Царь (фильм)

Царь
Жанр	драма биография исторический
Режиссёр	Павел Лунгин
Продюсер	Павел Лунгин Василий Бернхардт Ольга Васильева
Автор сценария	Алексей Иванов Павел Лунгин
В главных ролях	Пётр Мамонов Олег Янковский Иван Охлобыстин Александр Домогаров
Оператор	Том Стерн
Композитор	Юрий Красавин
Кинокомпания	Студия Павла Лунгина
Длительность	123 мин
Бюджет	15 млн $
Страна	Россия Россия
Язык	русский
Год	2009
IMDb	ID 1424431
Выход фильма «Царь»

К:Фильмы 2009 года

«Царь» — исторический фильм Павла Лунгина, повествующий о двух годах из жизни Ивана Грозного, о его борьбе с оппозицией и о его взаимоотношениях в этот период с митрополитом Московским Филиппом (Колычевым). Российская премьера фильма состоялась 4 ноября 2009 года.

Это третья совместная работа Павла Лунгина и Петра Мамонова. Роль митрополита стала последней ролью в кино для Олега Янковского, умершего в мае 2009 года.

История создания

О намерении снять фильм об Иване Грозном с Петром Мамоновым в главной роли Павел Лунгин заявил ещё в январе 2007 года, указав, что в Мамонове он увидел «зерно, которое может стать ключом к этому образу»:

«На съёмках «Острова» я неожиданно увидел в Петре черты Ивана Грозного. Теперь вот надо бы сценарий подготовить. Иван Грозный был очень противоречивой личностью. Казнил днём, а ночами стоял и молился. В любом случае это не станет развлекательной историей».

Актёр на роль митрополита был утверждён не сразу. По свидетельству Ивана Охлобыстина, именно он порекомендовал Лунгину Олега Янковского как кандидата на эту роль. Готовясь к роли, Янковский встречался с патриархом Алексием II и получил от него благословение на съёмки. Сам Охлобыстин, будучи священником, сыграл в фильме роль шута Вассиана.

Съёмки фильма (рабочее название «Иван Грозный и митрополит Филипп») начались 23 февраля 2008 года. Они проходили в Суздале, где перед этим на территории Спасо-Евфимиева монастыря были построены декорации старой Москвы XVI века, Опричный дворец, «Пыточный городок». Съёмочные дни начинались молебнами святителю Филиппу. В роли консультанта режиссёра выступал писатель и богослов Александр Дворкин, защитивший в своё время диссертацию «Иван Грозный как религиозный тип»; он же сыграл эпизодическую роль архиепископа Пимена. Одним из консультантов был также иеромонах Косьма, насельник Донского монастыря (он же работал с Лунгиным и в фильме «Остров»), который привлёк к съёмкам своих друзей-музыкантов — лидера рок-группы «Ривущие струны» Владимира Терещенко, продюсера Олега Ковригу и автора-исполнителя Псоя Короленко. Все они снялись в эпизодических ролях священников в массовой сцене интронизации митрополита Филиппа.

В начале июля 2008 года исполнитель одной из главных ролей Олег Янковский был госпитализирован.

17 мая 2009 года фильм был показан на Каннском фестивале в рамках программы «Особый взгляд». Он не был отмечен призами на фестивале, хотя заслужил воодушевляющие критические отзывы (в частности, влиятельный журнал «Hollywood Reporter» указал, что «Царь» является «замечательным» фильмом).

19 июня 2009 года фильм открыл 31-й Московский международный кинофестиваль, жюри которого возглавлял Павел Лунгин.

10 октября 2009 года фильм был показан на кинофестивале в Варшаве.

В конце октября вышел в свет роман сценариста фильма Алексея Иванова «Летоисчисление от Иоанна», написанный по первоначальному варианту сценария и имеющий некоторые отличия от фильма.

Сюжет

Действие фильма происходит в 1566—1569 гг., в разгар Опричнины и Ливонской войны. Фильм начинается с момента, когда Русская Православная Церковь после ухода Афанасия остаётся без митрополита, и Иван IV призывает к себе друга детства, игумена Соловецкого монастыря Филиппа Колычёва (в фильме эта фамилия произносится как Ко́лычев). Фильм разбит на четыре части.

