Рубин (конструкторское бюро)
Поделись знанием:
К:Компании, основанные в 1901 году
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
(перенаправлено с «ЦКБС-2»)
| АО «ЦКБ МТ «Рубин» | |
 | |
| Тип | |
|---|---|
| Основание |
4 января 1901 |
| Расположение |
|
| Ключевые фигуры |
генеральный директор И. В. Вильнит |
| Оборот |
12,85 млрд руб.(2010) |
| Чистая прибыль |
327 млн руб.(2010) |
| Число сотрудников |
1960 человек (2008 год) |
| Дочерние компании |
МГП «Диакор», |
| Сайт |
[www.ckb-rubin.ru www.ckb-rubin.ru (rus)] |
Центральное конструкторское бюро морской техники «Рубин» — одно из ведущих советских и российских предприятий в области проектирования подводных лодок, как дизель-электрических, так и атомных. Основано в 1901 году в составе одного из подразделений Балтийского судостроительного завода. (Единственным начальником Техбюро №4 на Балтийском заводе был Б. М. Малинин c 1926 по 1930 гг.). В 1938 году сформировалось как предприятие ЦКБ-18 (ЦКБ МТ «Рубин») и получило устав и юридический статус отдельной самостоятельной проектной организации. (Первый начальник ЦКБ-18 - Г. В. Орлов). Именно с 1 апреля 1938 г. было оформлено рождение новой самостоятельной организации ЦКБ-18 (ЦКБ МТ «Рубин»), которая занималась полным циклом проектирования дизель-электрических подводных лодок и участвовала в постройке своих проектов на различных заводах Советского Союза. До 1938 г. в Императорской России и Советском Союзе не было юридически самостоятельных проектных организаций по подводным лодкам.
Содержание
- 1 Основные виды деятельности
- 2 Предыстория создания некоторых боевых подводных лодок до 1938 года на Балтийском заводе и история предприятия ЦКБ-18 (ЦКБ МТ «Рубин») с 1938 года
- 3 Разработанные проекты подводных лодок
- 4 Руководство Бюро
- 5 Аварии на подводных лодках
- 6 Другие разработки ЦКБ
- 7 Примечания
- 8 Ссылки
Основные виды деятельности
- научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы в области разработки морской техники;
- разработка проектов морских ледостойких стационарных платформ;
- разработка проектов технических средств освоения углеводородных месторождений континентального шельфа;
- выпуск проектной документации.
Предыстория создания некоторых боевых подводных лодок до 1938 года на Балтийском заводе и история предприятия ЦКБ-18 (ЦКБ МТ «Рубин») с 1938 года
| Дата | Событие |
|---|---|
| 1 января 1901 по новому стилю | Морское министерство по докладу председателя Морского технического комитета вице-адмирала И. М. Дикова, управляющим Морским министерством вице-адмиралом П. П. Тыртовым был утвержден состав комиссии при МТК по кораблестроению «для проектирования полуподводных судов в составе старшего помощника судостроителя И. Г. Бубнова (по кораблестроению), помощника старшего инженера-механика И. Г. Горюнова (по механике) и лейтенанта М. Н. Беклемишева (по электротехнике) вследствие выраженного ими предварительного согласия добровольно и охотно посвятить себя решению этого вопроса». |
| 4 января 1901 по новому стилю | Главный Инспектор Кораблестроения Н. Е. Кутейников направил письма И. Г. Бубнову, И. Г. Горюнову и М. Н. Беклемишеву с приглашением приступить к работе в комиссии по проектированию подводных лодок. |
| 13 января 1901 по новому стилю | На Балтийский завод зачислен на службу И. Г. Бубнов для работы над проектом первой боевой подводной лодки «Дельфин»[1]. |
