Хаген из Тронье

Хаген из Тронье (Hagen von Tronje, Hagen von Troia) — персонаж германско-скандинавского эпоса (в частности: «Песнь о Хёгни, убийце Сигурда», «Сага о Тидреке») и один из ведущих персонажей «Песни о Нибелунгах». Hagen — германская форма его имени, средневерхненемецкая — Hagene, скандинавская — Högni или Hogni.

Хаген в «Песне о Нибелунгах»

В «Песне о Нибелунгах» Хаген фигурирует как Хаген из Тронье. Тронье иногда отождествляется с городом Троген в Бельгии, иногда — с мифической Троей. (В поэме «Вальтарий» IX-го века он упоминается как «потомок троянского рода») В молодости Хаген воспитывался у короля гуннов Этцеля (Аттилы), отчего обладает знаниями о гуннах. В поэме Ортвин Мецский называет его «дядей» (стих 83).

Хагену вообще присуще мифическое всезнание. Например, в 3-й авентюре «Песни о Нибелунгах» король Гунтер посылает за Хагеном в момент приезда Зигфрида и Хаген с первого взгляда узнает Зигфрида (хотя ранее его не видел) и выдает о нём подробную информацию. В 24-й авентюре Хаген предскажет гибель бургундов в стране гуннов. В 25-й авентюре он совершает эпический подвиг: в одиночку перевозит 10-тысячный отряд бургундов через Дунай.

Образ Хагена сложен и неоднозначен. В первой части «Песни…» он скорее отрицательный персонаж. Он — основной двигатель конфликта между Зигфридом и Гунтером. Именно он наводит королей на мысль убить Зигфрида и организует это убийство. Именно он коварно выведывает уязвимое место на теле Зигфрида у его жены, и поражает его копьём в спину. Именно он подбрасывает труп Зигфрида на порог дома Кримхильды. Однако во второй части поэмы Хаген совершает подвиг с переправой через Дунай, узнает будущее бургундов у предсказательниц, под страхом смерти отказывается выдать Кримхильде тайну клада Нибелунгов. Хаген демонстрирует черты доблестного воина, но от этого не делается менее коварным и жестоким: убивает юного сына Этцеля, без какой-либо причины отрубает руку придворному скрипачу (ср. с Карной «Махабхараты», также сочетающим доблесть с жестокостью). Хаген погибает позорной смертью (от руки женщины), которая ужасает Хильдебранда и Этцеля. Хильдебранд произносит: «Себе я не прощу, коль за бойца из Тронье сполна не отомщу» — и убивает Кримхильду в присутствии её мужа, причём последний не противодействует. Кримхильда (положительный персонаж первой части поэмы) понесла заслуженную смерть за убийство Хагена (отрицательного персонажа первой части поэмы).

Когда Зигфрид собирается ехать в страну бургундов, его отец отдельно предупреждает его о Хагене:

Но помни: люди Гунтера спесивы и горды

А смелый Хаген стоит всех прочих, взятых вместе.
Ревниво он печётся о королевской чести
Гляди, мой сын, чтоб ссоры у вас не вышло с ним,
Коль мы к такой красавице посвататься решим.
(строфы 53-54)

Хаген в скандинавском эпосе

В скандинавских версиях Хаген (Хёгни) часто положительный персонаж, в основной массе песен «Старшей Эдды» он не убивает Сигурда-Зигфрида, а даже заступается за него перед своим старшим братом. В «Краткой песни о Сигурде» Хёгни пытается отговорить Гуннара от злодейского убийства их побратима Сигурда:

Не подобает нам

Так поступать —
Мечом рассечь
Нами данные клятвы.

Исключением является песня «Речи Хамдира», древнейшая в Эдде, где упоминается «Подвиг Хёгни»:

Хамдир сказал,

духом отважный:
«Не похвалила б ты
подвига Хёгни,
когда они Сигурда
сон прервали,
ты сидела на ложе,

а убийцы смеялись».

Но и в этой песне «Старшей Эдды» главным виновником убийства предстаёт не Хёгни, а его старший брат: «Сигурд скончался… — в том Гуннар виновен!»

В «Саге о Тидреке» Хаген-Хёгни — сын сверхъестественного существа альба и матери королей Бургундии, т. е. приходится сводным братом бургундским королям. В такой трактовке поведение Хагена обретает мифический смысл: он не просто убивает Сигурда, а мстит ему за альбов, у которых Сигурд отнял клад. Он является своего рода орудием, которое несёт смерть обладателям проклятого клада.

В исландской «Песне об Атли» (IX в.) и в «Речах Атли» (XII в.) Хёгни умирает мучительной смертью: ему вырезают сердце.

«Пусть сердце Хёгни

в руке моей будет,
сердце кровавое
сына конунга,
острым ножом

из груди исторгнуто».

В гренландской «Песне об Атли» сохранилась более древняя версия смерти Хагена. Основное отличие заключается в том, что в «Песни об Атли» Гудрун мстит своему мужу Атли за то, что он убил её братьев Гуннара и Хёгни, тогда как в «Песне о Нибелунгах» Кримхильда (Гудрун), наоборот, мстит братьям за то, что они убили её мужа Зигфрида (Сигурда). Более древняя форма сказания отражает мораль родового общества (братья ближе мужа), менее древняя — мораль феодального общества (муж ближе братьев).

В массовой культуре

В литературе

• Имя «Хаген» из поэмы заимствовал Ник Перумов для своего персонажа в романе «Гибель богов» из цикла «Летописи Хьёрварда» — прирождённого воина и ученика Истинного Мага Хедина.

В кино

• «Нибелунги: Зигфрид» / «Die Nibelungen: Siegfried» (Германия; 1924) режиссёр Фриц Ланг, в роли Хагена — Ганс Адалберт Шлеттов.
• «Нибелунги: Месть Кримхильды» / «Die Nibelungen: Kriemhilds Rache» (Германия; 1924) режиссёр Фриц Ланг, в роли Хагена фон Тронье — Ганс Адалберт Шлеттов.
• «Кольцо Нибелунгов» (2004), в роли Джулиан Сэндс.

Ссылки

• [www.fbit.ru/free/myth/texty/pnibelun/025.htm Песнь о Нибелунгах]

Отрывок, характеризующий Хаген из Тронье

С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.