Хюсрев-паша

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Диване Хюсрев-паша
тур. Divane Hüsrev Paşa
 
Смерть: 1545(1545)
Стамбул, Османская империя
Место погребения: Мечеть Бали-паши[tr]

Диване[к 1] Хюсрев-паша (тур. Divane Hüsrev Paşa; ум. 1545, Стамбул) — государственный деятель Османской империи; второй визирь во времена великого визиря Сулеймана-паши.



Биография

Хюсрев-паша приходился родственником Мехмеду Соколлу и старшим братом Лале Мустафе-паше[1].

Обучался в Эндеруне. Занимал различные должности, включая должность бейлербея Египта и второго визиря Дивана.

В 1545 (по другим данным, 1544) году между Сулейманом-пашой и Хюсревом-пашой состоялась перепалка на совете дивана на глазах у султана. Дело дошло до драки, в результате оба паши были сняты со своих постов. Существовало мнение, что к этому инциденту был причастен Рустем-паша, у которого до этого уже были трения с Хюсревом-пашой по поводу коррупции; кроме того, виновными считали и знаменитую тёщу и жену Рустема[2]. Хюсрев-паша объявил голодовку и спустя 17 дней скончался[3].

Хюсрев-паша был похоронен в мечети Бали-паши в Фатихе[4].

Киновоплощения

Напишите отзыв о статье "Хюсрев-паша"

Примечания

  1. Прозвище «Диване» означает «полоумный».
Источники
  1. [www.kimkimdir.gen.tr/kimkimdir.php?id=573 Lala Mustafa Paşa] (тур.). www.kimkimdir.gen.tr. Проверено 21 июля 2010.
  2. [www.iudergi.com/tr/index.php/tarih/article/download/3733/3385 Ayşe Özakbaş, Hürrem Sultan, Tarih Dergisi, Sayı 36, 2000]
  3. [hurarsiv.hurriyet.com.tr/goster/printnews.aspx?DocID=5255909 Türkiye’de Açlık Grevinden Ölen İlk Kişi Kanuni’nin Veziri Hüsrev Paşa’dır, Hürriyet Gazetesi, 14 Ekim 2006]
  4. [www.kenthaber.com/marmara/istanbul/fatih/Rehber/turbeler/husrev-pasa-turbesi Kenthaber.com sitesi, Hüsrevpaşa Türbesi, Erişim tairhi:02.01.2012]

Отрывок, характеризующий Хюсрев-паша

– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.