Цаликов, Кантемир Александрович

Кантемир Александрович Цаликов
Дата рождения	10 апреля 1908(1908-04-10)
Место рождения	село Ногкау, ныне Алагирский район, Северная Осетия
Дата смерти	21 июля 1944(1944-07-21) (36 лет)
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1929 — 1944 годы
Звание
Командовал	591-й стрелковый полк 377-я стрелковая дивизия 3-я гвардейская стрелковая дивизия 13-й гвардейский стрелковый корпус
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Кантемир Александрович Цаликов (10 апреля 1908 года, село Ногкау, ныне Алагирский район, Северная Осетия — 21 июля 1944 года) — советский военный деятель, Генерал-майор (27 ноября 1942 года).

Начальная биография

Кантемир Александрович Цаликов родился 10 апреля 1908 года в селе Ногкау ныне Алагирского района Северной Осетии.

Военная служба

Довоенное время

В октябре 1929 года был призван в ряды РККА, после чего был направлен на учёбу в Закавказскую пехотную школу, после окончания которой в марте 1932 года был направлен в 240-й стрелковый полк (80-я стрелковая дивизия, Украинский военный округ), где служил на должностях командира стрелкового и учебного взводов, командира и политрука роты. За успехи в боевой подготовке в 1934 году Цаликов был награждён орденом Красной Звезды.

В мае 1935 года был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в августе 1938 года был назначен на должность старшего помощника начальника отделения 1-го отдела штаба Дальневосточного фронта, в сентябре — на должной начальника штаба 1-й отдельной стрелковой бригады (1-я Отдельная Краснознамённая армия), а в октябре 1939 года — на должность начальника штаба 176-й стрелковой дивизии (35-й стрелковый корпус, Одесский военный округ).

Великая Отечественная война

С началом войны Цаликов находился на прежней должности. В июне дивизия была включена в состав 9-й армии (Южный фронт), после чего участвовала в ходе приграничного сражения, во время которого вела оборонительные боевые действия по восточному берегу реки Прут, отражая наступление войск противника юго-западнее Кишинёва. Во время данных боевых действий Цаликов был назначен на должность командира 591-го стрелкового полка вместо выбывшего по ранению командира полка, после чего проявил храбрость и отвагу в боевых действиях в районе м. Скуляны, а затем организовал переправу через Днестр 591-го стрелкового и 300-го артиллерийского полков.

В сентябре Цаликов был назначен на должность командира 377-й стрелковой дивизии, которая с декабря вела оборонительные боевые действия по реке Волхов, а с января по октябрь 1942 года активно действовала в ходе Любанской и Синявинской наступательных операций. За умелое руководство дивизией Кантемир Александрович Цаликов был награждён орденом Красного Знамени.

В сентябре был назначен на должность командира 3-й гвардейской стрелковой дивизии, которая участвовала в ходе Сталинградской битвы, а также в Ростовской наступательной операции и освобождении Новочеркасска. С августа 1943 года вела боевые действия в ходе Донбасской, Мелитопольской и Крымской наступательных операций, а также при освобождении городов Волноваха, Большой Токмак и Каховка. За особые отличия при освобождении Волноваха дивизии было присвоено почетное наименование «Волновахская». 13 апреля 1944 года передовой отряд дивизии принимал участие в ходе освобождения Евпатории, а в начале мая — Севастополя.

В наградном листе командир 13-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майор Чанчибадзе писал о Цаликове:

В должности командира 3-й гвардейской стрелковой дивизии показал себя хорошим стратегом и умелым полководцем. В трудных зимних условиях блестяще провёл марш дивизии, за что получил благодарность Наркома Обороны.

В мае был назначен на должность командира 13-го гвардейского стрелкового корпуса, который вскоре принял участие в ходе Шауляйской наступательной операции, во время которой 21 июля 1944 года генерал-майор Кантемир Александрович Цаликов погиб, подорвавшись на противотанковой мине. Похоронен в Витебске, однако в сентябре того же года его прах был перевезён во Владикавказ, где и был захоронен в пантеоне Осетинской церкви.

Награды

• Два ордена Красного Знамени;
• Орден Суворова 2 степени;
• Орден Кутузова 2 степени;
• Орден Отечественной войны 1 степени;
• Орден Красной Звезды (1 июня 1934 года).
• Медаль «За оборону Сталинграда» (31.01.1944)

Память

В честь К. А. Цаликова названа одна из улиц в Витебске.

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 611—612. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Цаликов, Кантемир Александрович

– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.