1. Молитва царя. Царь молится в своей келье и просит Господа помочь ему в его делах. Тем временем в Москву едет игумен Филипп, и по дороге спасает девочку Машу, убежавшую от опричников (замучивших её отца). Встретив приехавшего игумена, Царь предлагает ему стать митрополитом Московским, но тот сначала отказывается. Игумен встречает в городе своего племянника Колычева, который уезжает на войну и советует игумену бежать подальше от Царя, поскольку выжить рядом с ним он не сможет. Царь снова приходит к Филиппу, дарит Маше икону Богородицы и всё-таки уговаривает Филиппа стать митрополитом. Филипп, видя творимые опричниками ужасы, пытается убедить Царя не быть столь жестоким и проявлять милость к врагам.

2. Война царя. Племянник игумена участвует в кровопролитном бою с поляками и литвинами под Полоцком. Там же оказывается Маша, сбежавшая от Царя с иконой. Благодаря иконе мост с литовской конницей рушится. Полоцкие воеводы возвращаются в Москву, однако оказывается, что литовско-польские войска обошли также город с тыла и Полоцк сам открыл им ворота. Город сдан, и Царь в гневе хочет казнить всех воевод. Филипп укрывает их у себя, чем также навлекает гнев Царя. Воевод арестовывают, и Малюта Скуратов ставит им клейма на грудь. Царь приказывает Филиппу самому вершить суд, и на суде все воеводы признаются в измене. Понимая, что они говорят неправду, Филипп отказывается подписать смертный приговор. Тем временем Царь готовит для воевод казнь: он выпускает их по одному на одну арену с медведем. Убив двух воевод, медведь нападает на Колычева. В этот момент на арену выбегает Маша с иконой и пытается остановить медведя. Тот оставляет Колычева и убивает Машу ударом лапы. Митрополит Филипп, в ужасе от бессмысленной жестокости Царя и видя бесплодность своих попыток убедить Царя отказаться от жестокости, проходит по арене, поднимает икону и уходит.

3. Гнев царя. Во время службы в соборе он не даёт благословения Царю, и тот в ярости лишает митрополита сана и заставляет наблюдать казнь его племянника на дыбе. Самого Филиппа Царь решает помиловать, но навечно ссылает его в монастырь, где тот содержится как обычный узник, в кандалах, лишённый даже воды.

4. Веселье царя. Генрих фон Штаден строит «Пыточный городок», куда планируется созвать народ на гуляния и лицезрение пыток осуждённых. Во время осмотра городка царский шут Вассиан цитирует Апокалипсис, сравнивая Марию Темрюковну с вавилонской блудницей, за что Царь сжигает его живьем на костре. Тем временем в монастыре с Филиппа спадают оковы, а сам он получает дар исцеления и предвидения. Он предупреждает архиепископа Пимена, что «от сего день на третий явится Сатанаил и отойду. Грех моей смерти на братьев возложат», т.е. их обвинят в его смерти. Филипп призывает их бежать и спасать себя. Однако и игумен, и почти все монахи остаются с ним. Приезжает Царь, однако Филипп вновь обвиняет его в ужасающей жестокости и отказывает в благословении; по приказу Царя Скуратов своими руками убивает Филиппа, задушив его. Несмотря на приказ Скуратова принести ему труп, монахи отпевают Филиппа в деревянной церкви и запираются в ней; опричники сжигают церковь с находящимися там людьми.

Финал фильма — Царь приходит в Пыточный городок и всю ночь ждёт начала «веселья». Несмотря на приказ явиться, никто не приходит. «Где мой народ?» — вопрошает Царь. Затем он молится, потом он ещё раз вопрошает — «Где мой народ?»

