Цанкар, Иван

Иван Цанкар
Ivan Cankar [Ívan Cánkar]
Иван Цанкар, 1915 г.
Место рождения:	Врхника, Словения
Место смерти:	Любляна, Словения
Гражданство:	Австро-Венгрия
Род деятельности:	поэт, прозаик, драматург
Жанр:	поэзия, политическая сатира, повесть, очерк, новелла
Язык произведений:	словенский

И́ван Ца́нкар (словен. Ivan Cankar; 10 мая 1876, Врхника — 11 декабря 1918, Любляна) — словенский писатель-классик, прозаик, драматург, публицист, чье творчество определяло основную специфику «словенского модерна». Цанкар внёс большой вклад в развитие национальной культуры словенского народа. Создатель собственного самобытного стиля. «Его обширное творчество — прозa, дрaматургия, публицистикa, литерaтурная критикa, поэзия — пронизано духом борьбы против социального и нaционального гнетa, глубокой, трепетной человечностью и отмечено высоким художественным совершенством».

Биография

Иван Цанкар родился в Врхнике, небольшом городке к югу от Любляны. Был восьмым ребенком в небогатой семье. Отец его, обнищавший портной, после открытия в Врхнике магазина готового платья отправился на сезонные работы в Боснию. Мать с трудом содержала большую семью, в которой росло 12 детей. В 1882 г. Иван начал посещать основную школу в Врхнике, в 1888 г. окончил её с отличными результатами. Осенью того же года с помощью местных меценатов поступил в реальное училище в Любляне, где его учителем словенского языка был Фран Левец. Здесь он жил у родственника по отцовской линии Шимена, но из-за высокой платы за жилье переселился в более дешевую квартиру. Все время жил в голоде и нищете. На каникулы отправлялся в Врхнику или к родственникам в Пулу.
В Любляне Цанкар окунулся в бурную студенческую жизнь, в 1892 г. стал членом тайного литературно-политического ученического общества «Согласие» (словенское название: Zadruga), здесь познакомился с будущими поэтами словенского модернизма — Драготином Кетте, Йосипом Мурном и Отоном Жупанчичем, с которыми был связан всю свою жизнь.
После окончания учебы в люблянском училище, в октябре 1896 г. начал изучать в Вене инженерное дело (он хорошо рисовал), но уже через месяц перешел на отделение славистики и романистики в Венском университете, лишившись при этом финансовой поддержки Краньского общинного совета (20 голдинаров), и занялся литературным трудом. В марте 1897 г. вернулся на родину, жил то в Врхнике, то в Любляне. 23 сентября 1897 г. умерла мать. В 1898 г. Цанкар некоторое время прожил у отца и сестры в Пуле, но вскоре вернулся в Вену, поселился в рабочем районе Оттакринге. Здесь в конце 1899 г. получил должность политического обозревателя в венской газете «Die Information». В 1907 г. на короткое время вернулся на родину, выступал с лекциями, баллотировался на выборах как кандидат от Социал-демократической партии, но не был избран и вернулся в Вену, в следующем году вновь посетил Любляну, Блед, Триест, где выступал с лекцией.
Жизнь в Вене, особенно в первые годы, была полна лишений и голода, постоянной нехватки средств к существованию — однако, Цанкар уже в первые годы жизни здесь изучил всю итальянскую и французскую литературу, читал книги по искусству, философии, истории, политике, участвовал в собраниях, дискуссиях, просветительской работе. В Вене Иван Цанкар прожил 11 лет, до 1909 г.
В 1909 г. некоторое время жил у своего брата Карла — священника, секретаря архиепископской палаты в Сараево, затем окончательно вернулся в Любляну. Здесь сначала поселился в гостинице «Тиволи», весной 1910 г. переселился на Рожник (холм в окрестностях тогдашней Любляны), где жил у семьи Бергманов до 1917 года. В 1910—1912 гг. много путешествовал по Словении, читал в некоторых городах лекции о словенской литературе.
12 мая 1913 г. прочитал в Люблянском городском доме лекцию «Словенцы и югославяне» (слов. Slovenci in Jugoslovani), где высказывался за объединение всех южных славян в общее государство с сохранением языковой и культурной самобытности каждого славянского народа. Из-за высказываний в поддержку югославского политического союза был осужден на недельное тюремное заключение и возмещение судебных убытков. В августе 1914 г. отправился в Врхнику навестить больного отца, здесь был вновь арестован за сербофильские высказывания, якобы произнесённые в местном питейном заведении. Был без следствия посажен в Люблянскую крепость, откуда был выпущен 9 октября. Во время его пребывания в тюрьме умер отец, о чем Цанкару не сообщили.