| 3 мая 1901 | Комиссия в составе И. Г. Бубнова, М. Н. Беклемишева, И. Г. Горюнова представила Главному Инспектору Кораблестроения Н. Е. Кутейникову разработанный ими проект «миноносца №113», впоследствии, получивший название подводная лодка «Дельфин». |
| июль 1901 | 5 июля 1901 г. проект был утверждён и Балтийскому судостроительному заводу был выдан заказ на постройку «миноносца №113». |
| 1903 | И. Г. Бубнов назначен начальником Кораблестроительной чертёжной Морского технического комитета (МТК), где проектировались подводные лодки (и надводные корабли)[2]. И. Г. Бубнов в Кораблестроительной чертёжной МТК разработал проекты ПЛ «Касатка» (1903), «Минога» (1905), «Акула» (1905), «Морж» («Нерпа») (1909), типов «Барс» (1912). |
| март 1906 | На Балтийском судостроительном заводе образован Отдел подводного плавания (отдел Подплава). Главным строителем подводных лодок и заведующим отдела Подплава на Балтийском заводе был И. Г. Бубнов. Отдел Подплава занимался выпуском рабочих чертежей, строительством и ремонтом ПЛ. В числе первых работников отдела были инженер-технолог Г. Г. Бубнов, чертёжник И. Яковлев, помощник мастера Г. Э. Ругэ и в помощь М. В. Стецюра и Попов. |
| 1910 | И. Г. Бубнов перешёл на должность консультанта Балтийского завода. Заведующим отдела Подплава стал его брат Г. Г. Бубнов |
| 1912 | И. Г. Бубнов ушёл с должности консультанта на Балтийском заводе и перешёл на должность консультанта Судостроительного акционерного общества "Ноблесснер" в г. Ревель. С И. Г. Бубновым ушли все чертёжники и наиболее опытные мастера (38 чел.) и Г. Г. Бубнов. Заведующим отдела Подплава на Балтийском заводе стал В. Т. Струнников |
| 1 сентября 1915 | К. И. Руберовский назначен заведующим Технического Бюро Отдела подводного плавания Балтийского завода. Последний проект русской подводной лодки в царской России ("Генерал-майор Бубнов"), начавшийся реализовываться в металле, но был недостроен. Проектирование новых подводных лодок российских инженеров, которые в дальнейшем реализовывались в металле, прервалось на 11 лет. |
| 1 апреля 1917 | К. И. Руберовский назначен заведующим Отдела подводного плавания Балтийского завода. |
| 16 октября 1917 - | Б. М. Малинин назначен заведующим Технического Бюро Отдела подводного плавания Балтийского завода. (7 октября 1918 г. уволен со службы). |
| 1 января 1918 | Подводное кораблестроение в России было прекращено, судостроительные заводы национализированы. Балтийский завод был подчинён Верховной морской коллегии Российской Советской Республики, образованной постановлением Совнаркома Республики от 11 (24) декабря 1917 г., Совещанию по судостроению при Высшем Совете Народного хозяйства (ВСНХ). 18 (31) января 1918 г. Верховная морская коллегия Российской Советской Республики была переименована в Верховную морскую коллегию РСФСР. 22 февраля 1918 г. Верховная морская коллегия РСФСР была преобразована в Народный комиссариат по морским делам РСФСР. |
| 1 мая 1919 | Б. М. Малинин переехал в Москву и поступил на работу в ВСНХ, где был назначен на должность заведующего судостроительной секции Отдела Металла. В. Т. Струнников в 1918-1919 годах был заместителем председателя Комиссии по судостроению Главного Комитета Государственных Сооружений. |
