Хэйг, Джон Джордж

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джон Джордж Хэйг
John George Haigh
Прозвище

«Убийца с ванной кислоты»
«Лондонский вампир»

Дата рождения:

24 июля 1909(1909-07-24)

Место рождения:

Уэйкфилд, Уэст-Йоркшир, Великобритания

Гражданство:

Великобритания Великобритания

Дата смерти:

10 августа 1949(1949-08-10) (40 лет)

Место смерти:

Лондон, Великобритания

Причина смерти:

Повешение

Наказание:

Смертная казнь

Убийства
Количество жертв:

6-9?

Период убийств:

19441949

Способ убийств:

Убийство в ванной с кислотой

Джон Джордж Хэйг (англ. John George Haigh; 24 июля 1909 года, Уэйкфилд, Уэст-Йоркшир — 10 августа 1949 года, Уэндсуортская тюрьма, Лондон) — британский серийный убийца. Также известен под прозвищем «Убийца с ванной кислоты». Хэйг родился в британском городе Уэйкфилд, Уэст-Йоркшир. Его родители принадлежали к членам протестантской секты плимутские братья[1]. Был поздним и единственным ребёнком в семье. Рос весьма избалованным.





Биография

В 1930 году Джон Хэйг едва не сел в тюрьму. В то время он работал в рекламной фирме и считался весьма перспективным сотрудником. Его гонорары были почти самыми высокими в агентстве, но ему было мало. Он договорился с клиентом, что специально занизит стоимость контракта, а разницу они поделят. Афера вскрылась быстро. Владельцам фирмы удалось доказать, что Хэйг действовал самовольно. Джон потратил кучу денег на дорогих юристов, лишился машины (спортивный «Альфа-Ромео»), работы, залез в долги, но ответственности ему избежать удалось. В 1934 году Хэйг попал в тюрьму на 15 месяцев из-за аферы с продажей арендованной машины[2]. Во время заключения Хэйг много читал, в том числе газеты и журналы. Там он наткнулся на статью о парижском адвокате Майтри Саррете, который был казнен за двойное убийство в 1934 году[3].

Хэйг не особо заинтересовался статьей. Отсидев положенный срок, вышел на свободу. Некоторое время он работал в луна-парке, которым руководил Уильям Максвен. Здесь его очень ценили (за год с небольшим он сделал карьеру от шофёра до заместителя директора). Вскоре он решил организовать собственный бизнес по торговле бытовой химией. Так он говорил всем. На самом же деле Хэйг зарегистрировал фирму-невидимку, взял товарный кредит, сбыл его по заниженной цене и попытался скрыться[2]. Он вновь отправился в тюрьму, где просидел 4 года. Его сокамерник, искушённый в юридических тонкостях, рассказал Джону о «corpus delicti». Хэйг и вспомнил о «деле Саррета» и его способе избавляться от тел. Он ещё в тюрьме решил провести необходимые эксперименты. В тюрьме работала мастерская по лужению и пайке металлических изделий, где использовалась серная кислота. Он устроился в мастерскую и стал понемногу воровать кислоту. Когда набралось некоторое количество, Хейг поймал мышь и поместил её в кислоту. И наблюдал, как кислота растворяет органику. Джон объявил заключенным, что готов покупать мышей для экспериментов[2].

Убийства

Хэйг вышел из тюрьмы в 1942 году, и стал готовиться к первому убийству. Арендовал полуподвал, завёз туда большую бочку с вентилем в нижней части. Стал понемногу завозить туда кислоту. Все эти приготовления заняли у Хэйга почти два года.

Старый знакомый Хэйга Уильям Максвен встретил Джона в Кенсингтоне летом 1944 года. Он окликнул Хэйга, которого не видел несколько лет. Они зашли в кафе, выпили кофе, поговорили. В сентябре 1944 года Хейг заманил Уильяма в лес, где и убил его[2]. Теперь необходимо было доставить тело в подвал и испытать наконец на практике собственную задумку. Хэйг отнёс тело в полуподвал и положил его в бочку, куда налил кислоту. При этом он сам чуть не задохнулся от серного пара. Хэйг соврал родителям Максвена, что тот уехал в Шотландию, скрываясь от мобилизации. Родители поверили: им очень нравился Хэйг. Почти через год Хэйг заманил родителей Максвена в лес и убил их. Их тела он растворил в серной кислоте. Потом он распродал их имущество. На вопросы о владельцах имущества Хэйг отвечал, что они уехали в США[2]. После этого, убив ещё двух человек, он обратил своё внимание на соседку по пансиону Оливию Дюран-Декон. Пожилой женщине Хэйг предложил поучаствовать в производстве накладных ногтей. Разговор происходил при свидетеле, подруги Оливии, Констанс Лейн. 19 февраля 1949 года Хэйг привёз Оливию в Кэрвли, завел во флигель и убил её. Необходимо было устроить себе алиби. Констанс слышала, что именно с Хэйгом Оливия договаривалась о поездке[2].

