Манеж (Москва)

Здание
Центральный выставочный зал «Манеж»
Московский Манеж. Южный фасад
Страна	Россия
Город	Москва
Архитектурный стиль	Ампир
Автор проекта	О. И. Бове, А. А. Бетанкур; реконструкция — П. Ю. Андреев
Дата постройки	1817 год
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7710453000
Сайт	[www.moscowmanege.ru/ Официальный сайт]

 памятник архитектуры (федеральный)

Московский Мане́ж — историческое здание, расположенное по адресу Моховая улица, дом № 18, между Манежной и Сапожковой площадями, Александровским садом и Моховой улицей. С 1957 года постоянно используется для выставок, экспозиций и других публичных мероприятий; с 1967 года официальное название — Центра́льный вы́ставочный зал «Мане́ж».

Манеж был построен в 1817 году по случаю 5-летней годовщины победы России в Отечественной войне 1812 года по проекту А. А. Бетанкура, а в 1824—1825 годах фасады были отделаны в стиле ампир Осипом Бове. Здание сильно пострадало от пожара в 2004 году и было перестроено по проекту архитектора П. Ю. Андреева, с полным изменением интерьеров и некоторых деталей экстерьера.

Описание Манежа

Московский Манеж представляет собой одноэтажное здание с длиной боковых фасадов порядка 180 м и общей площадью ок. 6500 м². Здание выполнено в стиле классицизм: торцовые фасады украшены гладкими, без какого-либо декора, фронтонами и аркадой из 7 арочных проемов с окнами и дверьми. Мотив аркад повторяется и на боковых фасадах, в более усиленном варианте.

Главным фасадом предполагался Южный, выходящий к Кутафьей башне, (одному из 4-х входов в Кремль). Сторона, сегодня обращённая к Манежной площади, терялась среди городской застройки.

Монументальность зданию сообщает укрупнённость его пропорций, мерный ритм колонн и пилонов, сдержанная колористическая гамма, присущая архитектуре того времени. Рисунок протяженных фасадов создаётся аркадой оконных проемов, разделённых ¾ тосканскими колоннами и тяжёлым антаблементом, включавшим рельефные вставки. Высокая 2-скатная кровля зрительно облегчена часто поставленными слуховыми окнами и гладкими фронтонами.

К кровле был подвешен (пришит) потолок, который скрыл ажурную конструкцию кровли. Внутреннее пространство Манежа было целиком открытым и полностью просматриваемым — ведь его проектировали для конной выездки. Именно своей открытостью Манеж был ценен и уникален, смотрясь неким колонным портиком, продолжением городской площади.

История здания

Строительство

Своим возникновением Манеж обязан московскому пожару 1812 года в дни наполеоновского нашествия. Город, полыхавший целую неделю, был серьёзно опустошён. После победы Комиссия для строения города Москвы начала превращать выгоревшую беспорядочную средневековую застройку в единый классицистический архитектурный ансамбль. В число возведенных зданий вошёл Манеж, построенный на пространстве, до войны загромождённом купеческими лавками.

На обугленном пустыре по высочайшему повелению Александра I был построен Манеж, называемый тогда «Экзерциргаузом» (домом для упражнений), рассчитанный на пехотный полк (2 тыс. чел). Здание, расположенное рядом с выходом из Кремля через Троицкую и Кутафью башни, поблизости от расположений полков, предназначалось для военной муштры.

В 1817 году работа над проектом была поручена архитектору А. А. Бетанкуру. Перед ним стояла задача возведения огромного здания, где полк мог бы маневрировать безо всяких помех. Вскоре он создал проект сооружения, равного которому долго не было в мире: единственная в своем роде конструкция стропил была рассчитана так, что здание шириной 45 м перекрывалось без внутренних опор. 30 деревянных ферм опирались на одни только наружные стены. 10 июня 1817 года проект был утвержден. Строительство было предписано закончить не позднее 1 октября того же года.

Весной того же года, из-за крайне ограниченного срока постройки не дожидаясь официального утверждения проекта, известный российский инженер Лев Карбонье, главный инспектор гидравлических и земляных работ в Москве, которому было поручено строительство, начал воплощать проект в жизнь. В возведении манежа Карбонье помогали главный архитектор строительства Ламони и фактический производитель всех работ инженер-поручик А. Я. Кашперов.

Работы шли ударными темпами (что, без сомнения, было связано с особым вниманием царя к строительству). Со всех краёв империи в Москву свозили стволы вековых лиственниц — создание уникальных стропил требовало особых материалов.

Через 8 месяцев после начала строительства, 30 ноября 1817 года, в пятилетнюю годовщину победы над Наполеоном, Экзерциргауз был торжественно открыт в присутствии императора и при параде войск. В глазах москвичей Манеж сразу же стал памятником победе в войне 1812 года.