В ноябре 1915 г. Цанкара призвали в армию и отправили в Югендбунд, в южную Австрию, но из-за слабого здоровья он был через месяц отпущен и вернулся на Рожник. В августе 1917 г. переселился в центр Любляны. В конце октября Цанкар 1918 г. упал, получил сотрясение мозга; не успев оправиться от него, заболел гриппом, перешедшим в воспаление легких, и 11 декабря умер. Похоронен в Любляне, на кладбище Жале, вместе с товарищами по перу — Йосипом Мурном, Драготином Кетте и Отоном Жупанчичем, в так называемой «общей гробнице модернизма».

Цанкар был слаб физически, но отличался силой духа. Он был умён, полон парадоксов, иронии и сарказма; вместе с тем сентиментален и склонен к мечтательности, с развитым этическим чувством.

Творчество

Иван Цанкар начал писать еще в студенческие годы. В его первом опубликованном произведении — балладе «Иван Кациянар» (словен. Ivan Kacijanar, 1893) чувствуется влияние наиболее известного словенского писателя А. Ашкерца, в стихотворениях 1894—1896 гг. — влияние словенского поэта-лирика С. Грегорчича. Публиковал свои произведения в издании «Люблянский колокол» (словен. Ljubljanski zvon) и других изданиях.

Знакомство с новейшими течениями европейской литературы — натурализмом и декадансом привело к появлению в творчестве Цанкара иронии и скепсиса. Некоторое время увлекался Метерлинком. В 1899 г. вышел первый сборник его поэзии «Эротика» (словен. Erotika), наряду с вышедшим в том же году сборником Отона Жупанчича «Чаша опьянения» (словен. Čaša opojnosti), ознаменовавший начало словенского модерна в литературе. В первом поэтическом сборнике собрана юношеская любовная поэзия. В том же году вышел второй сборник — «Виньетки» (словен. Vinjete). Выход этих книг вызвал скандал. По приказу люблянского архиепископа Еглича, весь тираж «Эротики» был скуплен и сожжён. Цанкар, признавший сильное чужое влияние на стихи этого сборника, пересмотрел и улучшил его состав и подготовил новое издание (1902).
Во время учебы в Венском университете Цанкар знакомится с творчеством русских писателей — Льва Толстого, Н. В. Гоголя, в особенности Ф. М. Достоевского, оказавшего на него сильное впечатление; тогда же познакомился с драмами Г. Ибсена и Шекспира, которого переводил на словенский язык (словен. Hamlet, 1899; словен. Romeo in Julija, 1904). Он оставил поэзию и начал писать прозаические и драматические произведения, в которых заметны влияния романтизма, натурализма, декаданса, символизма и импрессионизма.
В 1901 г. Цанкар опубликовал первый сатирический роман из жизни художников «Чужие» (словен. Tujci), направленный против мещанства и обывательщины. В письме брату Цанкар писал: «Эта вещь меня очень радует, и я пишу её очень легко, потому что я сам — герой. До начала третьей части все пойдет близко к действительности, а потом придет трагический конец. Лучшие абзацы — философские и сатирические». В том же году (1901) появилась едкая сатира на показной патриотизм и национальный либерализм — комедия «Для блага народа» (слов. Za narodov blagor), которую Цанкар