Царь Иван Васильевич Грозный

Царь Иван Васильевич Грозный
Жанр	драма, исторический фильм
Режиссёр	Александр Иванов-Гай
В главных ролях	Фёдор Шаляпин Борис Сушкевич Михаил Жаров
Оператор	Альфонс Винклер
Кинокомпания	«Товарищество Шарез»
Длительность	58 мин.
Страна	Российская империя
Год	1915
IMDb	ID 0211075
Выход фильма «Царь Иван Васильевич Грозный»

К:Фильмы 1915 года

«Царь Ива́н Василь́евич Гро́зный» (варианты названия — «Дочь Пскова», «Псковитянка») — немой, чёрно-белый фильм российского режиссёра Александра Иванова-Гая, экранизация второго и третьего действий оперы Николая Римского-Корсакова «Псковитянка» по одноимённой стихотворной драме Льва Мея. Производство «Товарищества Шарез». Премьерный показ состоялся 16 октября (по старому стилю) 1915 года в 14-00 в кинотеатре «Фатум». Единственная российская картина с участием Фёдора Шаляпина, ставшая кинематографическим дебютом как для него, так и для Бориса Сушкевича и Михаила Жарова.

Сюжет

Псков, начало 1550-х годов. Молодая боярыня Вера Шелога, собирая с подругами орехи и ягоды, заблудилась в лесу. В это время неделеко идёт соколиная охота. Юный царь Иван Васильевич Грозный отрывается от свиты. В чаще он встречает девушку, увлекает в свой шатёр и овладевает ею. Несколько позже обесчещенная Вера пытается броситься с обрыва, но её удерживает нянька. В установленной срок молодая боярыня рождает девочку — дитя царской любви. Её называют Ольгой и отдают в дом князя Токмакова, псковского посадника.

Псков, 1570 год. На ещё вольный город идёт войско Ивана Грозного, только что покорившее Великий Новгород. На поляне леса происходит свидание Ольги и её возлюбленного Михайло Тучи. Мужчина прощается с девушкой и отправляется собирать вольное войско для противостояния царю. Большая же часть бояр, однако, встречает Грозного покорно. Прислуживающая ему Ольга подносит заздравную чашу. Царь целует девушку и узнаёт в ней обольщённую им много лет назад псковитянку. Понимая, что перед ним его дочь, он одаривает её своим перстнем. Иван Васильевич отсылает всех из своих покоев. Оставшийся князь Токмаков подтверждает догадку царя.

Ольга и Михайло вновь встречаются в лесу, но его как бунтовщика хватает стража. Иван Грозный лично допрашивает Тучу. Небольшой отряд вольного войска пытается отбить вожака, но практически весь гибнет. Туча спасается вплавь по реке. К царю подносят убитую Ольгу (по литературному источнику она заслонила возлюбленного своим телом, кадры этого эпизода не сохранились). Иван Грозный рыдает над телом дочери.

В ролях

• Фёдор Шаляпин — царь Иван Грозный
• Борис Сушкевич — боярин Матута
• Ришард Болеславский — князь Токмаков, Псковский посадник
• Волк-Крачковская — Ольга
• Галина Чернова — боярыня Вера Шелога, её мать
• Николай Салтыков — Михаил Туча, сын посадника
• Жаров, Михаил Иванович — стрелец (эпизод)

История создания и проката

Задумка создать фильм по сюжету популярной оперы, в которой Шаляпин блистал бы в своём великолепии, была продиктована коммерческими интересами. Фёдор Иванович вспоминал:

Первое в моей жизни приглашение играть в кино я получил в... бане. С таким предложением обратился ко мне некий субъект, близко связанный с тогдашней кинематографией. Фамилия его была Иванов-Гай. По профессии он был кинорежиссером, а по внешности напоминал, скорее, коммивояжера или оборотистого торговца… И вот этому типу удалось уговорить меня сниматься в фильме в роли царя Ивана Грозного