На мемориальной доске из серого камня написано: «Здание манежа построено в 1817 г. в ознаменование победы русского народа в Отечественной войне 1812 г.».

Дальнейшие перестройки

• 1818 год, июль. Уже через год после сдачи здания в двух стропильных фермах возникли трещины. Главной причиной тому называли жару, которая пересушила дерево. Но говорили также и о чересчур скором строительстве, которое вызвало брак и, возможно, об ошибках в расчётах. Карбонье занялся исправлением неисправности.
• На следующее лето, в 1819 году, треснули ещё несколько элементов, стропила начали проседать, и стало ясно, что кровля нуждается в усовершенствованиях, и Бетанкур выступил с предложением о серьёзной перестройке кровли. Но только в 1823 году император отдал соответствующее приказание. Была создана специальная Комиссия по обследованию конструкции кровли под руководством инженера-полковника Я. Де-Витте, куда вошли также инженеры Бауса, Девис и др. В 1823—1824 годах, по проекту и под руководством военного инженера полковника Р. Р. Бауса, при активном участии Кашперова как основного исполнителя работ по сборке и установке заново сделанных стропил была осуществлена серьёзная перестройка кровли. Инженер Бауса рассчитал и осуществил новую кровлю, увеличив число ферм с 30 до 45 и улучшив некоторые детали конструкции.
• 1824 год Осип Бове входит в Комиссию по обследованию Манежа и берётся за работы по отделке Манежа, поскольку при перестройке кровли возникла необходимость в исправлении карниза и других работах. Он разработал и воплотил проект декоративного скульптурного убранства на тему античных военных доспехов, популярную в послепожарной Москве — она символизировала победу. Декоративные детали в виде военных атрибутов римских легионеров, выполненные по рисункам Бове, были укреплены снаружи и внутри здания манежа летом 1825 г. Осуществив штукатурные и лепные работы, Бове собирался установить 12 чугунных горельефов, задуманных ещё Бетанкуром (см. рис. выше). К тому времени старые эскизы были утеряны, и Бове пришлось создавать проект трофеев заново. Горельефы «Военные доспехи» были предназначены для глухих простенков Манежа, но осуществить эту идею не удалось.
• 1825 год Умирает царь Александр I. Новый император не проявил интереса к строительству Манежа. Работы по изготовлению рельефов были остановлены. Так Манеж обрел свой окончательный вид (за исключением пристроенной позже ротонды).
• 1838 год — со стороны Александровского сада к фасаду пристраивается ротонда, где разместили престол разобранной на Троицкой площади церкви Николы в Сапожке. (В советское время эта пристройка была уничтожена, поскольку мешала прокладке трамвайных путей по Манежной улице).

Функционирование здания в царское время

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Некоторое время помимо выездки кавалеристов в стенах Манежа размещались дворцовые конюшни. Однако, Манеж быстро избавляется от милитаристского духа, и в нём больше не проводятся конные выездки царских полков, а устраиваются выставки, концерты, гуляния:

• С 1831 года в нём регулярно проводятся выставки.
• В 1867 году Гектор Берлиоз совместно с Николаем Рубинштейном дирижировал в Манеже оркестром и хором из 500 человек в присутствии 12 тыс. зрителей.
• В 1865—1867 годах здесь проходила этнографическая выставка с целью показа повседневного быта всех народов России с помощью фигур из папье-маше, одетых в костюмы. Выставку посетил император Александр III, назвав фигуры людей уродами, быстро удалился.
• 1872 год — проводится Политехническая выставка.
• 1894 год — отсюда россияне провожают в последний путь императора Александра III.
• В 1904 году была проведена реставрация здания архитектором И. И. Рербергом.

Советская эпоха

• После 1917 года Манеж служил гаражом для правительственных автомашин. Его состояние ухудшается — балки проседают почти на метр.
• В 1930 году их укрепляют металлическими листами и подпирают колоннами, которые разрушают простор интерьера.
• В 1941 году в здание попадает немецкая фугасная бомба, впрочем, не причинившая особого вреда.
• В послевоенные годы деревянные стропила были усилены металлическими, которые сохранили внешний контур кровли, но потребовали установки внутри промежуточных опор. Со стороны площади тройные въездные ворота были заменены трехарочным входом, к которому ведут гранитные ступени.
• После смерти Сталина здание возвращают городу. В 1957 г. Манеж стал Центральным выставочным залом столицы.
• Работы по реставрации здания ведутся знаменитым реставратором Дм. Кульчинским. Производятся взрывы эстакад для автомобилей, очистка стен от масляной типографской краски, которой покрасили Манеж в войну для маскировки, восстановление по уцелевшему образцу рельефов с двуглавым орлом и Георгием Победоносцем, сбитых революционно настроенными товарищами. В восстановлении Манежа участвовали метростроевцы во главе с Василием Полежаевым.
• 1962 год, 1 декабря — «30 лет МОСХ», выставка художников-авангардистов, во время посещения которой Никита Хрущёв подверг резкой критике творчество авторов выставлявшихся картин, заявив буквально: «Нашему народу такое не нужно!». Результатом негативного впечатления Хрущёва от этой выставки стала кампания против абстракционизма и формализма, развёрнутая в СССР.
• С 1967 года здание известно как «Центральный выставочный зал», ставший местом проведения выставок крупнейших советских и российских художников, ярмарок и других мероприятий.