начал писать ещё в 1898 г. За этой пьесой вышли в свет другие сатирические произведения — «Жизнь и смерть Петра Новляна» (словен. Življenje in smrt Petra Novljana, 1903), «Госпожа Юдит» (словен. Gospa Judit, 1904), «В лунном свете» (словен. V mesečini, 1905), «Мартин Качур» (словен. Martin Kačur, 1906), «Алеш из Разора» (словен. Aleš iz Razora, 1907), «Истории из долины Шент-Флорианской» (словен. Zgodbe iz doline šentflorjanske, 1908) и др. Те же актуальные общественные вопросы, но в форме политической драмы, поднимаются в «Короле Бетайновы» (словен. Kralj na Betajnovi, 1904).
В 1907 г. Цанкар опубликовал свою наиболее известную повесть «Батрак Ерней и его право» (словен. Hlapec Jernej in njegova pravica), посвященную тяжёлому положению словенского сельского населения.
В 1902 г. вышел роман Цанкара «На улице бедняков» (словен. Na klancu), в 1904 г. — роман «Крест на горе» (словен. Križ na gori). В этих произведениях, в противовес сатирам, Цанкар показывает положительный идеал — любовь к родине, Богу, которую привила ему его мать, терпеливо сносившая тяготы жизни и сохранявшая живую веру и бескрайнюю любовь. В письме брату (27 июля 1902 г.) По словам Цанкара, роман словен. Na klancu — «прекрасный памятник матери». Этот роман — рассказ о жизни бедняков, проникнутый острым чувством сострадания. Некоторые страницы романа, рассказывающего о полной лишений жизни одной семьи, основаны на реальных жизненных ситуациях. В творчестве Цанкара зрелой поры усиливаются гуманистические мотивы: это новеллы о венской жизни, особенно о жизни чешских сирот и рабочих — словен. Spomladi (Весной), словен. Brez doma (Без дома), словен. Ottakring (Оттакринг), словен. Zdenko Petersilka (Зденко Петерсилька) и др.; повести (напр., «Обитель Марии Заступницы» (словен. Hiša Marije Pomočnice, 1904), рассказывающие о жизни в венских рабочих предместьях. Свидетельством полной сочувствия и понимания любви к убогим, терпящим лишения, утрачивающим веру и надежду, является сборник «За крестом» (словен. Za križem, 1909), который Цанкар считал своей лучшей книгой до «Видений из сна» (словен. Podobe iz sanj, 1917) — цикла новелл и стихотворений в прозе, где отразились впечатления писателя от первой мировой войны и раздумья о будущем. Его автобиография (1914) и ряд небольших очерков-рассказов, собранных в книгу «Моя жизнь» (словен. Moje življenje, 1920) являются образцами психологической прозы.

В 1910 году вышла книга критических и полемических статей и эссе «Белая хризантема» (словен. Bela krizantema). В 1917 году — в самый разгар Первой мировой войны — Цанкар написал новеллу «Peter Klepec», посвящённую герою борьбы словенцев с турками. Османская империя была тогда союзницей Австро-Венгрии, и эта новелла звучала как вызов Двуединой монархии.

Наряду с художественными произведениями, Цанкар создал множество публицистических, критических и эссеистических произведений (словен. Slovenski umetniki na Dunaju, словен. Naši umetniki и др.).

Произведения Ивана Цанкара переведены на многие языки мира.

