Императорский Царскосельский лицей

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Царскосельский лицей»)
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 59°43′03″ с. ш. 30°23′49″ в. д. / 59.71750° с. ш. 30.39694° в. д. / 59.71750; 30.39694 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.71750&mlon=30.39694&zoom=14 (O)] (Я) Импера́торский Царскосе́льский лице́й (с 1843 по 1917 годы — Алекса́ндровский лицей) — привилегированное высшее учебное заведение для детей дворян в Российской империи, действовавшее в Царском Селе с 1811 по 1843 год. В русской истории известно, в первую очередь, как школа, воспитавшая А. С. Пушкина и воспетая им.





Цели учебного заведения. Программа

Лицей был основан по указу императора Александра I, подписанному 24 (12) августа 1810 года. Он предназначался для обучения дворянских детей. По первоначальному плану в Лицее должны были воспитываться также и младшие братья Александра I — Николай и Михаил. Общее наступление реакции перед войной 1812 года, выразившееся, в частности, в падении М. М. Сперанского, привело к тому, что первоначальные планы были отброшены.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4166 дней] Программа была разработана Сперанским и ориентирована в первую очередь на подготовку государственных просвещённых чиновников высших рангов. В лицей принимали детей 10—14 лет; приём осуществлялся каждые три года. Лицей был открыт 19 (31) октября 1811 года. Этот день впоследствии отмечался выпускниками как «День лицея» — выпускники собирались в этот день на «лицейский обед»[2]. Первоначально лицей находился в ведении Министерства народного просвещения, в 1822 году подчинён военному ведомству.

Продолжительность обучения первоначально составляла 6 лет (два трёхгодичных курса, с 1836 года — 4 класса по полтора года). За это время изучали следующие дисциплины:

Учебный план лицея неоднократно изменялся, сохраняя при этом гуманитарно-юридическую направленность. Лицейское образование приравнивалось к университетскому, выпускники получали гражданские чины 14-го — 9-го классов. Для желавших поступить на военную службу проводилось дополнительное военное обучение, в этом случае выпускники получали права окончивших Пажеский корпус. В 18141829 годах при лицее действовал Благородный пансион.

Отличительной чертой Царскосельского лицея был запрет телесных наказаний воспитанников, закреплённый в лицейском уставе.

Лицей в Царском селе

Здание

Учебное заведение было размещено в здании дворцового флигеля Екатерининского дворца. Флигель был построен в 1790-х годах архитектором Ильёй Неёловым (или Джакомо Кваренги) для великих княжон, дочерей императора Павла I. В 1811 году здание было значительно перестроено архитектором В. П. Стасовым и приспособлено под нужды учебного заведения. Состоит из четырёх этажей. У каждого лицеиста была своя комната — «келья», как называл её А. С. Пушкин. В комнате — железная кровать, комод, конторка, зеркало, стул, стол для умывания.

Лицейские директора и педагоги

Первым директором Лицея стал В. Ф. Малиновский (1811—1814). После его смерти директором был назначен Е. А. Энгельгардт (1816—1823). Затем директором был Ф. Г. Гольтгоер (1824—1840)[3]. При следующем директоре Д. Б. Броневском (1840—1853) лицей был переведён из Царского села в Санкт-Петербург.

Среди первых профессоров и преподавателей Лицея, оказавших непосредственное влияние на А. С. Пушкина и поколение декабристов, были

Первые воспитанники

В 1811 году первыми воспитанниками Лицея стали:

Из этих 30 человек 18 были православными, остальные — лютеранами или католиками.

Другие знаменитые выпускники

См. также Список выпускников Царскосельского лицея

Переезд в Петербург

1 ноября 2011 года Банк России выпустил в обращение памятную монету номиналом 25 рублей с изображением Царскосельского лицея в память его 200-летия. Монета изготовлена из серебра 925-й пробы тиражом 1000 экземпляров и весом 169 граммов[5]

6 сентября 1843 года учебное заведение было переведено в Санкт-Петербург в здание Александринского сиротского дома по адресу Каменноостровский проспект, дом 21. По указанию императора Николая I после переезда лицей стал именоваться Императорским Александровским.

Здание Александровского лицея несколько раз перестраивалось. К 50-летию учебного заведения (1861) к главному зданию со стороны сада пристроили двухэтажный корпус. В 1878 году по проекту Р. Я. Оссолануса над зданием надстроили четвёртый этаж. В 1881 году в новом флигеле по Большой Монетной улице разместился подготовительный класс. В 19021905 годах со стороны Лицейской улицы был построен угловой четырёхэтажный флигель для воспитателей, главное здание было расширено, к нему были пристроены крылья.

С 1843 по 1917 г. здесь жили лица высочайшего двора. Среди них – первый попечитель Лицея принц Петр Георгиевич Ольденбургский; фрейлина графиня Екатерина Федоровна Тизенгаузен, внучка М.И. Кутузова; фрейлина Александра Васильевна Жуковская, дочь знаменитого поэта В.А. Жуковского; фрейлина М.Э.Мещерская,великий князь Николай Николаевич (старший), сын Николая I, женатый на принцессе Александре Петровне Ольденбургской.

Пушкинский музей

Несмотря на то, что учебное заведение теперь находилось в Петербурге, традиции Царскосельского лицея и особенно память о Пушкине и других первых воспитанниках бережно сохранялась студентами последующих курсов и передавалась из поколения в поколение. Памятные лицейские дни, такие как 19 октября — день открытия Лицея, и дни рождения и смерти Пушкина, обязательно отмечались. 19 октября 1889 года перед главным входом был установлен бронзовый бюст Александра I работы П. П. Забелло, а в саду — гипсовый памятник А. С. Пушкину, в 1899 году заменённый двухметровым бронзовым бюстом работы И. Н. Шредера (бюст работы Шредера в настоящее время выставлен перед Пушкинским Домом[6]).