В ролях

Актёр	Роль
Пётр Мамонов	Иван Грозный Иван Грозный
Олег Янковский	митрополит Филипп (Колычёв) митрополит Филипп (Колычёв)
Рамиля Искандер	Мария Темрюковна царица Мария Темрюковна
Александр Домогаров	Алексей Басманов, Алексей Басманов, опричник
Настя Донцова	Маша Маша
Александр Ильин	Фёдор Басманов, Фёдор Басманов, опричник
Вилле Хаапасало	Генрих Штаден Генрих Штаден
Алексей Франдетти	Кай-Булат Кай-Булат
Иван Охлобыстин	Вассиан царский шут Вассиан
Юрий Кузнецов	Малюта Скуратов, Малюта Скуратов, опричник
Алексей Макаров	Иван Колычёв воевода Иван Колычёв
Александр Негодайлов	Иван Грозный в детстве Иван Грозный в детстве
Анвар Халилулаев	митрополит Филипп в детстве митрополит Филипп в детстве
Андрей Невраев	игумен
Андрей Бронников	Илидор монах Илидор
Максим Денеш	Овчина Овчина
Алексей Ильин	Салтыков воевода Салтыков
Александр Лобанов	Митька Плещеев Митька Плещеев
Александр Макаров	Бутурлин воевода Бутурлин
Игорь Марычев	Курбатов князь Курбатов
Тимофей Савин	Василий Грязной Василий Грязной
Олег Соколов	Серафим (одноглазый) Серафим (одноглазый)
Юрий Соколов	Шуйский воевода Шуйский
Виктор Стрельченко	Овчина Овчина
Эдуард Федашко	Головин воевода Головин
Анна Кашникова	боярская дочь
Олег Сурнов	нищий
бурый медведь Степан	черный медведь

Съёмочная группа

• Режиссёр-постановщик — Павел Лунгин
• Авторы сценария — Алексей Иванов, Павел Лунгин
• Оператор-постановщик — Том Стерн
• Генеральный продюсер — Павел Лунгин
• Продюсеры — Василий Бернхардт, Ольга Васильева
• Художник-постановщик — Сергей Иванов
• Художники по костюмам — Наталья Дзюбенко, Екатерина Дыминская
• Художники по гриму — Валерия Никулина, Ирина Ульянова
• Постановщик трюков — Алексей Силкин
• Режиссёр монтажа — Альбина Антипенко
• Директор — Вадим Корюзлов
• Композитор — Юрий Красавин
• Звукорежиссёр — Стефан Альбине

Технические данные

• Производство: «Студия Павла Лунгина».
• Звук: Dolby Digital.
• Тип съёмки: киноплёнка 35 мм.

Восприятие фильма

Реакция общественности

13 октября 2009 года в Малом зале Государственной Думы РФ прошёл показ фильма, на котором присутствовали политические и общественные деятели и журналисты. На обсуждении после фильма прозвучали как положительные, так и отрицательные отзывы, причём с наиболее резкой оценкой выступил Леонид Симонович-Никшич, назвавший фильм «страшной пародией на Россию» и «кощунственным безобразием». Ранее с заявлением об антиисторичной трактовке и очернении образа Царя в фильме выступал кинематографист Николай Бурляев. Стоит отметить, что сам Бурляев заявил:

на кинопоказе я просидел всего полчаса

Незадолго до официальной премьеры, 2 ноября 2009 года, Союз Православных Хоругвеносцев и Союз Православных Братств провели в Москве пикет в защиту русской истории и культуры, на котором выразили свой категорический протест против фильма, который представляет собой «издевательскую карикатуру на первого Русского Царя», который в картине «представлен в виде сумасброда, маньяка, садиста и параноика», а сам фильм призван «символически оплевать Русскую историю».

Реакция историков и духовенства

Мнения историков по поводу исторической достоверности фильма разделились. Многие упрекали режиссёра в искажении образа Ивана Грозного и его эпохи. Так, отрицательно оценил историческую составляющую фильма историк, д.и.н., профессор кафедры истории России до XX в. исторического факультета СПбГУ Игорь Яковлевич Фроянов, упрекнувший режиссёра в однобокости и антирусской направленности картины. Доктор исторических наук Михаил Бабкин, автор ряда работ по истории Русской церкви, после предпремьерного показа фильма 3 ноября 2009 года, указал на ряд историко-фактологических ошибок в работе консультантов фильма, а также на явно клерикальную (процерковную) тенденциозность сюжета картины.