Произведения

Поэзия

Erotika (1899, 2 издание 1902)

Проза

• Vinjete (1899)
• Knjiga za lahkomiselne ljudi (новеллы) (1901)
• Tujci (роман) (1902)
• Na klancu (роман) (1903)
• Ob zori (новеллы) (1903)
• Življenje in smrt Petra Novljana (повесть) (1903)
• Gospa Judit (повесть) (1904)
• Hiša Marije Pomočnice (роман) (1904)
• Križ na gori (роман) (1905)
• Potepuh Marko in kralj Matjaž (повесть) (1905)
• V mesečini (новеллы) (1905)
• Martin Kačur (роман) (1905)
• Polikarp (повесть) (1905)
• Smrt in pogreb Jakoba Nesreče (повесть) (1905)
• V samoti (повесть) (1905)
• Nina (роман) (1906)
• Smrt in pogreb Jakoba Nesreče (повесть) (1906)
• Aleš iz Razora (повесть) (1907)
• Hlapec Jernej in njegova pravica (повесть) (1907)
• Marta (роман) (1907)
• Novo življenje (роман) (1908)
• Zgodbe iz doline šentflorjanske (1908)
• Kurent (повесть) ([1909)
• Sosed Luka (новелла) (1909)
• Za križem(новеллы) (1909)
• Troje povesti (повести) (1911)
• Volja in moč (новеллы) ([1911)
• Milan in Milena (роман) ([1913)
• Podobe iz sanj (эссе, очерки) ([1920)
• Mimo življenja (новеллы) (1920)
• Moje življenje (эссе, очерки) (1920)
• Grešnik Lenart (автобиорафическая повесть) (1913/1914; впервые напечатана в 1921)

Драматургия

• Romantične duše (драма) (1897)
• Jakob Ruda (драма) (1900)
• Za narodov blagor (драма) (1901)
• Kralj na Betajnovi (драма) (1902)
• Pohujšanje v dolini šentflorjanski (драма) (1907)
• Hlapci (драма) (1910)
• Lepa Vida (драма) (1911)

Произведения для детей

• Pehar suhih hrušk (1987)
• Bobi (1909)
• Peter Klepec (1917)
• Na peči (1876—1918)

Эссе

• Krpanova kobila (esej) (1907)
• Bela krizantema (esej) (1910)
• Črtice (1876—1918)
• Tuje Življenje (1876—1918)

Переводы на русский язык

• Повести и рассказы. — Москва: ОГИЗ-Гослитиздат. — 1945. — 192 с.
• Избранное, предисл. и перев. Е.Рябовой. — Москва: Гослитиздат. — 1958. — 552 с.
• На улице бедняков. — Москва: Художественная литература. — 1961.
• Мартин Качур. Батрак Ерней и его право. Повесть о Симоне Сиротнике (повести). — Москва: Художественная литература. — 1973 г. — 288 с.
• Рассказы. — «Иностранная литература» № 5. — 1976.
• Избранное: В 2 т. , сост. и примеч. А. Романенко; предисл. Е.Рябовой. — Москва: Художественная литература. — 1981;
• Чужие. На улице бедняков; Мартин Качур, предисл. Е.Рябовой, перев. Е. Рябовой, М. Рыжовой, С. Урбана. — Москва: Художественная литература. — 1987. — 413 с.
• Обитель Марии Заступницы, перев. М. Рыжовой. — Москва: Umco, 2011. — 128 c.
• За праздничными лепешками; В потемках; Святой Иоанн в селе Бильки; Дети и старики; Врзденец; Вечерняя молитва / Словенская новелла XX в. в переводах М. Рыжовой. — Москва: «Центр Книги» ВГБИЛ им. М. И. Рудомино, 2011. — 318 с.

Память

• Цанкарьева награда (Cankarjevo priznanje). Награда ежегодного фестиваля школьных творческих работ [www.ff.uni-lj.si/slovjez/sds/ct.html]
• Цанкарьева заложба (Cankarjeva založba) — крупнейшее издательство Словении, находится в Любляне, действует с 1 июля 1945 г.
• Культурный и конгрессный центр им. И. Цанкара в Любляне (Cankarjev dom)[www.cd-cc.si/] — крупнейший культурный центр в Любляне, действующий с 1980 г.]

