Хейвард (Калифорния)
| Город
Хейвард Hayward 
|
Хейвард (англ. Hayward) — город в США в штате Калифорния, округ Аламида. Площадь — 165,108 км², население — 144186 человек (2010).
Город был основан мексиканцами в 1841 году. Название Хейвардс он получил в 1860 году, в 1910 году переименован в Хейвард. Город был практически полностью разрушен в результате землетрясения 1868 года, но во второй половине XIX века устойчиво рос, развиваясь в основном за счёт крупных фруктовых плантаций. Статус города получил в 1876 году[1].
В 1919 году был открыт мост, соединивший Хейвард с полуостровом Сан-Франциско. До Второй мировой войны в городе существовала достаточно крупная японская община.
Демография
Согласно переписи 2010 года в Хейварде проживает 144186 человек. Плотность населения составляет 873,3 чел./км². Расовый состав: 34,2 % белые, 11,9 % чернокожие, 22 % азиаты (10,4 % филиппинцы, 3 % индийцы, 3,9 % китайцы, 2,7 % вьетнамцы, 0,5 % японцы, 0,5 % корейцы), 1 % коренных американцев, 3,1 % гавайцев или выходцев с островов Океании, 20,8 % другие расы, 7,1 % потомки двух и более рас.
Экономика
Основой экономики города с начала XX века и до 1980-х годов были консервный и соляной заводы, ныне закрытые. Сейчас в городе расположены кондитерская и мясная фабрика, автобусный завод, завод по производству безалкогольных напитков.
Напишите отзыв о статье "Хейвард (Калифорния)"
Примечания
- ↑ [www.calafco.org/docs/Cities_by_incorp_date.doc California Cities by Incorporation Date] (Word). California Association of Local Agency Formation Commissions. Проверено 27 марта 2013. [www.webcitation.org/6JEHwsy0C Архивировано из первоисточника 29 августа 2013].
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хейвард (Калифорния)
Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