С другой стороны, телеведущий Николай Сванидзе высказал мнение о том, что «если не брать какие-то детали, которые естественны в художественном произведении — это же не историческая хроника — то… Лунгин очень исторически точен и в том, что касается изображения эпохи Ивана Грозного, и в том, что касается событий, связанных с взаимоотношениями царя и митрополита Филиппа, и в том, что касается изображения личности самого царя». Профессор РГГУ Дмитрий Антонов, специалист по эпохе Ивана Грозного, также отметил, что режиссёр фильма «не сильно погрешил против правды» и единственное нарекание вызывает финальная реплика Грозного: «Где мой народ?»: «Грозный после кончины Филиппа якобы почувствовал себя крайне одиноким и осознавшим масштаб беды, которую сотворил. Так вот, ничего этого не было. У Грозного были разные периоды правления, в том числе моменты послаблений. Но после упразднения опричнины он ни в коем случае не раскаялся. Спустя очень короткое время зверства в стране возобновились с новой силой и уже не прекращались до самой смерти тирана».

Профессор Московской духовной академии протодиакон Андрей Кураев, известный своей миссионерской деятельностью, отметив «историософскую и христианскую» состоятельность фильма, заявил, в частности: «Случайно или нет, что выход этого фильма пришёлся на первый год нового патриаршества? Не предстоит ли и Патриарху Кириллу стать наследником не только трона св. Филиппа, но и его креста? Не есть ли этот фильм своего рода духовное завещание от св. Филиппа к Патриарху Кириллу?»

Ректор Костромской духовной семинарии архимандрит Геннадий (Гоголев) написал на сайте семинарии: «Главный смысл картины заключается в том, что она наносит смертельный удар по самой монархической идее, которая как раз в настоящее время начинает в России завоёвывать всё больше сторонников.»

После выхода фильма многие, в том числе православные священнослужители, отрицательно отозвались о возобновлении актёрской деятельности отца Иоанна Охлобыстина. Сам Охлобыстин указал на то, что «суть основной претензии в том, что исполнением роли бесноватого царского шута я соблазняю людей и унижаю священный сан. Первой реакцией было отмахнуться и напомнить, что на постановку фильма режиссёра благословил покойный патриарх Алексий, а моей задачей было лишь точное выполнение поставленной задачи. Но, поразмыслив, я понял, что в прочитанной критике есть определённый резон». В результате в конце ноября 2009 года Охлобыстин обратился к патриарху Кириллу с просьбой отстранить его от служения.

Священник Даниил Сысоев:

Посмотрел в прошлое воскресенье фильм «Царь». Впечатление двойственное. С одной стороны, в сравнении с «Островом» фильм слабее. Чуда покаяния нет (как не было его и в реальном Иване Грозном). Но, с другой стороны, есть важная сейчас мысль. Власть не важнее Божьей правды. Митрополит Филипп получился прекрасный. Да, истинную глубину жизни в Боге передать через кино не получается, но что было возможно, Лунгин сделал. Это было не противостояние озлобленных оппонентов. Филипп получился тем, кем он был. Он ведь и в реальности заботился о погибающей душе Грозного. Ему была важна его душа, а не величие России, которая не перейдет в вечность. Удивило меня малое количество крови. Уж на что щедр был Грозный, так это на пытки. Но Лунгин удержался от рек крови. Того, что было показано — достаточно.

И не удивляет реакция патриотов. Если человеку наплевать на Бога, то ему будет ценен Иван Грозный, а не митр. Филипп. Не случайно почти все патриоты вопят от возмущения: «да как можно Ивана ругать, когда он убил всего лишь 4000 человек, когда на западе убивали 72000?» Напомню, что глазах моего Господа смерть одного невинного стоит того, чтобы разрушить государство. В реальности Грозный убил куда больше. Я уже не говорю про то, что после Грозного тирана Россия обезлюдела и наступила Смута — логичный итог беззакония тех, кто посмел слушаться нечестивого тирана. В Византии были свои Грозные — например, Фока или Юстиниан 2, но их быстро ставили на место. Христиане в Византии не придерживались суеверия о «неприкосновенной особе государя». Они скорее следовали мысли преп. Иосифа Волоцкого, «царь, не следующий закону Божию, не царь есть, а дьявол». Не преодоленное язычество (национализм) на Руси и суеверие, будто лучшим правителем является сын предыдущего сослужило для России плохую службу. Как все-таки были правы ромеи, считающие, что власть должна принадлежать наилучшему, а не переходить по наследству. Кстати, Грозный не был помазанником. Он не был миропомазан, а потому власть его ничем не выше, чем власть Б. Ельцина. Скорее помазанником был митр. Филипп (напомню, что в Писании помазанниками называются не только цари, но и пророки, и священники).