Фёдор Шаляпин расценивал кинематограф неоднозначно. Он видел в нём техническую возможность запечатлеть игру больших артистов и донести её до зрителей провинции. Художественная самостоятельность кино как отдельного вида искусства им не рассматривалась. Это мнение сформировало всю концепцию постановки, превратив фильм в «кинематографическую гастроль великого артиста». Для кинопроизводства Шаляпин и предприниматель Резников специально основали акционерное общество «Шарез» — по первым буквами их фамилий. Съёмки начались 29 августа (по старому стилю) 1915 года и продолжались не более месяца. В первые дни процесс Шаляпину нравился: «Стал играть — солнышко светит, ветерок обдувает, церковь старинная на зеленом лугу, на пригорке, всё настоящее, не как в театре. Я даже загорелся…». Но всё теснее и теснее становились большому актёру технические и коммерческие рамки кино. Например, он вспоминает: «<неожиданно> кричат: „Стойте, Фёдор Иванович! Солнце за тучку зашло, нельзя снимать!“ Сорвали мне настроение…». Однажды снимался эпизод: царь сидит в глубоком раздумье, держа на ладони птицу. Для него, корнями вросшего в безграничную власть, она — символ свободы. Шаляпин вёл сцену мощно, в глазах у него появились слёзы. Режиссёр же сделал замечание, что вместо двадцати семи метров плёнки потрачено сорок семь, а в кино это скучно. Актёр вспылил: «Шаляпин стал уже скучен?». Он сорвал парик, бороду и ушёл со съемок. Только Резникову удалось уговорить певца вернуться.

Натурные сцены фильма снимали под Москвой, павильонные — в зданиях бывшей выставки на Ходынке. В отличие от оперы в ленту были добавлены сцены из юности царя: соблазнение боярыни Шелоги. После выхода картина в столицах практически провалилась, но в провинции, в полном соответствии с мнением Шаляпина, по много дней собирала полные залы.

Художественные особенности и отзывы

По мнению журнала «Искусство кино» картина выдающимися художественными достоинствами не отличается. Современники премьеры также давали негативные отзывы, как в театральной, так и в кинематографической прессе. Но, тем не менее, большинство рецензентов в различное время называли игру Шаляпина выдающейся. Газета «Рампа и жизнь» писала: «предрассудок, что для синематографа достаточно таращить глаза, хвататься за голову и трагически оскаливать зубы, рассеялся, как ночной мрак при ярких лучах восходящего солнца<…>16 октября 1915 года является началом новой эры в немом царстве победоносного кино, в этот день венчался на киноцарство Ф. И. Шаляпин». Даже без красочной театральной сцены Шаляпин выглядел предельно выразительно. Сам же певец критически относился к фильму: «Зовут в кино, а я его боюсь. Довольно! Один раз попался с „Псковитянкой“. Второй раз — шалишь — не попадусь!». Главную, вероятно, причину неудачного приёма ленты в профессиональной среде высказал Владимир Гардин:

Как объяснить, что такие первоклассные артисты, как… Шаляпин… корифеи театра, не имели успеха на экране? Мне кажется, что единственное справедливое объяснение в том, что у них самих не было ни желания, ни времени всерьёз подумать над особенностями поведения актёра перед объективом аппарата

Литература

• Кузнецова, И. Фёдор Иванович Шаляпин. Литературное наследство.. — Искусство, 1960. — Т. 1. — 767 с. — 150 000 экз.
• Черток, С. Шаляпин в фильме «Псковитянка» // Из истории кино. Материалы и документы. Выпуск 8. — М.: АН СССР, 1971. — 230 с.

Ссылки

• [old.russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=1&e_person_id=12338 Статьи о фильме] на сайте Энциклопедии отечественного кино (под редакцией Л. Аркус)

Отрывок, характеризующий Царь Иван Васильевич Грозный

Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.