| 1919 | К. И. Руберовский был назначен начальником механического отдела, а затем главным механиком Балтийского завода. В 1919 г. Балтийский завод подчинялся Чрезвычайной комиссии по ремонту железнодорожного подвижного состава ВСНХ. Был полностью утерян опыт проектирования подводных лодок, одним из носителей которых был И. Г. Бубнов. После его смерти в 1919 г. не осталось ни его учеников, в этой специфической области, ни теоретических работ, методик, расчётов и объяснительных записок. Только готовые корабли и их чертежи по признанию С. А. Базилевского. |
| 5 июля 1920 | Б. М. Малинин возвращается на Балтийский завод и снова назначается заведующим Технического Бюро Отдела подводного плавания Балтийского завода. C 1920 г. Балтийский завод был подчинён Управлению военной и военно-морской промышленности Петроградского СНХ. В июле 1921 г. Балтийский завод был передан в непосредственное ведение Президиума ВСНХ. 26 ноября 1921 г. Балтийский завод вошёл в состав Петроградского отделения (управления) военной промышленности (Петровоенпром) (образован 2 сентября 1921 г.). (ПСНХ). |
| 1 октября 1922 | Заведующим Отдела подводного плавания Балтийского завода был назначен Б. М. Малинин. В октябре 1922 г. Петровоенпром реорганизован в Управление военной и военно-морской промышленности Северо-Западной области (Севзапвоенпром) и находился в ведении Главвоенпрома ВСНХ РСФСР (с ноября 1923 г. ВСНХ СССР) |
| 10 октября 1924 | Отдел Подплава на Балтийском судостроительном заводе был расформирован и прекратил своё существование в виду отсутствия заказов на проектирование и строительство ПЛ. В 1924 г. Балтийский завод был подчинен Ленинградскому государственному всесоюзному судостроительному тресту (СУДОТРЕСТ) главного управления машиностроения и металлообработки ВСНХ СССР. (Судотрест был образован постановлениями Севзаппромбюро от 30 ноября и 8 декабря 1921 г.) |
| 1 ноября 1926 | На Балтийском судостроительном заводе создано новое Техническое бюро № 4 (ТБ-4). Начальником бюро был назначен Б. М. Малинин. Бюро состояло из 3-х инженеров (Малинин Б. М., Крюгер Э. Э., Щеглов А. Н.) и 4-х чертёжников-конструкторов (всего 7 чел.) Впервые на подразделение Балтийского завода (ТБ-4) возлагались функции ремонта, строительства и проектирования ПЛ. |
| 20 июля 1930 | Назначен временно исполняющий обязанности заведующего ТБ-4 Балтийского завода П. В. Белкин. (Судотрест Главного управления машиностроения и металлообработки ВСНХ СССР был ликвидирован приказом ВСНХ СССР от 17 марта 1930 г., заводы переданы объединению "Союзверфь"). Государственное всесоюзное объединение морского судостроения ("СОЮЗВЕРФЬ") образовано постановлением Совнаркома СССР от 31 января 1930 г. на базе Судотреста. За военное кораблестроение отвечало Главное управление морской и судостроительной промышленности (Главморпром) ВСНХ СССР. |
| июль 1930 | Создано Особое техническое бюро экономического управления при полномочном представительстве Объединённого государственного политического управления в Ленинградском военном округе (ОТБ ЭКУ ПП ОГПУ в ЛВО) на территории Балтийского завода. Техническим руководителем ОТБ был назначен А. Н. Асафов. (В 1930 г. было организовано Техническое отделение ЭКУ ОГПУ, руководившее работами специальных ОКБ, использовавших труд заключенных специалистов. Начальник ЭКУ ОГПУ (1930—1936) — Л. Г. Миронов (Каган) — комиссар госбезопасности 2 ранга. 15 мая 1930 г. за №139 появился «Циркуляр Высшего Совета Народного Хозяйства и Объединенного государственного политического управления» - «Об использовании на производствах специалистов, осужденных за вредительство», подписанного председателем ВСНХ В. В. Куйбышевым и зам. председателя ОГПУ Г. Г. Ягодой.) |