Ну и конец, мне кажется, подвел. «Народ безмолвствует» — не лучшая концовка. Лучше было бы показать нынешнее место жительство грозного царя. А по свидетельству монаха Леонтия (16 век), он живёт сейчас вместе с Иудой Искариотом. Завершить бы фильм картиной из дантовского ада — было наилучшим ответом на конфликт власти и Церкви. «Новый фараон и Ирод» (по свидетельству литургического предания Церкви), лучшего не заслужил.

Отзывы историков

• Дмитрий Володихин (Русский журнал):

В связи с выходом фильма «Царь», поставленного Лунгиным, полемика вокруг Ивана Грозного обострилась до предела. Фильм — сложный, имеющий продуманную христианскую подоплёку, трактующий опричнину как рецидив языческого миросозерцания в недрах российской государственности… Между тем фильм Лунгина хорош уже тем, что государь Иван IV в нём подан в красках, а не в привычном стиле ч/б. Монарх показан более сложной личностью, чем трактуют его мифы. Иван IV сложнее, чем хотелось бы видеть как сторонникам версии «дальновидного политика, гениального полководца», так и приверженцем концепции «кровавого маньяка». Смысловое ядро фильма состоит в том, что русский православный государь, и в самом деле искренне и глубоко верующий человек, веру свою устремляет к тому, в чем нельзя видеть христианство. Внешняя форма христианская царём соблюдается, но по сути царь поклоняется огромной немилосердной силе, да и сам старается быть для подданных силой столь же огромной, сколь и немилосердной. И этот мотив, кажется, намного ближе к исторической правде, нежели чёрно-белая мифологическая палитра. Верно то, что Иван IV обладает перед русской историей несомненными заслугами. Но также верно и то, что на его совести массовые репрессии и несколько страшных военно-политических провалов.

• Лев Усыскин (Полит.ру):

Что касается исторической достоверности — то тут говорить просто не о чем. Происходящее на экране соотносится с историей царствования Ивана IV примерно так же, как повесть о Мальчише-Кибальчише — с историей Гражданской войны в России. Ничто тут не достоверно — ни событийно, ни образно, сиречь, картиночно. Скажем, никакой такой тяжёлой ситуации на польском фронте в 1565−1566 гг. не было — вообще в то время боевые действия практически не велись, зато велись разные переговоры о мире и заключались перемирия. Полоцк же был потерян не тогда, а в 1579 г., когда не было уже ни Филиппа–митрополита, ни Басмановых, ни Малюты, ни даже короля Жигмонта. Напротив, этот самый Полоцк был захвачен русскими только в 1563 г., после чего ситуация на фронте стала и в самом деле предельно тяжёлой… для литовцев с поляками… Собственно, продолжать можно долго и потому не стоит вовсе — без риска ошибиться, скажу, что ВСЕ события фильма не соответствуют исторической реальности. Как не соответствует ей и всё остальное — прототипы героев фильма так не ходят, так не сидят, не одеваются, не молятся, так не поступают и так не говорят (с учётом даже перевода на современный язык). Достаточно сказать, что Ивану в 1565 г. шёл тридцать пятый год — герою же Мамонова глубоко за пятьдесят… Что же до сюжета — то здесь просто беда. Грозный царь казнит и мучает невинных жертв. Митрополит Филипп заступается за них, за это его арестовывают и убивают. Вот, собственно, и всё. Любому ВГИКовскому первокурснику понятно, что это не годится в качестве сценария — ибо не несёт в себе никакой драматургии: поворотов сюжета, переходов от надежды к отчаянью и обратно, перемен в мировоззрении или намерениях героев, точек экзистенциального выбора, моментов разрешения противоречий и т.д. И если крайне слабенький сценарий фильма «Остров» в нормальной ситуации не прошёл бы входное сито любой профессиональной продюсерской компании, то сценария фильма «Царь» в кинематографическом смысле как бы и вовсе не существует.

