Цельсий, Улоф
Улоф Цельсий | |
швед. Olof Celsius | |
Дата рождения: | |
---|---|
Дата смерти: | |
Страна: | |
Научная сфера: |
Систематик живой природы | |
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Celsius».
[www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=1481-1-1 Персональная страница] на сайте IPNI |
Улоф Цельсий (швед. Olof Celsius[1][2][3], 19 июля 1670 — 24 июня 1756) — шведский ботаник[1][2], профессор восточных языков и истории[1], востоковед и теолог[1][2]. Известен также как Улоф Цельсий старший (Улоф Цельсий младший — его сын).
Биография
Улоф Цельсий родился 19 июля 1670 года.
Он был профессором Уппсальского университета[2]: с 1715 года — профессором востоковедения, c 1727 года — профессором теологии.
Улоф Цельсий — один из учителей и покровителей выдающегося шведского учёного Карла Линнея (1707—1778). Вскоре после того, как они познакомились в 1729 году, Линней поселился в доме Цельсия и получил доступ к его обширной библиотеке[4]. Позже, уже после того, как Линней закончил университет, они вели переписку, в том числе тот период, когда Линней работал в Голландии[2].
Улоф Цельсий занимался сведением воедино сведений о растениях, упомянутых в Библии; ему принадлежит одна из первых работ, посвящённых данному предмету, Hierobotanicon, sive, De plantis sacrae Scripturae dissertationes breves, которая была издана в двух частях в Уппсале в 1745—1747 годах.
Улоф Цельсий умер 24 июня 1756 года.
Улоф Цельсий — родной дядя Андерса Цельсия (1701—1744), астронома, геолога и метеоролога (в честь которого назван градус Цельсия).
Сын Улофа Цельсия, Улоф Цельсий младший (1716—1794), был церковным и политическим деятелем, занимал должность профессора истории в Уппсальском университете[5].
Научная деятельность
Улоф Цельсий специализировался на семенных растениях[3].
Научные работы
- Dissertatio philosophica de natura avium, etc. Uppsala, 1690.
- Historia linguæ et eruditionis Arabum. Uppsala, 1694.
- De runis helsingicis… Rom, 1698.
- Runae medelpadicae ab importuna crisi breviter vindicatae. Uppsala, 1726.
- Monumenta runica, in quibus mentio habetur Hierosolymae, ad Christianos sunt referenda. 1733.
- Olof Cesius upgifwer tilökning på några örter, fundna u Upland, sedan Catalogus Plantarum Uplandicarum utgafs år 1732. Uppsala, 1740.
- Hierobotanicon, sive, De plantis sacrae Scripturae dissertationes breves. Uppsala, 1745—1747.
Почести
Карл Линней назвал в его честь род растений Celsia семейства Норичниковые[6][7].
Напишите отзыв о статье "Цельсий, Улоф"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 [d-nb.info/gnd/100828337/about/html DNB, Katalog der Deutschen Nationalbibliothek: Olof Celsius]
- ↑ 1 2 3 4 5 [linnaeus.c18.net/Letters/display_bio.php?id_person=880 Olof Celsius (1670 — 1756)]
- ↑ 1 2 Улоф Цельсий: информация на сайте IPNI (см. ссылку в карточке «Систематик живой природы»).
- ↑ [www.bioresurs.uu.se/skolprojektlinne/pdf/life_of_linnaeaus.pdf Life of Linnaeaus «Жизнь Линнея» на сайте Уппсальского университета] (англ.) (Проверено 10 апреля 2011)
- ↑ Цельзий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Carl von Linné: Critica Botanica. Leiden 1737, S. 92
- ↑ Carl von Linné: Genera Plantarum. Leiden 1742, S. 298
Ссылки
- [d-nb.info/gnd/100828337/about/html DNB, Katalog der Deutschen Nationalbibliothek: Olof Celsius] (нем.)
- [linnaeus.c18.net/Letters/display_bio.php?id_person=880 Переписка Улофа Цельсия и Карла Линнея] // The Linnaean correspondence.
Отрывок, характеризующий Цельсий, Улоф
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.