Хэддок, Уильям
| Уильям Хэддок | |
| William F. Haddock | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
Уи́льям Фре́дерик Хэ́ддок (англ. William F. Haddock, 27 ноября 1877 — 30 июня 1969) — американский режиссёр эры немого кино.
Краткая биография
Хэддок родился Портсмуте, Нью-Гэмпшир, и первый свой фильм снял в 1909 году. Он назывался «Ботинки, которые он не мог потерять» (англ. «The Boots He Couldn't Lose»). Среди его последующих работ выделяется фильм 1911 года — «Бессмертный Аламо» (англ. «The Immortal Alamo»), самая ранняя кинопостановка описывающая драматические события 1836 года, во время битвы за Аламо. На сегодняшний день не сохранилось ни одной копии этого кинокартины,[1] и она считается утраченной, как и многие другие фильмы Хэддока. Большинство его лент раннего периода представляют собой короткометражки с безвестными актёрами и актрисами. Также он часто объединялся для совместной работы с актёром Ламаром Джонстоуном. Первый фильм данного тандема вышел в 1913 году и назывался «Червы и Крести» (англ. «Hearts and Crosses»), с Люсиль Янг в одной из ролей.
В 1913 году он женился на Розе Кох.
С 1909 по 1919 годы Хэддок снял двадцать четыре фильма.
Последней его работой стал сериал 1919 года «Дело Картера» (англ. «The Carter Case»), с Гербертом Роулинсоном, Маргаритой Марш и Этелью Грей Терри. С выходом этого фильма Хэддок оставил киноиндустрию. Немного известно о его личной жизни после этого момента.
Уильям Хэддок умер 30 июня 1969 года в Нью-Йорке.
Напишите отзыв о статье "Хэддок, Уильям"
Примечания
- ↑ [www.silentera.com/PSFL/data/I/ImmortalAlamo1911.html Silent Era: The Immortal Alamo] (англ.). www.silentera.com. Проверено 20 марта 2009. [www.webcitation.org/66UjrxYWv Архивировано из первоисточника 28 марта 2012].
Отрывок, характеризующий Хэддок, Уильям
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