Отзывы кинокритиков

• Роман Волобуев (Афиша):

Выразительность — традиционный козырь и главная погибель Павла Лунгина, в прошлом регулярно утаскивавшая его на территорию, куда интеллигентные люди ходить стесняются, — едва ли не впервые за фильмографию сослужила режиссёру однозначно добрую службу. «Царь», безусловно, самый изящный лунгинский фильм: аскетичный, будто написанный скорописью (в первую очередь благодаря летучей камере американца Тома Стерна, оператора всех новейших фильмов Иствуда), напрочь лишенный присущих костюмному кино нафталиновых обертонов, на две трети построенный на чередовании белого и чёрного — то чёрные люди на белом снегу, то белые лица в темноте.

• Андрей Плахов (Коммерсантъ-Weekend):

Лунгин снял по сценарию Алексея Иванова кинодиспут о двоевластии, об отношениях между государством и церковью. Новая киноверсия судьбы, личности и исторической роли Иоанна IV балансирует в жанровом спектре между постановочным эпосом и камерной драмой. От первого разработанные, хотя и грубоватые костюмные массовки и особенно изобретательные сцены казней и пыток. Эффект крепкой режиссуры усиливает интеллигентная и в то же время сочная операторская работа Тома Стерна, снимавшего фильмы Клинта Иствуда… Но в конечном счете эпос сдает свои позиции под натиском камерной драмы. В центре фильма дуэт-поединок царя (Пётр Мамонов) и митрополита (Олег Янковский в своей последней кинороли). Это не только пир актёрского мастерства, но и квинтэссенция темы фильма: духовный человек против бездуховности и бесчеловечности власти. Главный вопрос: царское ли это дело — миловать и прощать или только выжигать все живое калёным железом во славу укрепления государства? Особенно когда вокруг сплошные враги (чего стоит хотя бы коварная Польша) и страна с трудом поднимается с колен. …Но «Царь» — не столько исторический фильм, сколько все же драма греха и духовного подвига. В «Острове» Павел Лунгин свёл их в одном персонаже, в «Царе» — развёл на двоих.

• Стас Тыркин (Комсомольская правда):

Сюжет многих фильмов Павла Лунгина составляет моральное противоборство полярно заряженных героев-мужчин: таксиста и саксофониста в «Такси-блюзе», отца и сына в «Луна-парке» и т. д. То же и в «Царе»: облезлому и бесноватому, с одним гнилым зубом во рту русскому царю Ивану Васильевичу (Петр Мамонов) противостоит благообразный и рассудительный митрополит Филипп Колычев (Олег Янковский), само воплощение христианской добродетели... Конфликт героев в «Царе» решен, увы, очень декларативно. Персонажи и их отношения лишены какого бы то ни было развития: Иван весь фильм желает казнить, Филипп призывает миловать... Настоящего противоборства исторических персонажей не получается еще и из-за разницы в актерских потенциалах исполнителей. Удачно совпавший со своими героями в «Острове» и «Такси-блюзе» непрофессиональный актер Мамонов откровенно не справляется с масштабной ролью Антихриста всея Руси, возложенной на него Лунгиным. Получается скорее не очень страшный юродивый, на худой конец пакостный мелкий бес.

• Дмитрий Пучков-Гоблин, член Общественного совета при Министерстве культуры Российской Федерации, летом 2016 года на своём 800-тысячном Youtube-канале выложил двухчасовой видеоролик из цикла "Синий Фил", где вместе с гостем - историком Климом Жуковым подверг фильм "Царь" жёсткой критике.

Русские люди - такими их видит режиссёр Лунгин: истеричные маньяки, подобострастные мрази и безмолвствующее быдло. И вождь - дегенерат. И - крупицы интеллигентов. Крупицы. Это - типичный пропагандистский продукт, написанный и снятый откровенными русофобами. Они ненавидят Россию, ненавидят всё русское, у них всё здесь отвратительно, мерзко, гадко. Выпучена только помойная сущность, убрано всё, что составляет смысл жизни людей, обильно смазано и полито говном и на лопате подано зрителю: жрите.