| 18 января 1931 | Организовано хозрасчётное Центральное конструкторское бюро по специальному судостроению (ЦКБС), входившее в состав "Союзверфи"( под руководством Государственного Всесоюзного объединения морского судостроения наркомата тяжёлой промышленности СССР. г. Ленинград с 5 января 1932 г.) и подчинённое его правлению. III отдел ЦКБС занимался подводными лодками и в него полностью вошло Техбюро №4. Начальником III отдела ЦКБС был назначен Н. И. Казанский. Территориально III отдел остался на Балтийском заводе. (I отдел - кораблестроительный, II - отдел механический располагались в здании Коломенской пожарной части у Калинкина моста, Набережная реки Фонтанки, д. 201). Руководителем ЦКБС был назначен Я. А. Саук, занимавшийся надводным судостроением. |
| 20 апреля 1931 | III отдел ЦКБС и Особое техническое бюро ОГПУ на территории Балтийского завода объединены в Особое конструкторско-техническое бюро № 2 (ОКТБ-2). Руководителем ОКТБ-2 был назначен А. Н. Асафов с подчинением ОГПУ в ЛВО. |
| 1 апреля 1932 | ОКТБ-2 было реорганизовано в Центральное конструкторское бюро специального (подводного) судостроения № 2 (ЦКБС-2) самостоятельную хозяйственную организацию с подчинением правлению "Союзверфи". Начальником был назначен А. И. Кравцов. Главморпром перешёл в НКТП СССР. ( В это же время на базе I отдела ЦКБС было создано ЦКБС-1, а в 1937 г. переименовано в ЦКБ-17)[3]. |
| 23 сентября 1932 | Начальником ЦКБС-2 назначен П. А. Ангаров |
| 9 сентября 1935 | Начальником ЦКБС-2 (в подчинении ГУСП) назначен Г. В. Орлов. ("Союзверфь" в апреле 1933 г. преобразована в Главное Управление Судостроительной промышленности (ГУСП) наркомата тяжёлой промышленности и переведена в г. Москва) |
| 1 октября 1935 | ЦКБС-2 перешло в подчинение Балтийского завода. |
| январь 1937 | ЦКБС-2 стало называться Центральное конструкторское бюро №18 (ЦКБ-18), находясь в подчинении Балтийского завода.(Приказ НКОП СССР №06 от 30.12.36 г.)(НКОП СССР образован 8 декабря 1936 года из ГУСП Наркомата тяжёлой промышленности СССР). |
| 1 апреля 1938 | ЦКБ-18 стало самостоятельной хозяйственной проектной организацией и перешло в подчинение 2-му Главному управлению народного комиссариата оборонной промышленности (НКОП). Одновременно Бюро получило устав производственного предприятия. [4] 1 апреля 1938 г. юридически было оформлено рождение новой самостоятельной организации ЦКБ-18 (ЦКБ МТ «Рубин»), которая занималась полным циклом проектирования дизель-электрических подводных лодок. Это была первая проектная организация в Советском Союзе, занимающаяся проектированием дизель-электрических подводных лодок. Начальник Г. В. Орлов. До 1938 г. в Императорской России и Советском Союзе не было юридически самостоятельных проектных организаций по подводным лодкам. ЦКБ-18 переехало с Балтийского завода в новое здание на Суворовском проспекте, д. 50. |
| 10 января 1940 | Начальником ЦКБ-18 становится П. А. Апухтин. (С 11 января 1939 года ЦКБ-18 находилось в подчинении Народного комиссариата судостроительной промышленности СССР, образованного из НКОП СССР). |
| 1 августа 1941 | Во время 2 мировой войны ЦКБ-18 переехало в г. Горький и приступило к работе 1 августа. Эшелон из 10 вагонов и 2-х платформ отбыл из Ленинграда 18 июля, а прибыл в г. Горький 22 июля 1941 г. Первое время конструкторы работали в мансардном помещении гостиницы "Россия". К 1 сентября бюро переехало в Горьковский институт водного транспорта. В этом здании ЦКБ-18 находилось до возвращения в г. Ленинград. |
