Хюффер, Фрэнсис
| Фрэнсис Хюффер |
Фрэнсис Хюффер (англ. Francis Hueffer, нем. Franz Hüffer[1]; 22 мая 1845, Мюнстер[2] — 19 января 1889) — британский музыковед и музыкальный критик германского происхождения.
Изучал музыку и литературу в Лондоне, Париже, Берлине и Лейпциге, в 1869 г. защитил в Гёттингенском университете диссертацию о творчестве средневекового трубадура Гийома де Кабестана. В том же году переехал в Англию.
Биография
Плодовитый музыкальный критик, Хюффер с 1878 года работал музыкальным обозревателем газеты «Таймс» — часть статей вошла в сборник «Музыкальные этюды» (англ. Musical Studies; 1880). Он написал ряд статей для Музыкального словаря Гроува, редактировал книжную серию «Великие музыканты» в известном музыкальном издательстве «Novello» и сам опубликовал в ней, помимо прочего, книгу о Рихарде Вагнере (1881); ещё раньше вышла книга Хюффера «Вагнер и музыка будущего» (англ. Richard Wagner and the Music of the Future; 1874; немецкое издание нем. Richard Wagner und die Musik der Zukunft; Лейпциг, 1877), а в 1877 г. Хюффер составил программу Вагнеровского фестиваля в Лондоне. В переводе Хюффера была издана переписка Вагнера и Ференца Листа (1888).
По мотивам своих занятий средневековой музыкой Хюффер выпустил книгу «Трубадуры: История провансальской жизни и литературы в Средние века» (англ. The Troubadours: A History of Provençal Life and Literature in the Middle Ages; 1878). Среди других его сочинений выделяется очерк истории новейшей британской музыки (англ. Half a Century of Music in England; 1889, второе издание 1898).
Иногда, особенно на раннем этапе, выступал и как литературный критик — в частности, Хюфферу принадлежит рецензия на «Предрассветные песни» Чарлза Алджернона Суинберна, заключаемая выводом о том, что Суинберн более всех поэтов Англии наделён чистым поэтическим даром[3]. С мемуарным послесловием Хюффера вышло лейпцигское издание стихотворений Данте Габриэля Россетти (1873). На либретто Хюффера написаны оперы Александра Маккензи «Коломба» и «Трубадур», кантата Фредерика Хаймена Кауэна «Спящая красавица».
В 1872 году Хюффер женился на дочери художника Форда Мэдокса Брауна Кэтрин (1850—1927). Их сын стал выдающимся поэтом под именем Форд Мэдокс Форд — см. интересный сборник материалов «Отец и сын» (нем. Vater und Sohn; 2003)[4], а дочь Джульет вышла замуж за русского эмигранта Давида Соскиса, чей сын Фрэнсис Соскис, внук Хюффера, стал видным лейбористским политиком, министром внутренних дел Великобритании.
Напишите отзыв о статье "Хюффер, Фрэнсис"
Примечания
- ↑ Официально принял британское гражданство и изменил имя с немецкого на английское в 1882 году.
- ↑ В некоторых источниках ошибочно указывается 1843 г.
- ↑ [books.google.ru/books?id=fGzy-JblpgQC The Critical Heritage: Algernon Swinburne] / Ed. by Clyde K. Hyder. — Routledge, 1996. — P. 154.
- ↑ [books.google.ru/books?id=GEaULnsnY2QC Vater und Sohn: Franz Hüffer und Ford Madox Ford (Hüffer)] / Herausgegeben, übersetzt und kommentiert von Jörg W. Rademacher. — LIT Verlag Berlin-Hamburg-Münster, 2003.
Отрывок, характеризующий Хюффер, Фрэнсис
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
