / ゲ ge	ご / ゴ go	ぎゃ / ギャ gya	ぎゅ / ギュ gyu	ぎょ / ギョ gyo
ざ / ザ za	じ / ジ ji	ず / ズ zu	ぜ / ゼ ze	ぞ / ゾ zo	じゃ / ジャ ja	じゅ / ジュ ju	じょ / ジョ jo
だ / ダ da	ぢ / ヂ ji	づ / ヅ zu	で / デ de	ど / ド do	ぢゃ / ジャ ja	ぢゅ / ジュ ju	ぢょ / ジョ jo
ば / バ ba	び / ビ bi	ぶ / ブ bu	べ / ベ be	ぼ / ボ bo	びゃ / ビャ bya	びゅ / ビュ byu	びょ / ビョ byo
ぱ / パ pa	ぴ / ピ pi	ぷ / プ pu	ぺ / ペ pe	ぽ / ポ po	ぴゃ / ピャ pya	ぴゅ / ピュ pyu	ぴょ / ピョ pyo

Расширенная катакана

Эти сочетания знаков используются в основном для передачи звучания слов на других языках. Многие из них не стандартизованы, а некоторые используются очень редко.

			イェ   ye
	ウィ   wi		ウェ   we	ウォ   wo
ヷ   va	ヸ   vi		ヹ   ve	ヺ   vo
ヴァ   va	ヴィ   vi	ヴ   vu	ヴェ   ve	ヴォ   vo
			シェ   she
			ジェ   je
			チェ   che
	ティ   ti	トゥ   tu
		テュ   tyu
	ディ   di	ドゥ   du
		デュ   dyu
ツァ   tsa	ツィ   tsi		ツェ   tse	ツォ   tso
ファ   fa	フィ   fi		フェ   fe	フォ   fo
		フュ   fyu

Особенности записи

Как уже упоминалось, система Хэпбёрна построена на английской фонологии — то есть при записи не следует орфографии японской каны, и ставит целью передать современное звучание того или иного слога, вне зависимости от его положения в таблице годзюон (скажем, слог つ, хотя и принадлежит к ряду «та» и столбцу «у», то есть формально представляет собой слог «ту», в современном японском языке произносится как цу, и потому в системе Хэпбёрна пишется как tsu).

Грамматические частицы

Прочтение знаков каны иногда изменяется, когда они используются в качестве частиц, падежных показателей или показателей направления. Система Хэпбёрна отражает изменение в произношении:

• へ he, когда используется как грамматический показатель, записывается как e;
• は ha, когда используется как частица, записывается как wa;
• を wo, когда используется как падежный показатель, записывается как o.

Долгие гласные

См. также: Тёон

В традиционной и пересмотренной системе Хэпбёрна:

• долгота гласных o и u обозначается макроном, например, долгий o пишется как ō;
• в словах японского или китайского происхождения долгий гласный e пишется как ei;
• в словах японского или китайского происхождения долгий гласный i пишется как ii;
• в заимствованных словах все долгие гласные также обозначаются макронами.

В модифицированной системе Хэпбёрна:

• долгота всех гласных обозначается удвоением гласной, например, долгий o пишется как oo.
  • буквосочетание ei используется в случаях, когда эти гласные произносятся как разные звуки, например, в слове supein — «Испания» («Spain»).

Слоговая n

В традиционной системе:

• слоговая n (ん) пишется как n перед согласными, но как n' (с апострофом) перед гласными и y. Перед согласными b, m, и p пишется как m.

В пересмотренной системе:

• перед b, m, и p пишется как n. Перед гласными и y по-прежнему пишется n' (с апострофом).

В модифицированной системе:

• слоговая n всегда пишется как n с макроном (как долгие гласные в традиционной системе). Это позволяет отказаться от использования апострофов, но требует наличия специальных шрифтов.

Двойные согласные

• Удвоение согласного звука в слоге обозначается удвоением соответствующей буквы, кроме sh→ssh, ch→tch.

Вариации

Иногда можно встретить запись японских слов по системе Хэпбёрна, но с некоторыми отклонениями в записи долгих гласных, например:

• Tôkyô: использование циркумфлексов вместо макронов. Часто используется, если в системе или текстовом процессоре нельзя ввести макрон. С распространением Юникода это отходит в прошлое.
• Tokyo: необозначение долготы. Часто происходит с полностью заимствованными названиями.
• Tohkyoh: обозначение буквой «h». Такая запись иногда называется «паспортный Хэпбёрн», так как Министерство иностранных дел Японии разрешило её использование в паспортах.
• Toukyou: запись по орфографии каны ō как ou или oo и ū как uu. Иногда такую запись называют вапуро-ромадзи, так как именно в таком виде японский текст вводится в текстовый процессор при использовании латинской раскладки клавиатуры. Слово вапуро — аббревиатура от ва:до пуросэсса: — «word processor», то есть «текстовый процессор».

Некоторые лингвисты^[кто?] выступают против системы Хэпбёрна, говоря, что она не передаёт фонетические структуры, морфологию и спряжения японского языка. Сторонники системы^[кто?] возражают, что она и не предназначалась для использования в качестве лингвистического инструмента.