| 14 апреля 1943 | Начальником ЦКБ-18 становится А. И. Меркурьев |
| май - июнь 1945 | ЦКБ-18 возвращается в г. Ленинград. |
| 6 июля 1945 | Начальником ЦКБ-18 назначен А. А. Антипин. (15 марта 1946 года образовано Министерство судостроительной промышленности СССР из Народного комиссариата судостроительной промышленности СССР). |
| 19 января 1949 | Начальником ЦКБ-18 назначен Ф. Ф. Полушкин |
| 18 марта 1950 | Начальником ЦКБ-18 назначен С. А. Егоров |
| 19 декабря 1951 | Начальником ЦКБ-18 назначен П. П. Пустынцев |
| 1963 | За заслуги в создании атомных ракетных подводных лодок ЦКБ-18 награждено орденом Ленина. |
| 1 октября 1966 | ЦКБ-18 переименовано в «Ленинградское проектно-монтажное Бюро „Рубин“» (ЛПМБ «Рубин»). |
| 1968 | Конструкторское бюро торпедных аппаратов (КБА) из ЛПМБ «Рубин» передано в «Союзное проектно-монтажное бюро „Малахит“» (СПМБМ «Малахит»). |
| 1970 | Работы по созданию глубоководных аппаратов переданы в СПМБМ «Малахит». |
| 16 марта 1974 | Начальником ЛПМБ «Рубин» назначен И. Д. Спасский. |
| 2 сентября 1989 | ЛПМБ «Рубин» переименовано в Центральное конструкторское бюро морской техники «Рубин». |
| январь 2007 | Генеральным директором назначен В. А. Здорнов. |
| 18 ноября 2008 | ФГУП «ЦКБ МТ „Рубин“» преобразовано в Открытое акционерное общество Центральное конструкторское бюро морской техники «Рубин» (ОАО «ЦКБ МТ „Рубин“»). |
| 2 декабря 2009 | Генеральным директором назначен А. А. Дьячков. |
| 1997—2010 | Авторское руководство строительством дизель-электрической подводной лодки Б-585 «Санкт-Петербург» проекта 677 на Адмиралтейских верфях[5]. |
| 29 июня 2012 | Генеральным директором назначен И. В. Вильнит. |
Разработанные проекты подводных лодок
Советские подводные лодки периода Второй мировой войны
- Подводные лодки типа «Декабрист».
- Подводные лодки типа «Ленинец».
- Подводные лодки типа «Малютка».
- Подводные лодки типа «Правда».
- Подводные лодки типа «Щука».
- Подводные лодки типа «Сталинец».
- Подводные лодки типа «Крейсерская».
Дизель-электрические подводные лодки
- проект 611 — большие океанские подводные лодки.
- проект 613 — средние подводные лодки.
- проект 615 — малые подводные лодки.
- проект 633 — средние подводные лодки.
- проект 641 — большие океанские подводные лодки.
- проект 636 — многоцелевые дизельные подводные лодки.
- проект 651 — дизельные подводные лодки с крылатыми ракетами.
- проект 677 «Лада» — дизельные многоцелевые лодки 4-го поколения, развитие проектов 877 и 636.
- проект 877 — многоцелевые дизельные подводные лодки.
- Совместный с итальянцами проект S1000.
Атомные подводные лодки
- проект 658 — первые советские ПЛАРБ.
- проект 659 — первые советские ПЛАРК.
- проект 667А «Навага» — РПКСН 2-го поколения, 16 ракет Р-27.
- проект 667Б «Мурена» — РПКСН 2-го поколения, 12 ракет Р-29.
- проект 667БД «Мурена-М» — РПКСН 2-го поколения, 16 ракет Р-29Д.
- проект 667БДР «Кальмар» — РПКСН 2-го поколения, 16 ракет Р-29Р.
- проект 667БДРМ «Дельфин» — РПКСН 2-го поколения, 16 ракет Р-29РМ, впоследствии — Р-29РМУ2.
- проект 675 — ПЛАРК 1-го поколения, развитие проекта 659.
- проект 685, К-278 «Комсомолец» — ПЛАТ 3-го поколения, рекордсмен по глубине погружения.
- проект 941 «Акула» — ТРПКСН 3-го поколения, 20 ракет Р-39 (комплекс Д-19).
- проект 949 «Гранит» и проект 949А «Антей» — ПЛАРК 3-го поколения, 24 ракеты П-700 Гранит.
