Хэммет, Дэшил

Дэшилл Хэммет
Samuel Dashiell Hammett
Место рождения:	Сент-Мэри, Мэриленд, США
Место смерти:	Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США
Род деятельности:	прозаик, сценарист, литературный критик, журналист
Жанр:	детектив
Язык произведений:	английский

Сэ́мюэл Дэ́шилл Хэ́ммет (англ. Samuel Dashiell Hammett, 27 мая 1894—10 января 1961), американский писатель и критик, автор ставших классикой детективных романов, повестей и рассказов. Один из основателей, наряду с Р. Чандлером и Д. М. Кейном, жанра «крутого детектива». Иногда Хэммета называют также одним из основателей субжанра «нуар».

Биография

Хэммет родился в графстве Сент-Мэри (Мэриленд, США), детство провёл в Филадельфии и Балтиморе. С 1915 по 1921 г. (с перерывом на время войны) работал частным сыщиком в детективном агентстве Пинкертона в г. Бьютт (Монтана). Во время Первой мировой войны поступил на службу, но заболел туберкулёзом и провёл войну в госпитале. В 1921 женился на медсестре Жозефине Нолан, в 1921 г. родилась дочь Мэри Джейн. Но в 1926 году, вскоре после рождения второй дочери Жозефины Хэмметт уходит из семьи и начинает литературную карьеру.

Хэммет опубликовал свой первый роман «Кровавая жатва» в 1929 г. Пятый и последний роман «Худой человек» был опубликован в 1934 г., после чего Хэммет занимался только общественной деятельностью. Левые и антифашистские симпатии Хэммета привели к его вступлению в Коммунистическую партию США в 1937 г. В 1942 г., после Перл-Харбора, Хэммет снова поступает на службу в армию и проводит большую часть Второй мировой войны на Алеутских островах, редактируя боевую газету. В 1946-47 гг. председательствовал в нью-йоркском конгрессе по правам граждан. В 1951 был обвинен в антиамериканской пропаганде за активно выражаемые симпатии к коммунистической партии и провёл 6 месяцев в тюрьме. Фигурант «Чёрного списка» Голливуда.

Хэммет умер в Нью-Йорке от рака лёгких и, как ветеран двух войн, похоронен на Арлингтонском мемориальном кладбище.

Творчество

В 1923 году в pulp-журнале «Чёрная маска» появился первый рассказ о сотруднике детективного агентства «Континенталь». Имени Хэммет ему не дал, и в историю литературы он так и вошёл как Сотрудник агентства «Континенталь» (англ. Continental Op, в ряде переводов также встречается «Оперативник»). Прообразом «Континентала» послужило агентство Пинкертона. Цикл про Оперативника включает более двадцати рассказов, в 1929 году некоторые были объединены в романы: «Кровавая жатва» и «Проклятие Дейнов».

В 1930 году Хэммет опубликовал свой самый известный роман «Мальтийский сокол». Главный герой романа — частный сыщик Сэм Спейд. В 1932 году Хэммет сделал Спейда героем ещё трёх рассказов. Лучшим своим романом Хэммет называл «Стеклянный ключ» (1931). После романа «Худой человек» Хэммет пишет только сценарии для радио и кино.

Реймонд Чандлер так характеризовал прозу Хэммета:

С первых (и до последних) шагов своей писательской карьеры он писал о людях энергичных и агрессивных. Их не пугает изнаночная сторона жизни, они, собственно, только её и привыкли видеть. Их не огорчает разгул насилия — они с ним старые знакомые. <…> Он изобразил этих людей такими, какими они были в действительности, и наделил их живой речью, какая была им свойственна. Хемметт был прекрасным стилистом, но его читатели об этом и не догадывались, поскольку он изъяснялся совсем не так, как положено, по их мнению, изящному стилисту.

Библиография

Романы

• Кровавая жатва (англ. Red Harvest, 1929)
• Проклятие Дейнов (англ. The Dain Curse, 1929)
• Мальтийский сокол (англ. The Maltese Falcon, 1930)
• Стеклянный ключ (англ. The Glass Key, 1931)
• Худой (англ. The Thin Man, 1934)

Повести

• Большой налёт (англ. The Big Knockover)
• 106 тысяч за голову

Сборники повестей и рассказов

• «106 тысяч за голову» \ Кровавые деньги . Большой налёт \ — 1943
• «Приключения Сэма Спейда» и др.рассказы \ Повесить могут лишь однажды. Человек, которого зовут Спейд\ — 1944
• «Оперативник из „ Континенталь“» — 1945
• «Убийства Дэшила Хэммета» — 1946
• «Мёртвые ревнивцы» — 1946
• «Город кошмаров» — 1948
• «Угодливый сиамец» — 1950
• «Женщина во тьме» — 1951
• «Человек по прозвищу Худой» — 1962
• «Дороги домой» — рассказ, не вошедший в сборники

Сценарии

• «Стража на Рейне» 1943 в сборнике «Лучшие сценарии 43-44»

Экранизации

• 1931 — Мальтийский сокол
• 1934 — Худой
• 1936 — После Худого
• 1941 — Мальтийский сокол
• 1942 — Стеклянный ключ
• 1961 — Телохранитель. Сюжет фильма является адаптацией двух романов Хэммета: «Стеклянный ключ» и «Кровавая жатва».
• 1990 — Перекрёсток Миллера. Хотя фильм снят по оригинальному сценарию братьев Коэн, ряд сюжетных ходов также позаимствован из романов «Стеклянный ключ» и «Кровавая жатва».
• 2002 — Дом на Турецкой улице

Память

В 1977 году режиссёром Фредом Циннеманном был экранизирован автобиографический роман Лилиан Хеллман «Pentimento», в котором, в частности, были отражены отношения писательницы с Хэмметом. Фильм «Джулия» получил 3 премии «Оскар».

В 1982 году вышел фильм Вима Вендерса «Хэммет», в основу сюжета которого легла вымышленная биография Дэшила Хэмметта. Фильм участвовал в программе Каннского кинофестиваля 1982 года.

Ссылки

• [lib.ru/DETEKTIWY/HEMMET/ Дэшил Хэммет] в библиотеке Максима Мошкова
• [rraymond.narod.ru/hammett-bib.htm Библиография]
• [bibliograph.ru/MK/Hammett/Hammett.html Библиография переводов на русский]
• [samlib.ru/d/detektiwklub/chandler.shtml Реймонд Чандлер, «Простое искусство убивать»]

Отрывок, характеризующий Хэммет, Дэшил

Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»