Разоблачение

Джон пришел к Лейн на следующий день и заявил, что Оливия так и не пришла на вокзал, где они договаривались встретиться. Констанс заявила, что необходимо срочно идти в полицию и отказаться Хэйг не мог. В полиции Джон заявил, что он является директором компании «Харстле продакт» и повторил легенду о не пришедшей на вокзал Оливии. Вёл себя спокойно и уверенно. Дело попало в руки женщины-детектива сержанта Ламбоурн[2]. Она провела третий по счету допрос Хэйга как свидетеля, и он не внушил ей доверия, показавшись чрезмерно угодливым. Он повторил свои показания без видимых противоречий, но внимательная и въедливая Ламбоурн сочла необходимым проверить его данные и ее подозрения оправдались - наведя справки, она узнала о многих подозрительных фактах мошеннической карьеры Хэйга. По её просьбе в газете была напечатана заметка об исчезновении Оливии Дюран-Декон. Рядом с портретом были напечатаны фотографии Лейн и Хэйга. На следующий день после публикации в полицию пришел владелец ломбардной лавки. Он рассказал, что 19 февраля, в день исчезновения Оливии, к нему приходил Джон Хэйг. Он просил оценить женские украшения. Но цена его не устроила. А через два дня он вернулся и продал драгоценности, не споря о цене. Драгоценности предъявили Констанс Лейн, и та узнала в них вещи Оливии. Стало понятно, что Хэйг причастен к исчезновению. Его доставили в участок[2].

Через три часа допроса, прижатый косвенными уликами, Хэйг спокойно признался в убийстве. Однако сделал это без адвоката, а потому впоследствии мог отказаться от своих слов. Более того, он рассказал полицейским не только об убийстве Оливии, но и об убийствах еще 5 человек. Он был полностью уверен, что суд не даст санкции на арест. Однако знаменитый судебный эксперт Скотланд-Ярда профессор Кит Симпсон собрал достаточно косвенных вещественных останков (желчный камень, зубной протез миссис Дюран-Декон, следы крови на полу в сарае в Кроули), которые позволили судье вынести решение о причастности Джона Хэйга к исчезновению Оливии Дюран-Декон и заключить его под стражу. Тогда напуганный Хэйг решил симулировать невменяемость и рассказал о том, что он убивал своих жертв с единственной целью — выпить их кровь. А тела растворял в кислоте, чтобы никто не догадался об истинных причинах убийств[2].

Хэйг заключил соглашение с газетой «News of the World». Он пообещал эксклюзивную автобиографию и историю о своих преступлениях, в обмен на оплату работы лучших адвокатов страны. В автобиографии он написал, что убил более 20 человек[2]. Его судили, и присяжные совещались всего 15 минут. После чего единогласно признали Джона Хейга вменяемым и виновным в убийстве Оливии Дюран-Декон. Хэйг был приговорён к смертной казни[2]. Хэйг был повешен 6 августа 1949 года[2] в тюрьме Уандсворт[4].

Кладовая Хейга до сих пор существует в городе Кроули, Западный Суссекс, являясь знакомым объектом криминального туризма.

В массовой культуре

  • Личная одежда и волосы Хейга после казни были переданы в музей мадам Тюссо для изготовления восковой фигуры.
  • Песня «Acid Bath Vampire» группы «Macabre» рассказывает о Джоне Хэйге.

Напишите отзыв о статье "Хэйг, Джон Джордж"

Примечания

  1. Cullen, Pamela V. A Stranger in Blood: The Case Files on Dr John Bodkin Adams. — London: Elliott & Thompson, 2006. — ISBN 1-904027-19-9.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Максимова, 1 апреля 2010.
  3. Он убил любовницу и её друга за то, что те его шантажировали. Тела растворил в серной кислоте, и никто бы не узнал об этом преступлении, если бы Саррет не решил повторить аферу, разглашением которой и шантажировала адвоката любовница. Мошенничество было раскрыто. Потом полицейские нашли косвенные улики причастности Саррета к исчезновению двоих людей. Провели тщательное расследование и вскоре прижали Саррета косвенными уликами. Тот признался в убийствах и отправился на гильотину
  4. Несмотря на шесть доказанных убийств, юридически Хэйг был осужден только за одно из них, хронологически убитую последней жертву, Оливию Дюран-Дикон. Такое в судебной практике бывает нередко и делается с целью облегчить судебный процесс. Так к примеру другой британский серийный убийца Джордж Чепмен был осужден за убийство одного человека, хотя было доказано три убийства

Ссылки

  • [www.crimeandinvestigation.co.uk/crime-files/john-haigh-the-acid-bath-murderer/biography.html? John Haigh: The Acid Bath Murderer] (англ.). Проверено 10 декабря 2010. [www.webcitation.org/66ARmUUnD Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
  • Алина Максимова [www.allkriminal.ru/article/15138/622 «Идеальные преступления» Лондонского вампира…] // Криминал. — 1 апреля 2010. — № 14 (622).

Отрывок, характеризующий Хэйг, Джон Джордж

Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.