Хэддок, Марк

Марк Хэддок
англ. Mark Haddock
Дата рождения	1968(1968)
Место рождения	Белфаст, Северная Ирландия
Принадлежность	Северная Ирландия Северная Ирландия (Ольстерские добровольческие силы) Королевская полиция Ольстера (информатор до 2001)
Род войск	герильяс
Годы службы	1985—2005
Звание	доброволец
Командовал	Маунт-Вернонская ячейка ОДС
Сражения/войны	Конфликт в Северной Ирландии

Марк Хэддок (англ. Mark Haddock, родился в 1968 году) — ольстерский лоялист, боевик Ольстерских добровольческих сил и информатор Королевской полиции Ольстера, который, согласно прессе, причастен к убийствам более чем 21 человека. Арестован в 2005 году полицией.

Ранние годы

Марк Хэддок родился и вырос в квартале Маунт-Вернон Белфаста, где проживало довольно много протестантов по вероисповеданию и представителей рабочего класса. Учился в Лоувудской начальной школе (1973—1980) и Данламбертской средней школе для мальчиков (1980—1985).

Ольстерские добровольческие силы

Хэддок командовал Маунт-Вернонской ячейкой Ольстерских добровольческих сил, руководя действиями своих подчинённых на заключительных этапах вооружённого противостояния в Северной Ирландии. Несмотря на то, что его имя часто упоминалось в газете Sunday World Мартина О'Хагана, он не представлял особого интереса для журналистов. 20 августа 2003 его фотография появилась на первой полосе газеты Belfast Telegraph, и там же была статья, в которой Хэддок представлялся как глава ячейки ольстерских лоялистов в Маунт-Верноне. В октябре 2005 года депутат парламента Ирландии Пэт Рэббит объявил Хэддока информатором специального отдела Королевской полиции Ольстера, обвинив в ряде убийств следующих лиц:

• Шэрон Маккенна (1993)
• Гарри Конви и Имон Фокс, строители (1994)
• Томас Шеппард, подозреваемый информатор (1996)
• Дэвид Дж. Темплтон, протестантский священник (1997)
• Билли Харбинсон (1997)
• Рэймонд Маккорд-младший (1997)
• Томми Инглиш, бывший командир Ассоциации обороны Ольстера (2000)
• Дэвид Грир (2000)

Обвинения Хэддока в работе на Королевскую полицию Ольстера поддержали газета Sunday World, правозащитник Рэймонд Маккорд, газеты Belfast Telegraph, The Independent и ольстерский телеканал UTV.

Нападение на Тревора Гоуди

Сторож паба Тревор Гоуди стал объектом нападения в клубе в Монкстауне в декабре 2002 года после того, как успел перессориться с группой Хэддока в баре в Балликлэре. Ему нанесли многочисленные удары по голове железной балкой, тесаком и бейсбольной битой (что вылилось в открытую черепно-мозговую травму), а также множество колото-резаных ранений. Гоуди был без сознания, когда его обнаружила полиция. Хэддока обвинили в покушении на убийство, но 29 сентября 2006 его признали виновным только в незаконном заточении и нанесении тяжких телесных повреждений. 20 ноября 2006 Хэддок был приговорён к 10 годам тюрьмы как соучастник

Ещё во время расследования, 30 мая 2006 Хэддок, направлявшийся к северу от Белфаста в Ньютаунабби, был обстрелян неизвестными и ранен шесть раз. По этому делу был арестован 29-летний Рональд Тревор Боу (англ. Ronald Trevor Bowe) из Маунт-Вернон-Гарндес. Его арестовали и предъявили обвинение в покушении на убийство. Однако 22 ноября 2006 Хэддок решил забрать заявление из полиции, и Боу был освобождён.

Команда исторических расследований

В январе 2009 года Хэддоку предъявили обвинения в убийстве лоялиста Томми Инглиша. 21 июля 2009 Хэддок был арестован офицерами Команды исторических расследований и отправлен на допрос по делам об убийствах 39-летнего Джона Харбинсона в мае 1997 года, Гарри Конви и Имона Фокса в мае 1994 года и Шерон Маккенна в январе 1993 года, а также серии вооружённых нападений и покушений. На следующий день ему предъявили обвинения в убийстве Харбинсона в 1997 году. Хэддок 23 июля 2009 в суде Белфаста сознался в убийстве, рассказав, что забил того до смерти в своём родном квартале, где орудовал со своим отрядом. 2 сентября 2011 Хэддок был помещён под стражу.

В феврале 2012 года суд вынес оправдательный приговор всем членам отряда Хэддока (за исключением одного человека). Суд поставил под сомнения показания Роберта и Иана Стюарта, которые ранее служили в Маунт-Вернонской бригаде Ольстерских добровольческих сил, но затем отреклись от ольстерских лоялистов — их обвинили в фальсификации показаний и доказательств. Отдельные обвинения в адрес Хэддока в убийстве Джона Харбинсона всё ещё сохраняли свою силу до 5 декабря 2012, когда дело было окончательно закрыто. Тем не менее, полиция продолжила расследование убийства, получив право повторно возбудить в отношении Хэддока уголовное дело.

Отрывок, характеризующий Хэддок, Марк

– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.