Цветаев, Дмитрий Владимирович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Цветаев Дмитрий Владимирович»)
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Владимирович Цветаев
Дата рождения:

1852(1852)

Место рождения:

Дроздово, Шуйский уезд, Владимирская губерния, Российская империя

Дата смерти:

1920(1920)

Место смерти:

Москва

Страна:

Российская империя

Научная сфера:

история

Место работы:

архив Министерства юстиции

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Петербургская духовная академия

Дмитрий Владимирович Цвета́ев (1852, Дроздово, Владимирская губерния1920, Москва) — российский педагог-историк, управляющий архивом Министерства юстиции и участник создания Центрального государственного архива древних актов в Москве (ныне — РГАДА), автор первой монографии о царе Василии Шуйском; тайный советник.





Биография

Дмитрий Цветаев родился в семье священника Владимира Васильевича Цветаева (1818—1884) и его жены Екатерины Васильевны (Сакулиной) (1824—1858). В семье было 7 детей, однако, трое из них умерли в младенческом возрасте; оставшиеся — Пётр[1], Иван, Фёдор[2] и Дмитрий.

Д. В. Цветаев учился в Шуйском и Владимирском духовных училищах, Владимирской духовной семинарии и Петербургской духовной академии[3], по окончании которой (1876[4]) закончил педагогические курсы при 2-й петербургской военной гимназии. Преподавал историю, русский язык, словесность, педагогику и методику в средних учебных заведениях ведомств военного, народного просвещения и Императрицы Марии в Орле и Москве. После защиты магистерской диссертации «Из истории иностранных исповеданий в России в XVI и XVII веках» (Москва, 1886), Цветаев поступил в приват-доценты Московского университета. С 1887 года — профессор Варшавского университета по кафедре русской истории, затем — профессор Московского университета (1897—1900)[5]. С 1895 года — действительный статский советник. С 1911 года до конца своей жизни — управляющий Московским архивом министерства юстиции. Был преподавателем Александровского коммерческого училища.

Специальные научные изыскания Цветаева по русской истории были посвящены главным образом «немецкому» вопросу в России и состояли в документальном выяснении положения, жизни и деятельности иностранцев и инородцев протестантского и католического вероисповеданий и отношения русских к этим людям и к западноевропейской культуре и образованности. Сюда относятся статьи и монографии: «Марья Владимировна и Магнус Датский» («Журнал Министерства Народного Просвещения» (ЖМНП, 1878, III); «Протестантство в Польше и Литве, в его лучшую пору» («Чтения в обществе любителей духовного просвещения», 1881, XII); «Вновь открытый закон Петра Великого о протестантах» («Московские Ведомости», 1882, № 319); «Положение протестантов в России до Петра Великого» (ЖМНП, 1883, IX—X); П"ротестантство в России в правление Софьи" («Русский Вестник», 1883, XI); «Из истории брачных дел в царской семье московского периода» («Русский Вестник», 1884, VII—VIII и отдельно); «Генерал Николай Бауман и его дело. Из жизни Московской Ново-Иноземской слободы в XVII веке» (Москва, 1884); «История сооружения первого костела в Москве» (Москва, 1886); «Вероисповедное положение протестантских купцов в России в XVI и XVII веках» («Русский Вестник», 1885 и отдельно); «Обрусение иноземцев-протестантов в Московском государстве» (Москва, 1886); «Положение западного иноверия в Московском государстве» («Московские Ведомости», 1886, № 273—274, вступительная речь, читанная в Московском университете); «Литературная борьба с протестантством в Московском государстве» (Москва, 1887); «Иностранцы в России в XVI—XVII веках» («Русский Вестник», 1887, XII); «Памятники к истории протестантства в России» (часть I, Москва, 1888); «Первые немецкие школы в Москве и основание придворного немецко-русского театра» («Варшавские Университетские Известия», 1889, VIII и «Православное Обозрение», 1890, V—VII и отдельно); «К истории культуры в России в XVI и XVII веках» (Воронеж, 1890); «Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований» (Москва, 1890, докторская диссертация); «История основания русского флота» («Русская Старина», 1896, VII и отдельно); «Медики в Московской России и первый русский доктор» («Труды Русского Медицинского Общества при Варшавском университете», 1896, II и отдельно); «Новые данные о кронпринцессе Софии-Шарлотте» («Московские Ведомости», 1899, № 316) и другие.

В 1890 году в журнале «Филологические записки» была издана статья Цветаева «К истории культуры в России в XVI и XVII веках», а ещё раньше, в 1883 году, А. А. Хованский опубликовал отзывы критики о его книге «Баллады Шиллера».

Из статей Цветаева по другим предметам: «Сношения с Абиссинией» («Русский Архив», 1888, I); «Из истории церковной и государственной жизни в старой Москве» («Христианское Чтение», 1896, I); «Новые материалы к истории Москвы» («Московские Ведомости», 1885, № 75); «Петр Великий во Франции» («Русское Обозрение», 1894 и «Московские Ведомости», 1901, № 252).

Основные взгляды Д. В. Цветаева на русскую историческую жизнь наиболее цельно были сформулированы им в статье «Россия и Западная Европа в их взаимных отношениях» («Русское Обозрение», 1895, II), исходной мыслью которой служит положение, что

по своей природе и истории Россия, как самостоятельное государство, безусловно необходима для правильной жизни самой Западной Европы: до вступления своего в круг европейской системы она была охранительницей её от азиатского напора и разрушения со стороны диких полчищ; по вступлении же своём в систему европейских государств (в эпоху Петровских реформ) она стала незаменимой посредницей между борющимися там сторонами, оберегающей политическое равновесие и тем обеспечивающей благосостояние и возможность беспрепятственного дальнейшего культурного развития западноевропейских государств и народов…

В педагогической литературе из работ Д. В. Цветаева наиболее известны «Баллады Шиллера. Опыт объяснения их» («Филологические Записки» 1881—1882 и отдельно).

Внешние изображения
Фотоархив
(род Цветаевых)
www.ionb.ru/prj/cvetaeva/images/il20.jpg
www.ionb.ru/prj/cvetaeva/images/il21.jpg
www.ionb.ru/prj/cvetaeva/images/il22.jpg

Библиография

См. [gbooks.archeologia.ru/Lib_1_23.htm Список трудов Д. В. Цветаева], а также:

  • Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. — 795 с.
  • Царь Василий Шуйский и место погребения его в Польше. II том приложения к историческому исследованию. Варшава, 1902. — 434 с.

Семья

Жена — Елизавета Евграфовна (ур.Попова), дочери — Екатерина и Александра, сын — Владимир (1891—1937)[6].

Напишите отзыв о статье "Цветаев, Дмитрий Владимирович"

Примечания

  1. Старший из сыновей Пётр Цветаев (1842—1902), как и отец, стал священником.
  2. Фёдор Цветаев (1849—1901) филолог-русист, преподавал русский язык и литературу в гимназиях Шуи, Орла и Москвы; инспектор 2-й московской женской гимназии.
  3. Здесь Д. В. Цветаев начал свои научные занятия по русской истории под руководством профессора М. О. Кояловича.
  4. [www.petergen.com/bovkalo/duhov/spbda.html Выпускники Петербургской духовной академии]
  5. РГАДА, Ф. 364.
  6. [fgurgia.ru/showObject.do?object=148610808 Письма в РГИА]

Литература

Отрывок, характеризующий Цветаев, Дмитрий Владимирович

Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.