Первый в стране Пушкинский музей был создан в Александровском лицее его воспитанниками.

В советское время

29 мая 1918 года постановлением Совета Народных Комиссаров лицей был закрыт. Освободившееся здание занял Пролетарский политехникум.

В 1925 году многие бывшие воспитанники лицея были репрессированы (см. дело лицеистов).

Библиотека Царскосельского лицея в советское время была передана в созданный в 1920 году Уральский государственный университет и в дальнейшем разделена между выделенными из него институтами[7].

В 1949 году Кустов переулок, проходящий вдоль лицея, назвали Лицейским.

Открытие музея-лицея в городе Пушкине состоялось в 1974 году.

См. также

Напишите отзыв о статье "Императорский Царскосельский лицей"

Примечания

  1. «Александр Сергеевич Пушкин читает свою поэму перед Гавриилом Державиным на лицейском экзамене в Царском Селе 8 января 1815 года». 1911. Холст, масло. 123,7 × 195,5 см. Царскосельский лицей (Всероссийский музей А. С. Пушкина), Санкт-Петербург.
  2. Интервью Сергея Москалёва с Владимиром Леховичем. [www.voanews.com/russian/news/White-against-red-2011-11-03-133188618.html Белые против красных. Последний лицеист]. Голос Америки (3 ноября 2011). Проверено 22 марта 2012. [www.webcitation.org/67wawdmcc Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].
  3. Фёдор Григорьевич Гольтгоер (14.03.1771—17.10.1848), отец привлекавшегося по делу декабристов прапорщика лейб-гвардии Финляндского полка Александра Фёдоровича Гольтгоера, часто именуется Фёдором Фёдоровичем (Федорченко В. И. Императорский дом. Выдающиеся сановники. Энциклопедия биографий. — Красноярск, 2003. — Т. 1 — С. 333.)
  4. [akan95.narod.ru/myasoedov.htm Павел Николаевич Мясоедов]
  5. [www.cbr.ru/bank-notes_coins/base_of_memorable_coins/coins1.asp?cat_num=5115-0067 200-летие Царскосельского лицея | Памятные монеты России | Банк России].
  6. Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Петербурга. — СПб.: Лики России, 2003. — С. 170.
  7. С. Шумихин. [www.rusarchives.ru/federal/rgali/p_lyceum.shtml Странная судьба библиотеки Царскосельского Лицея].

Литература

  • Селезнев И. Я. Исторический очерк бывшего Царскосельского, ныне Александровского лицея за первое его пятидесятилетие с 1811 по 1861 год. — СПб.: Тип. В. Безобразова, 1861.
  • Кобеко Д. Императорский царскосельский лицей. Наставники и питомцы 1811—1843. — СПб.: Типография В. Ф. Киршбаума, 1911. — 554 с.
  • Грот К. Я. Пушкинский лицей (1811—1817) : бумаги I-го курса, собранные академиком Я. К. Гротом. — СПБ, 1911.
  • Гастфрейнд Н.Товарищи Пушкина по Императорскому Царскосельскому лицею. Материалы для словаря лицеистов 1-го курса 1811—1817 гг. Тт. I—III. — СПб., 1912—1913.
  • Рудаков В. Е.,. Лицеи в России // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Руденские М. П.и С. Д. Они учились с Пушкиным. — Л., Лениздат, 1976.
  • Руденские М. П.и С. Д. Наставникам… за благо воздадим. — Л., Лениздат, 1986.
  • Руденская М. П., Руденская С. Д. В садах Лицея. — 1989. — 190 с. — ISBN 5-289-00820-9 — Тираж: 25000 экз.
  • Руденская С. Д. Царскосельский — Александровский лицей. 1811—1917. — 1999 г. — 512 с. — ISBN 5-289-01891-3 — Тираж: 7000 экз.
  • И в просвещении стать с веком наравне… Сборник научных трудов Всероссийского музея А. С. Пушкина. — СПб., 1992.
  • Эйдельман Н. Я. Прекрасен наш союз… — М., 1991.
  • Равкин З. И. Педагогика Царскосельского лицея пушкинской поры (1811—1817 гг.): Историко-педагогический очерк. — М., 1999.
  • Павлова С. В. Императорский Александровский (бывший Царскосельский) Лицей. — Паритет, 2002. — 256 с. — ISBN 5-93437-123-1 — Тираж: 5000 экз.
  • Некрасов С. М. Лицейская лира. Лицей в творчестве его воспитанников. — М.: Вита Нова, 2007. — 480 с. — ISBN 978-5-93898-151-5 — Тираж: 1200 экз.
  • Некрасов С. М. «Куда бы нас ни бросила судьбина…». Выпускники Императорского Александровского Лицея в эмиграции. — М.: Русское Зарубежье, Русский путь, 2007. — 200 с. — ISBN 978-5-98854-004-5, 978-5-85887-266-5 — Тираж: 2000 экз.

Ссылки

  • [www.classic-book.ru/lib/al/book/154 К. Я. Грот. Пушкинский Лицей (1811—1817)]
  • [www.archive.org/details/istoricheskoche00selegoog И. Я. Селезнев. Исторический очерк Императорского, бывшего Царскосельского, ныне Александровского лицея. 1861.]
  • [panorami.spbmy.ru/?cat=44 Сферическая панорама «Царскосельский Лицей» на panorami.spbmy.ru]
  • Павлова С. [nasledie-rus.ru/podshivka/8510.php Еще одно лицейское имя] // Наше Наследие. — 2008. — № 85.

Отрывок, характеризующий Императорский Царскосельский лицей

– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.