- проект 955 «Борей»
Руководство Бюро
- Орлов, Григорий Варфоломеевич: с 1938 года — начальник ЦКБ-18
- Апухтин, Пётр Акимович: с 1940 года — начальник ЦКБ-18
- Меркурьев, Алексей Иванович: с 1943 года — начальник ЦКБ-18
- Антипин, Алексей Александрович: с 1945 года — начальник ЦКБ-18, главный конструктор
- Полушкин, Фёдор Фёдорович: с 1949 года — начальник ЦКБ-18, главный конструктор
- Егоров, Сергей Алексеевич: с 1950 года — начальник ЦКБ-18, главный конструктор
- Пустынцев, Павел Петрович: с 1951 года — начальник ЦКБ-18, начальник ЛПМБ «Рубин», главный конструктор
- Спасский, Игорь Дмитриевич: с 1974 года — начальник ЛПМБ «Рубин», главный конструктор, с 1983 года — генеральный конструктор
- Здорнов, Владимир Анатольевич: с 2007 года — генеральный директор, генеральный конструктор, с 2004 года — генеральный конструктор
- Дьячков, Андрей Аркадьевич: с 2009 года — генеральный директор
- Вильнит, Игорь Владимирович: с 2012 года — генеральный директор, с 2014 года — генеральный конструктор
Аварии на подводных лодках
АПЛ потерпевшие катастрофы:
- К-219 — 06.10.1986, Атлантический океан (район Бермудских островов), вступила в состав флота 08.02.1972
- К-278 «Комсомолец» — 07.04.1989, Норвежское море, (73°43′17″ с. ш. 13°15′51″ в. д.), вступила в состав флота 28.12.1983
- К-141 «Курск» — 12.08.2000, Баренцево море, в 137 км от Североморска, (69°40′00″ с. ш. 37°35′00″ в. д.), передана флоту 30.12.1994 [6]
Другие разработки ЦКБ
- Разработана конструкторско-технологическая документация для утилизации атомных подводных лодок первого, второго и третьего поколений[7].
- ПТВ-2000 — трамвай
- Электропоезд Сокол
- Экскурсионная подводная лодка "Садко"
- Судопропускное сооружение С-1 комплекса защитных сооружений
Напишите отзыв о статье "Рубин (конструкторское бюро)"
Примечания
- ↑ [old.redstar.ru/2009/06/17_06/4_01.html Прима российского подплава. газета Красная Звезда 17.06.2009 г.]
- ↑ [www.korabel.ru/persones/detail/90.html Бубнов Иван Григорьевич]
- ↑ [www.nddb.spb.ru/rus/about1.html Историческая справка]
- ↑ [195.182.157.50/ru/history.html Балтийский завод: История]
- ↑ Алексей Даничев [rian.ru/defense_safety/20090320/165521220.html Новейшая ДЭПЛ «Санкт-Петербург» войдет в состав флота в 2010 году] = со ссылкой на заместителя начальника главного штаба ВМФ вице-адмирала Олег Бурцев // РИА Новости : Электронное СМИ. — М., 2009. — Вып. 20 марта 2009.
- ↑ [nvo.ng.ru/wars/2001-05-11/1_submarines.html «Истинные причины гибели субмарин замалчиваются», nvo.ng.ru, 11.05.2001]
- ↑ [www.ckb-rubin.ru/rus/project/submarine/utilapl/index.htm Утилизация атомных подводных лодок, ckb-rubin.ru]
Ссылки
- www.ckb-rubin.ru/
- forums.corsairs-harbour.ru/showthread.php?t=1307
- flotprom.ru/forum/index.php?PAGE_NAME=read&FID=54&TID=2800
- www.spbstu.ru/history/times_and_lives/strunnikov_v_t/page2.html
- www.spbstu.ru/history/times_and_lives/ruberovskiy_k_i/ruberovskiy.html
- hobbyport.ru/ships/minoga.htm
- gazetam.ru/no190301/st01.htm
- oosif.ru/oao-ckb-mt-rubin1
- militera.lib.ru/bio/stvolinsky_ua/13.html
- rufor.org/showthread.php?t=13283
- www.leanok.ru/2015/07/deschimag.html
Отрывок, характеризующий Рубин (конструкторское бюро)
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