Историк К.А. Жуков отметил, что в титрах фильма вообще не указан исторический консультант, потому что, скорее всего, его просто не было. Фильм переполнен массой фактических исторических ошибок, например, возраст царя в 1565 году был 35 лет, а актёр Мамонов выглядит далеко за 60. Рассуждая только об одной из сцен фильма - баталии на мосту Жуков отмечает:

Более идиотской версии войны XVI века я, наверно, не видел никогда. Нелогично просто всё, от истории же там вообще ничего нет. Первой на мост от литовцев бежит, отчего-то, пехота. Причём она несётся сломя голову, чего пехота в средние века никогда не делает. Пехота ходит только строем, иначе она бессмысленна. Никто никуда как команда регбистов не бегает. При этом защитники зачем-то поджигают какую-то телегу. Я понимаю, если бы весь мост был перегорожен, а телега занимает треть или четверть моста. Телегу, видимо, поджигают защитники, чтобы было ужаснее. И начинают рубиться саблями. После чего поляки запускают в спину своей пехоте конницу. Видимо для того, чтобы конница перетоптала всех своих, а потом, уже потеряв разгон, оказалась перед русскими порядками... ... Жанр фильма - это не историческая, это копрофильская драма, говнодрама.

Прокатная судьба

Официальная премьера фильма состоялась 3 ноября 2009 года в московском кинотеатре «Октябрь».

4 ноября 2009 года в День народного единства фильм вышел в широкий прокат в России. С 4 по 16 ноября картину в кинотеатрах посмотрели около 1 миллиона россиян, общие сборы за этот период составили 5 миллионов долларов.

18 ноября 2009 года вышел DVD.

7 января 2010 года состоялся показ фильма по Первому каналу.

Награды и номинации

• 2009 — Фестиваль русского кино в Доме Москвы в Риге — «Лучший режиссёр» (Павел Лунгин)
• 2010 г. — победитель премии Ника за 2009 год в номинации «Лучшая работа художника» и «Лучшая мужская роль».

Исторические несоответствия

• Когда антрополог Михаил Герасимов в 1964 г. работал с черепом и скелетом Ивана Грозного для создания скульптурной реконструкции, он отмечал прекрасную сохранность зубов царя, их ровность, крепкость и неизношенность, а царский персонаж фильма практически беззубый.
• В начальной сцене фильма простолюдины мужского пола кланяясь царю не снимают головных уборов, чего по нормам тех лет невозможно.
• В фильме царь посещает Филиппа перед смертью в монастыре, после убийства опричники сжигают монастырь. Убийство Малютой Скуратовым Филиппа произошло, по мнению большинства историков, в Отрочем Успенском монастыре в Твери в декабре 1569 года; есть также оспариваемые версии, что тот был сожжён на углях в Александрове. Историки не пришли к единому мнению относительно того, что приказ об убийстве был отдан царём. Да и никакой встречи царя и бывшего митрополита перед убийством не было. Согласно ещё одной версии убийство совершил не сам Малюта, а один из его сподручных. После убийства Филипп был погребён за алтарём, приказ вырыть ров был отдан Малютой. Отроч-монастырь не был сожжён опричниками — почти все его постройки были уничтожены лишь сталинским режимом в 1930-е гг.
• В фильме племянник Филиппа говорит: «Нас, Колычевых, всего двое осталось, ты да я», хотя уже после смерти Филиппа были казнены ещё несколько Колычевых.
• По данным историка Н. Костомарова, голову казнённого племянника Филиппу Колычеву прислали в мешке лишь спустя несколько дней после казни, в фильме казнь происходит на глазах у митрополита, и голову племянника ему вручают сразу же после отсечения.
• В действительности конфликт царя и митрополита произошёл 22 марта 1568 года в Успенском соборе Кремля, когда Филипп отказался давать благословение пришедшему в черных ризах и монашеских шапках царю и его опричникам, что вызвало гнев царя. Однако после этого Филипп продолжал проводить богослужения, в частности 28 марта, в Новодевичьем монастыре. Решение о суде над Филиппом по предложению царя приняла Боярская дума. В ноябре того же года состоялся церковный суд. Уже после решения суда Филиппа заставили провести службу, и 8 ноября 1568 года любимец царя Фёдор Басманов во время богослужения в Успенском соборе в Кремле объявил митрополиту о лишении его сана, и опричники сорвали с митрополита одеяния. В фильме же события развиваются на глазах у зрителей в течение пары минут, и в глумлении над Филиппом принимает участие лично царь.
• В фильме говорится про то, что Полоцк был сдан без боя. В действительности же город был взят после 20-дневной осады. Также один из воевод говорит, что польские войска возглавляет Жигимонт, хотя на момент взятия Полоцка польско-литовскими войсками князь был уже мертв, осадой командовал король Речи Посполитой Стефан Баторий.
• После приговора Филипп содержался в Успенском монастыре, затем в монастыре Николы Старого в Китай-Городе, после чего был переведён в Тверь. В фильме показан лишь один монастырь.
• Принадлежность одного из героев фильма — немецкого авантюриста Генриха фон Штадена к опричнине и его вхожесть во двор русского царя известны по его мемуарам, но оспариваются рядом учёных.
• В фильме царь приказывает сослать свою супругу Марию Темрюковну в монастырь незадолго до казни Филиппа, и она присутствует при несостоявшейся казни бывшего митрополита. Однако, согласно историческим данным, опале она подверглась несколькими годами ранее: в феврале 1565 года царь переехал в Александрову Слободу, оставив супругу в Москве и приказав не выпускать её из Кремля. Умерла Мария Темрюковна раньше Филиппа на три месяца — 6 сентября 1569 года, — после совместного путешествия с супругом в Вологду на богомолье в Александрову слободу.
• В фильме говорится, что Филипп является другом детства царя, но митрополит родился в 1507 году, а Иван Грозный в 1530 г.
• архиепископ Пимен в фильме показан как подвижник и сочувствующий Филиппу, хотя известно, что «он был одним из обвинителей митрополита Филиппа на соборе 1568 года и вместе с суздальским епископом Пафнутием помог царю инсценировать судебное разбирательство о недостойных поступках митрополита в бытность его соловецким игуменом».

