Царь Эдип (опера Стравинского)

Опера

Царь Эдип
Œdipus rex
Композитор	Игорь Стравинский
Автор(ы) либретто	Жан Кокто
Источник сюжета	трагедия Софокла
Жанр	неоклассицизм
Действий	2
Год создания	1927
Первая постановка	30 мая [1927
Место первой постановки	Театр де ла Вилль, Париж

«Царь Эдип» (лат. Œdipus rex) — опера-оратория в двух актах, шести картинах Игоря Стравинского по либретто Жана Кокто.

Премьера состоялась 30 мая 1927 года на сцене Театра де ла Вилль в концертном исполнении, затем поставлена на сцене Венской государственной оперы 23 февраля 1928 года.

Либретто Жана Кокто было переведено на латынь аббатом Жаном Даниэлу. Произведение может исполняться либо в концертном виде (как оратория), либо на театральной сцене (как опера), причём рассказчик может говорить на языке той страны, где исполняется произведение.

Действующие лица

• Эдип, царь Фив (тенор)
• Иокаста, его жена и мать (меццо-сопрано)
• Креонт, брат Иокасты (бас-баритон)
• Тиресий, прорицатель (бас)
• пастух (тенор)
• вестник (бас-баритон)
• рассказчик
• народ (мужской хор)

Место действия

Действие происходит в городе Фивы (Древняя Греция).

Акт I

Население Фив страдает от поразившей город чумы. Жители умоляют царя Эдипа помочь им. Креонт объявляет, что Дельфийский оракул заявил, что убийца предыдущего царя находится в городе, и его надо найти. Прорицатель Тиресий говорит, что Эдип и есть тот самый убийца. Эдип полагает, что они хотят низвергнуть его с трона.

Акт II

Иокаста напоминает, что Лай, предшествующий царь, был убит разбойниками на перекрёстке дорог. Поражённый Эдип вспоминает, что он убил незнакомца на том же месте. Посланник и пастух сообщают Эдипу о смерти царя Полиба и о том, что он был приёмным отцом Эдипа, а сам Эдип был младенцем найден в горах. Иокаста в ужасе убегает, Пастух и посланник обвиняют Эдипа в отцеубийстве и в кровосмешении. Иокаста вешается, а Эдип выкалывает себе глаза.

Классическая музыка   Опера   Россия   Франция

Отрывок, характеризующий Царь Эдип (опера Стравинского)

Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.