Хюги, Йозеф

Йозеф Хюги
Общая информация
Прозвище	Сепп
Родился	23 января 1930(1930-01-23) Риэн, Базель-Штадт, Швейцария
Умер	16 апреля 1995(1995-04-16) (65 лет) Базель, Швейцария
Гражданство	Швейцария
Рост	173 см
Вес	76 кг
Позиция	нападающий
Карьера
Клубная карьера*
1948—1962	Базель	320 (244)
1962—1963	Цюрих	2 (0)
1963—1964	Поррентрю	? (?)
1964—1965	Лауфен	? (?)
Национальная сборная**
1951—1960	Швейцария	34 (23)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Йо́зеф Хю́ги (нем. Josef Hügi; 23 января 1930, Риэн, кантон Базель-Штадт, Швейцария — 16 апреля 1995, Базель, Швейцария) — швейцарский футболист, нападающий. Участник чемпионата мира 1954 года и лучший бомбардир сборной на мировых первенствах.

Клубная карьера

Йозеф Хюги серьёзно начал заниматься футболом, когда поступил в Базельский университет. В 1948 году Хюги дебютировал за «Базель» в высшем дивизионе Швейцарии. В этом первом для Йозефа сезоне «красно-синие» завоевали серебряные медали, пропустив вперёд только клуб «Лугано», а сам 19-летний форвард провёл 18 матчей и забил 8 мячей. В следующем сезоне команда вновь заняла второе место, на этот раз уступив чемпионство женевскому «Серветту». За следующие семь сезонов с 1950/51 по 1956/57 Хюги забил 162 гола, то есть в среднем по 23 гола за чемпионат. Благодаря такой своей результативности, Йозеф трижды в 1952—1954 годах становился лучшим бомбардиром чемпионата. Самым же успешным сезоном для Йозефа Хюги стал сезон 1952/53 — его 32 гола в 26 играх помогли завоевать «Базелю» первое чемпионство в своей истории. В 1963 году он переходит в «Цюрих», но проявить себя в этой команде ему так и не удалось — Хюги провёл за клуб всего две игры, а затем принял решение уйти играть за команды низших дивизионов. Всего за свою карьеру Йозеф Хюги провёл в дивизионе А Швейцарии 322 игры, в которых забил 244 гола, что является третьим результатом после Жака Фаттона и Эжена Майера.

Карьера в сборной

Первым матчем Йозефа Хюги за сборную Швейцарии стала встреча в рамках Кубка Центральной Европы против команды Италии. На «домашнем» чемпионате мира 1954 года в четвертьфинальном поединке против Австрии Йозеф отметился хет-триком, что правда не спасло его команду от поражения со счётом 5:7. Всего на том первенстве Хюги забил шесть мячей, что позволило ему поделить второе место в списке бомбардиров первенства с австрийцем Эрихом Пробстом и Максом Морлоком из ФРГ, уступая только венгру Шандрору Кочишу с его 11 голами. Помимо этого 12 октября 1960 года в матче против Франции, закончившимся победой швейцарцев 6:2, Йозефу удалось отличиться пять раз, что является наилучшей результативностью в одном матче среди всех игроков швейцарской сборной. Хюги завершил карьеру в сборной 12 октября 1960 года матчем отброчного турнира чемпионата мира 1962 года со шведами, который Австрия проиграла 4:0. Всего за национальную команду им сыграно 34 встречи, в которых забито 23 мяча.

Достижения

Командные

«Базель»

• Чемпион Щвейцарии: 1953
• Серебряный призёр чемпионата Швейцарии (2): 1949, 1950

Личные

• Лучший бомбардир чемпионата Швейцарии (3): 1952, 1953, 1954
• Рекордсмен сборной Швейцарии по количеству голов на чемпионатах мира: 6 голов

Ссылки

• [www.fifa.com/worldfootball/statisticsandrecords/players/player=51087/index.html Статистика на сайте ФИФА] (англ.). [www.webcitation.org/67bE1CJGB Архивировано из первоисточника 12 мая 2012].
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=19247 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
• [www.footballplayers.ru/players/Hugi_Josef-.html Футболисты мира — Йозеф Хюги]

</div>

Отрывок, характеризующий Хюги, Йозеф

Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.