Российская Федерация

• В 1990-е гг. в Манеже поселяется ярмарка авангардного искусства «ART-MIF».
• В 1996 году впервые проводится выставка «АРТ-Манеж».
• В 1998 году на выставке «Арт Манеж — 98» художник Авдей Тер-Оганьян провёл перформанс «Юный безбожник», в ходе которого разрубил топором православные иконы, после чего против него было заведено уголовное дело по обвинению в разжигании религиозной вражды.
• В ноябре 1999 г. была проведена градостроительная выставка «Москва, XXI век».
• В первые годы XXI века в стенах Манежа проходят всероссийские ярмарки мёда.
• 14 марта 2004 года — пожар Манежа.
• апрель 2005 года — Манеж открыт после реконструкции.
• Первым вернисажем, проведённым в Манеже после реконструкции, стала выставка художника Сергея Андрияки и его учеников.

Пожар 2004 года

14 марта 2004 года, в день выборов президента РФ, в здании Манежа произошёл серьёзный пожар.

Столбы огня поднимались на 50 метров, Путин, давая интервью по поводу собственного избрания, заметно оборачивался на зарево, искусство телевидения тогда уже дошло до понимания, что показывать его на фоне пожара как-то неудобно, но еще не дошло до умения вырезать моменты озирания. (Григорий Ревзин о пожаре в Манеже)

Ему была присвоена пятая (высшая) категория сложности; в ходе его тушения погибли двое пожарных (Геннадий Золотков и Эдуард Фомин). Пожар уничтожил большую часть произведений 92 российских театральных художников, собранных в Манеже в рамках выставки «Итоги сезона». Погибла также коллекция произведений современных художников галереи «Манеж», размещавшейся на первом этаже.

Я помню лица людей там, перед Манежем. Манеж не был оцеплен, можно было подойти близко, насколько позволяло пламя, люди подходили, фотографировались, смеялись. Главным их чувством было восхищение, радость. Ну надо же! Ну как горит! А огонь! А дым! А искры! Вон, вон, смотри! А жар какой!

В результате огнём была уничтожена кровля, неповрежденными остались только одни массивные наружные стены. К уголовной ответственности за поджог Манежа либо за халатное обращение никто привлечён не был. Ещё во время тушения пожара вечером 14 марта, до проведения каких-либо следственных мероприятий, мэр Москвы Юрий Лужков заявил журналистам, что версия поджога исключается. При этом первая фраза москвичей, узнавших о трагедии, была: «Лужков Манеж поджёг!»^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Архитектурный критик Григорий Ревзин пишет: «Тогда я был уверен, что Манеж подожгли, и даже что Лужков и поджег (таково было мое личное оценочное суждение). Там был инвестиционный тупик, Лужков продал здание австрийцам (фирме M.S.I.), а федеральные власти заявили, что оно Лужкову не принадлежит (был бесконечный спор про то, кому принадлежат памятники федерального значения). Контракт завис, а проект реконструкции — с подземной парковкой и укреплением перекрытий — никак не мог пройти согласования Министерства культуры. После пожара стоимость реконструкции упала чуть не вчетверо, контракт с австрийцами разорвали и вместо него все реконструировали за московские деньги. К тому моменту, по подсчетам Алексея Клименко (это такой страстный борец за наследие), человека, правда, несколько увлекающегося, в Москве сожгли уже больше тысячи памятников архитектуры. Может, поменьше, но в любом случае „реставрация методом кремации“ была проверенным выходом из сложных ситуаций в области капитального строительства с обременением историческим наследием. Это был патентованный метод, и места сомнениям как бы и не было (…) В том, что Манеж подожгли, у меня нет сомнений, и нет сомнений в том, что это сделали люди, очень близко стоявшие к Юрию Михайловичу, члены его команды (это опять мое личное оценочное суждение)».