Использование системы Хэпбёрна в русском языке

Авторы, не знакомые с традицией передачи японских слов кириллицей, часто могут использовать систему Хэпбёрна для передачи японских слов. Часто это происходит несознательно, при использовании англоязычных источников. При этом сторонники системы Поливанова утверждают, что система Хэпбёрна точно так же не передаёт звучания японских слогов, а всего лишь переводит неизбежную неточность в произношении в другую крайность, поскольку точная передача русскими буквами правильного японского произношения невозможна.

Например, согласная в слоге し си звучит похоже на русскую [щ], только, в отличие от неё, произносится кратко (русский слог [щи] фонетически одинаков с японским сочетанием «っし»), поэтому написание ши, в котором «ши» читается как [шы], слово искажается, так как теряется мягкость согласного, а звук [ы] скорее напоминает японский う у. На какой из русских звуков похожи согласные в слогах し си, じゅ дзю и ち ти, зависит от особенностей произношения каждого конкретного японца.

Система Поливанова сейчас является стандартом де-факто, она используется уже многие годы. В частности, японские слова, записанные этим методом, присутствуют практически во всех советских и российских учебниках, энциклопедиях (включая русскую Википедию), словарях (например, в Японско-русском словаре под редакцией Н. И. Фельдман или в японско-русских словарях серии «Concise» издательства «Сансэйдо») и географических атласах (для географических названий имеются исключения). Доля альтернативных транслитераций сравнительно мала и встречается в основном в блогах, форумах и публицистических материалах начинающих авторов, проживающих в Японии. Посольство Японии в России придерживается транслитерации по Поливанову.

Проблемы использования системы Хэпбёрна в русском языке

На данный момент часто можно встретить использование системы Хэпбёрна в русском языке, в большинстве случаев это непрофессиональные статьи на любительских ресурсах. Обычно подобные написания являются следствием незнания русскоязычными авторами традиций транскрипции японских имен, и не допускаются профессиональными лингвистами. Однако многие непрофессиональные переводчики сознательно могут использовать этот подход, считая систему Хэпбёрна более соответствующей правилам, чем система Поливанова.

Часто эта проблема осложняется тем, что при выговаривании носителем языка слогов し, じ, ち произносится нечто среднее между «с» и «ш», «т» и «ч» и так далее, что вызывает споры, к каким русским аналогам эти звуки ближе. В вопросе с «с» и «ш» в системе Поливанова правильным был выбран вариант с буквой «с», а в системе Хэпбёрна — с «sh». Следует отметить что в англоязычной передаче фонетического звучания русского слова «счастье», IPA тоже советует использовать звук «sh». В 1938 году по заказу японского правительства было проведено всесторонние исследование системы Хэпбёрна, и было решено отказаться от неё из-за слишком сильного использования в ней английской фонетики вместо японской. В итоге система Хэпбёрна была заменена на собственноручно созданную японцами систему Кунрэй, где спорный звук записывался как si. Кунрэй был официальной системой и использовался повсеместно до 1945 года, когда оккупационный штаб сделал своим указом единственно правильной систему Хэпбёрна. С этого времени кунрэй используется только в японском парламенте и государственных структурах. Этот факт часто используется как контраргумент к утверждению что японцы произносят し именно как ши.

Существенным фактором также является неприспособленность системы Хэпбёрна к русскому языку. Японист и создатель сайта susi.ru В. Смоленский ставит эту проблему одной из главных в этом вопросе, отмечая, что при переводе какого-либо японского текста на русский язык зачастую используются англоязычные материалы, что, при незнании спорной фонетики японского языка, ведёт к прямой кальке с английского варианта, в результате чего не используются те русские буквы, аналогов которым нет в английском алфавите — такие как «ё», «ц», «ю», «я» и так далее. В качестве аргументации он приводит тот факт, что система Хэпбёрна отталкивается от английской фонетики, а не русской, и к тому же является системой, от которой сами японцы изначально отказались.

Примеры

Прежде всего это касается японских мягких свистящих звуков, которые передаются не как мягкие согласные (по Поливанову), а как шипящие:

• し си может записываться как ши или щи;
• じ дзи — как джи;
• ち ти — как чи.

Кроме того, могут наблюдаться орфографические отклонения:

• つ цу может записываться прямой калькой с английского tsu как тсу, хотя сочетание ts как раз и используется в английском для передачи звука [ц], отдельной буквы для которого в этом языке нет;
• по той же причине вместо гласных や я, よ ё, ゆ ю могут использоваться сочетания йа, йо, йу;. Также よ может записываться как ио из-за того, что в словах Токио и Киото よ передается именно таким образом.
• между согласными и йотированными гласными добавляется мягкий знак: きょ кё записывается как кьё или кьо: таким образом транскрибируется используемая в англоязычной записи буква «y»: «kyo».
• по той же причине между гласным и йотированным гласным добавляют букву «й»: かゃ кая записывается как кайя.
• долгота гласных может показываться дополнительными буквами: ほんとう хонто: записывается как хонтоу (то есть русский текст буквально следует транскрипции текста каной, что отражает принципы вапуро-ромадзи);
• после согласных, а иногда и в любых других позициях вместо буквы э используется буква е;
• й в составе дифтонгов может записываться как и: えいが эйга записывается как еига, это вызвано буквальным прочтением английского i — эта ошибка часто наблюдается и при передаче иностранных имён и фамилий, например Элаиза вместо Элайза.

См. также

• Система Поливанова
• Хирагана
• Катакана
• Кандзи
• Японский язык
• Транслитерация
• Транскрипция

Отрывок, характеризующий Система Хэпбёрна

Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.