Об этом же писал и князь Андрей Курбский в своей «Истории о великом князе Московском»:

Этот Пимен был человеком чистой и строгой жизни, но говорят, что он вместе с клеветниками был гонителем митрополита Филиппа, а немногим позже и сам смертную чашу испил от того мучителя, который, приехав в Новгород Великий, велел его в реке утопить.

— Андрей Курбский. «История о великом князе Московском»

— Андрей Курбский. «История о великом князе Московском»

• Архиепископ Пимен умер через несколько лет после суда над Филиппом и его смерти. Пророческими оказались слова Филиппа, сказанные на церковном суде в ответ на обвинения Пимена: «Хочешь чужой престол похитить, но вскоре будешь лишён своего». Архиепископ Пимен, претендовавший на престол митрополитов Московских, был в 1570 году с позором и надругательствами лишён Иваном Грозным сана и сослан в Никольский Веневский монастырь под Тулой, где вскоре скончался. По другой версии, он был казнён по приказу Ивана Грозного.

Обрядовые несоответствия

Автор ряда работ по истории Русской церкви начала XX века М. А. Бабкин отмечает следующие церковно-исторические несоответствия (ошибки при описании обрядов):

• Неверное наложение крестного знамения игуменом Филиппом в эпизоде со въездом «соловецкого» обоза, митрополитом Новгородским, а также еще одним духовным лицом (в то время как сам царь и опричники в основном крестятся правильно);
• Царь молится, стоя на коленях;
• Царь и народ делают поясные поклоны, а в те времена делали земные;
• Выносной деревянный трон государя увенчан четырехконечным крестом;
• Девочка Маша целует икону в самую середину, тогда как в те времена верующие прикладывались к нижнему краешку иконы и только после двух земных поклонов.
• Епископы облечены в саккосы, а не в фелони;
• Царь целует кисть руки владыки, хотя мог приложиться либо к поручню, либо к напрестольному кресту;

Факты

• Фотограф съёмочной группы Алексей Дружинин несколько месяцев спустя после завершения съёмок стал личным фотографом председателя правительства России Владимира Путина и продолжал являться таковым по состоянию на январь 2010 года
• Во время публичной казни Ивана Колычева он начал читать псалом 90, где и совершает ошибки (что вполне простительно).

Колычев:

…Не убоишися ни страха ночного, ни стрелы летящия во дни, ни вещи во тме преходящая, ни сряща, ни беса полуденного..

Оригинал:

…Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящая, от сряща, и беса полуденного..

Ссылки

• [www.lunginstudio.ru/prj/4 «Царь»] на сайте «Студии Павла Лунгина»

Отрывок, характеризующий Царь (фильм)

– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.