Реконструкция 2004—2005 годов

Уже на следующий день Москомархитектуры сообщил, что разработал проект восстановления Манежа с двумя подземными уровнями и автостоянкой. В рамках восстановления здание Манежа было полностью перестроено по проекту архитектора П. Ю. Андреева, открытие Центрального выставочного зала после реконструкции состоялось 18 апреля 2005 года. Особенно значительны следующие вмешательства в архитектуру: в здании были установлены эскалаторы, лифты, стеклянные ограждения; были «открыты» потолок здания и знаменитые «фермы Бетанкура», воссозданные заново; слуховые окна на кровле стали более акцентированными и заметными.

Всё это, по мнению ряда архитекторов и искусствоведов, исказило первоначальный замысел А. А. Бетанкура и привело к возведению в центре столицы очередного «новодела». Но сложившейся ситуации это никак не изменило — ещё до начала перестройки Лужков подал в суд на искусствоведа Алексея Комеча и телеканал «Россия» за критику проекта реконструкции Манежа. Суд удовлетворил иск в отношении телекомпании, однако в отношении А. И. Комеча Лужков суд проиграл. С 12 по 16 мая 2004 года в ЦДХ в рамках проведения международной выставки «Арх Москва» была представлена экспозиция Государственного научно-исследовательского музея архитектуры им. А. В. Щусева «Утраты», представляющая собой символические могилы Манежа, Военторга и гостиницы Москва.

В то же время проведённая реконструкция позволила значительно увеличить выставочные площади Манежа и количество парковочных мест вблизи Кремля. План реконструкции Манежа был готов задолго до пожара и изначально оценивался в 25 млн евро.

После реконструкции

С 2005 по 2011 год в Манеже продолжила свою ежегодную работу популярная среди зрителей ярмарка современного искусства «Арт Манеж». В 2012 году при новом руководстве Манежа был закрыт XVII «Арт Манеж»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

С 2005 по 2012 год площадями Манежа управлял «Торговый дом Шатер», уполномоченная компания Правительства Москвы по строительству гостиниц в Москве. 25 ноября 2011 года «Манеже» перешёл под управление Государственного бюджетного учреждения культуры города Москвы «Музейно-выставочное объединение „Столица“» (ГБУК г. Москвы «МВО „Столица“», позже переименован в МВО «Манеж»), куда уже входит Новый Манеж и другие здания.

29 ноября 2012 года выставкой «Советский дизайн 50-80-х» в ЦВЗ «Манеж» состоялось открытие Московского музея дизайна.

арт-директор МВО «Манеж»:

• Лошак, Марина Девовна (2012—2013)
• Воробьев, Андрей Александрович (2013–2014)

Интересные факты

• По легенде термин «слуховые окна» родился в 1817 году при строительстве московского Манежа: на лесах вокруг новеньких стен Манежа трудилась артель строителей крепостного мужика Слухова, который, как гласит предание, и дал имя техническому новшеству.
• Для сохранения деревянных конструкций в начале XIX века весь чердак был засыпан махоркой на 0,5 м (против грызунов и насекомых). По легенде, всю махорку выкурили революционные солдаты после Октябрьской революции (по другой версии — в голодные годы Великой Отечественной войны), после чего чердак засыпали опилками, не так хорошо спасавшими дерево от вредителей и сырости.
• С работой Бове над внешним обликом Манежа связана история, которую любили вспоминать в советское время как пример успешного восстания художника против власти: считается, что московский генерал-губернатор настойчиво рекомендовал украсить фронтоны скульптурой, но Бове взбунтовался, и фронтоны остались гладкими и белыми.

См. также

• Новый Манеж
• Конногвардейский манеж
• Старый Гостиный двор
• Провиантские склады — ещё одно ампирное московское здание, служившее гаражом и ставшее предметом реконструкции при Лужкове.

Литература

• Будылина М. История постройки Манежа в Москве //«Архитектурное наследство», № 2, 1952.
• Покровская З. К. Архитектор О. И. Бове. — М., 1964.
• Васькин А. А., Гольдштадт М. Г. Старая Москва в границах Камер-Коллежского вала. По шёлковой Воздвиженке, по замшевой Манежной: Фотопутеводитель. — М.: Компания Спутник+, 2002. — 102 с. — ISBN 5-93406-348-0.
• Васькин А. А., Гольштадт М. Г. От снесённого Военторга до сгоревшего Манежа. Исторический фотопутеводитель. — М.: Компания Спутник +, 2009. — 400 с. — 2000 экз. — ISBN 678-5-9973-0100-2.
• А. А. Смирнов. Свидетельствует Манеж // «Москва — героям 1812 года». Московский рабочий, 1981
• [www.0-1.ru/articles/showdoc.asp?dp=63 О тушении пожара в здании Центрального выставочного зала «Манеж», происшедшего 14 марта 2004 года по адресу: улица Моховая, дом 18]

Отрывок, характеризующий Манеж (Москва)

Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.