• Дом культуры в Врхнике (Cankarjev dom Vrhnika)
• Улица Цанкара в городах Словении: в Любляне, Целье, Мариборе, Копере, Веленье, Новой Горице, Радовлице, Постойне,Кочевье, Словень-Градце, Илирске Бистрице, Мурске Соботе, Кране и др.
• Студенческий городок в Любляне (Dijaški dom Ivana Cankarja)[www.dic.si/]
• Библиотека им. Ивана Цанкара в Врхнике (Cankarjeva knjižnica Vrhnika)[www.ckv.si/]
• Школа им. Цанкара в Врхнике[www.osivanacankarja.si/], Трбовлье [www.osic.si/], Лютомере [www.osicljutomer.si/].

Литература

на русском языке

• Е. И. Рябова И. Цанкар и литературные течения в словенской литературе конца XIX — начала XX веков. — Литература славянских и балканских народов конца XIX — начала XX веков. — Москва, 1976. — с. 225—261.
• А. Г. Бодрова. Автобиографическая проза Ивана Цанкара. — Спб, 2010.
• А. Г. Бодрова. Словенский писатель Иван Цанкар в Вене. — Славяне в неславянских странах. Вып.1. — СПб., 2010. — С. 9-15.
• Т. Чепелевская. Концепты дома и пути в романах Ивана Цанкара. — Obdobja 21. — Ljubljana. — 63-71.[www.centerslo.net/files/File/simpozij/sim21/cepelevska.pdf]

на словенском языке

• Cankarjev zbornik. Uredil J. Glonar. — Ljubljana, 1921.
• Simpozij o Ivanu Cankarju. Uredili J. Vidmar, Š. Barbarič, F. Zadravec. — Ljubljana, 1977.
• Podoba Ivana Cankarja. Uredil M. Maleš. — Ljubljana, 1945.
• Ivan Cankar v besedi in sliki. Uredil Bogomil Gerlanc. — Ljubljana, 1979.
• Ivan Cankar v prevodih. Uredil J. Moder. — Murska Sobota, 1977.
• 100 let Ivana Cankarja. Gradivo zbral in uredil Bogomil Gerlanc. — Ljubljana, 1976.
• Ivan Cankar, glasnik naših dni. Zbral in uredil Bogomil Gerlanc, bibliografski pregled «Cankarjevo delo» sestavila Štefka Bulovec. — Ljubljana 1946.
• Zgodovina slovenskega slovstva, I—VII. — Ljubljana, 1956—1971.
• D. Pirjevec. Ivan Cancar in evropska literatura. — Ljubljana, 1964.
• D. Kermavner. Ivan Cancar in slovenska politika leta 1918. — Ljubljana, 1968.
• F. Zadravec. Cankarjevi pogledi na jezik. — F. Zadravec. Elementi slovenske moderne književnosti. — Murska Sobota: Pomurska založba, 1980 — s. 9-34.
• F. Bernik. Tipologija Cankarjeve proze. — Ljubljana — 1983.
• B. Pogorelec. Slogovni razvoj v Cankarjevi prozi. — Obdobje simbolizma v slovenskem jeziku, literaturi in kulturi. — Ljubljana: Oddelek za slovanske jezike in književnosti (Obdobja,4, 2. del), 1983 — s. 213—222.
• F. Zadravec. Cankarjeva ironija. Ljubljana, 1991.
• K. Mihurko. Maeterlinck in Cankar v «gozdu simbolov». — Sodobnost XLII/ 6/7. — 1994. — s. 588—592.
• I. Avsenik Nabergoj I. Simbolni slog v Cankarjevi osebnoizpovedni prozi. — Slavistična revija, letnik 53/2005, št. 4, oktober-december. — Ljubljana. — s. 443—568.

Отрывок, характеризующий Цанкар, Иван

– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?