Цензура в Иране

Цензура в Иране — это контроль государственных органов Исламской Республики и религиозных инстанций за содержанием и распространением информации, в том числе печатной продукции, музыкальных и сценических произведений, произведений изобразительного искусства, кинемато- и фотографических произведений, передач радио и телевидения, с целью ограничения либо недопущения распространения идей и сведений, которые власть полагает вредными или нежелательными.

В Конституции сказано, что «СМИ должны служить распространению исламской культуры в процессе развития Исламской революции, используя конструктивное столкновение различных мнений и идей, решительно воздерживаться от распространения деструктивных сил и антиисламских явлений».

24-я статья Конституции гласит: «Пресса свободна в публикации материалов, за исключением тех случаев, когда они наносят ущерб основам Ислама и общественным правам. Эти случаи определяются законом».

Иностранные корреспонденты отмечают, что местные журналисты, которые критикуют деятельность государственных органов и исламских иерархов, подвергаются преследованиям вплоть до многолетнего тюремного заключения.

Иностранные печатные издания подвергаются цензурным правкам.

Интернет-цензура

В Иране существует самая жёсткая в мире цензура интернет-источников. Вне закона находятся сексуальные и политические сайты, информация о правах женщин и блоги.

Доступ к Википедии для пользователей из Ирана был закрыт 3 декабря 2006 года, одновременно с другими популярными сайтами, например, YouTube и IMDb. Считается, что эта блокировка связана с развёрнутой в стране кампанией по борьбе с влиянием западной культуры.

23 мая 2009 года социальная сеть Facebook оказалась заблокирована на территории Ирана. Наблюдатели полагают, что эти действия властей следует рассматривать в контексте предстоящих выборов президента страны. Чтобы приостановить рост популярности кандидата-реформиста, власти Ирана, скорее всего, и пошли на «отключение» Facebook от иранского сегмента интернета.

После прошедших 12 июня 2009 года выборов, победившие власти запретили съемку и освещение происходящих в стране выступлений оппозиции. Был закрыт доступ к ряду интернет-ресурсов, а также отключены сервисы SMS-сообщений и спутниковые каналы. Однако, в скором времени на YouTube и Twitter стало появляться множество материалов о массовых акциях протеста граждан, требующих пересчета голосов. Для доступа к запрещенным сайтам иранские пользователи используют прокси-серверы, и хотя власти блокируют их тоже, оппозиционеры систематически находят новые. Также большую роль в преодолении сетевой блокады сыграла анонимная сеть Tor. Twitter стал местом координации новых акций, а также распространения призывов и инструкций к DDoS-атакам на правительственные сайты. Подчеркивая важность в сети свободы слова, администрация Twitter пошла на значительные уступки, отменив плановые технические работы на сервере. Представители YouTube также заявили, что их сервис стал одной из немногих возможностей для иранцев показать всему миру происходящее в их стране, поэтому видеозаписи акций протеста удаляться не будут.

10 августа 2012 года министр информации и коммуникаций Ирана Реза Такипур заявил, что к 2013 году Иран планирует полностью отказаться от использования интернета, поскольку считает его «ненадёжным».

Тем не менее, отключение Ирана от сети произведено не было. Новый президент Ирана Хасан Рухани обещал ослабить цензуру в сети. 16 сентября 2013 года в открытом доступе появились Facebook и Twitter, отключенные в 2009 году. Однако в открытом доступе эти социальные сети проработали лишь 1 день.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Литература

• Censorship: A World Encyclopedia

Отрывок, характеризующий Цензура в Иране

– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.