Х.Л.А.М. (арт-кафе, Киев)
| Литературно-аристократический клуб | |
Х.Л.А.М.
| |
 Николаевская улица и гостиница «Континенталь» | |
| Страна | Российская империя |
| Дата основания | 1918 (?) |
| Дата упразднения | 1919 |
| Статус | Упразднён |
Х. Л. А. М — литературно-артистический клуб — арт-кафе, работавшее в начале XX века в Киеве в подвале гостиницы «Континенталь», на углу Крещатика и улицы Николаевской № 5. Название «ХЛАМ» является аббревиатурой первых букв названий творческих профессий: художники, литераторы, артисты, музыканты.
Содержание
История клуба
По воспоминаниям историка Юрия Константиновича Терапиано: «В это время в Киев съехалось много поэтов и писателей из Петербурга и Москвы в надежде подкормиться в продовольственно более благополучном Киеве. Кому-то из бывших деятелей Киевского Литературно-Артистического Общества пришла в голову мысль устроить в зале бывшей гостиницы „Континенталь“ эстраду со столиками, для выступлений. Помещение „ХЛАМа“, днем — пустое, стало своего рода штаб-квартирой»[1][2]. На квадратной вывеске-эмблеме «ХЛАМа» был изображён летящий человек в ультрамариново-синем и розово-серебряном пространстве[1].
В данном кафе по вечерам посещали и выступали и : Илья Эренбург, Константин Паустовский, Терапиано Юрий Константинович, Александр Рафаилович Кугель, Николай Николаевич Евреинов, Владимир Моисеевич Ярошенко, Валентин Иосифович Стенич, Виктор Борисович Шкловский, Павел Давидович Герман, Юлий Абрамович Хайт и многие другие. Поэты декламировали свои и чужие стихи за что они получали бесплатный ужин, который состоял из каши, куска хлеба и чая[1]. Как писал Л. Утёсов в своих воспонминаниях: «В Киеве сделали привал, решили посмотреть, как он живёт и как в нём живется. Киев жил так же, как Одесса, — тяжело и голодно. Вечером мы отправились в рекомендованное нам местной интеллигенцией кафе под странным названием „ХЛАМ“, что означало „Художники, Литераторы, Артисты, Музыканты“. В этом кафе, как и в других, ни спаржей, ни омарами не кормили — морковный чай с монпансье. Чёрный хлеб посетители приносили с собой. Самой главной достопримечательностью этого кафе была надпись на фронтоне: „Войдя сюда, сними шляпу, может быть, здесь сидит Маяковский“». Здесь читал свои стихи Мандельштам[3]. Зал всегда был переполнен[4].
1 мая 1919 года в данном кафе Н. Я. Мандельштам знакомится с О. Э. Мандельштамом. Начало романа известного поэта с молодой художницей зафиксировал в своём дневнике литературовед А. И. Дейч: «Появилась явно влюбленная пара — Надя Х. и О. М. Она с большим букетом водяных лилий, видно, были на днепровских затонах»[5].
К концу 1919 года «ХЛАМ» был вынужден закрыться из-за того, что владелец посчитал невыгодным продавать кофе и всякие дешевые продукты.
М. Булгаков упомянул клуб в романе «Белая гвардия» под именем ПРАХ (поэты-режиссёры-артисты-художники).
Напишите отзыв о статье "Х.Л.А.М. (арт-кафе, Киев)"
Литература
- Пучков А. А. "Киев" Осипа Мандельштама в интонациях, пояснениях, картинках. — К.: ДУХ І ЛІТЕРА, 2015. — С. 91–101. — ISBN 978-966-378-395-6
- [www.vtoraya-literatura.com/pdf/terapiano_vstrechi_1953_text.pdf ТЕРАПИАНО Ю. ВСТРЕЧИ.]
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.proza.ru/2012/10/02/373 Эмиль Каганов. Крещатик. Объединение ХЛАМ. Очерк 16]
- ↑ [www.vtoraya-literatura.com/pdf/terapiano_vstrechi_1953_text.pdf ТЕРАПИАНО Ю. ВСТРЕЧИ.]
- ↑ Петровский М. С. Городу и миру: Киевские очерки. Изд. 2е, испр. и доп. Киев, 2008. С. 245—281.
- ↑ [sites.utoronto.ca/tsq/40/tsq40_petnikov.pdf Григорий Петников. Страничка воспоминаний (Осип Мандельштам)]
- ↑ Дейч А. И. Две дневниковые записи // «Сохрани мою речь…». Вып. 3/2. — М., 2000. — С. 146.
Ссылки
- [archive.is/20130824180129/nemets-777.livejournal.com/31964.html Парижский киевлянин о «ХЛАМе»]
- [donbass.ua/news/culture/literature/2011/01/15/osip-mandelshtam-anekdot-s-grustnym-koncom.html Осип Мандельштам: анекдот с грустным концом]
- [zabmedia.ru/?page=articles&text=1906 Вдова поэта]
- [gazeta.zn.ua/CULTURE/80_let_bez_h.html 80 ЛЕТ БЕЗ Х. Л. А. М. А, или НЕЗАБЫВАЕМЫЙ 1919 ГОД]
Отрывок, характеризующий Х.Л.А.М. (арт-кафе, Киев)
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
