Центральный комитет польских евреев

Центральный комитет польских евреев (польск. Centralny Komitet Żydów Polskich (CKŻP), идиш צענטראל קאמיטעט פון די יידו אין פוילו) — культурно-просветительская, благотворительная, образовательная и представительная организация польских евреев, выживших после Холокоста в Польше. Центральный комитет польских евреев действовал в Польше с 1944—1950 гг.

История

Центральный комитет польских евреев был создан 12 ноября 1944 года как продолжение созданного месяц ранее «Временного Центрального комитета польских евреев» (польск. Tymczasowy Centralny Komitet Żydów Polskich (TCKŻP)). Целью создания Центрального Комитета польских евреев стала восстановление еврейской общины в Польше, разнообразная помощь польским евреям, выжившим в Холокосте и представление их интересов в польском правительстве.

«Историческая комиссия», созданная ранее при Временном Центральном комитете польских евреев, была преобразована Центральную еврейскую историческую комиссию, задачей которой стал сбор сведений о выживших евреях и оказание помощи при поиске нацистских преступников, участвовавших в Холокосте. В мае 1947 года «Центральная еврейская историческая комиссия» была преобразована в Еврейский исторический институт.

С 1946 года большая часть финансирования организации (80 %) производилась за счёт грантов организации «Американский еврейский объединённый распределительный комитет».

В июне 1946 года был создан управляющий совет Центрального Комитета польских евреев. На основе компромисса было предоставлено шесть мест для коммунистов (из так называемой еврейской фракции Польской рабочей партии), по четыре места — для членов Бунда и членов Объединённых сионистов-демократов из партии «Ихуд», по три места — для членов левой Поалей Цион и членов правой Поалей Цион и одно место — для члена Ха-шомер ха-цаир. Первым председателем Центрального комитета был выбран член «Ихуда» Эмиль Зоммерштейн, которого в конце 1946 года заменил Адольф Берман из левой Поалей Цион.

В 1948 году после воздействия польского коммунистического правительства большинство мест в управляющем совете отошло коммунистам. В этом же году были национализированы 22 из 32 еврейских школ и отменена программа, содержащая еврейские предметы. В 1949 году председателем был назначен представитель Польской объединённой рабочей партии Херш Смоляр.

В 1950 году Центральный комитет польских евреев прекратил своё существование после издания специального указа польского правительства, который объединил Центральный Комитет польских евреев и коммунистическое «Общество еврейской культуры» в единую общественную еврейскую организацию Общественно-культурное общество евреев в Польше, которое действует в Польше до настоящего времени.

Издательская деятельность

В 1945—1950 гг. Центральный комитет издавал ежедневную газету на идише «Dos Naje Lebn» («Новая жизнь») и с 1947 года — ежемесячный молодёжный журнал «Ojfgang». В 1946—1947 гг. также работало книжное издательство «Dos Naje Lebn», позднее переименованное в «Undzer Lebn».

Образовательная деятельность

С мая 1946 года при Центральном комитете польских евреев стал работать «Школьный отдел», который смог организовать учебный год 1946/47 гг. для 28 школьных образовательных учреждений и в следующем учебном году — для 33 учебных заведений. Образовательной программой в эти годы было охвачено около трёх тысяч детей. Программа «Школьного отдела» примерно соответствовала польской государственной программе. Были также добавлены предметы по еврейской истории и литературе на иврите и идише. В программе отсутствовал религиозный предмет; в субботу для школьников был выходной день. Школьный отдел также поддерживал 11 детских домов и 60 домов для престарелых.

В 1945 году «Школьный отдел» организовал «Центральную еврейскую библиотеку». С августа 1946 года при «Школьном отделе» стал работать «Отдел землячеств».

Культурная деятельность

При Центральном комитете польских евреев действовал «Отдел культуры и искусства», объединяющий немногих выживших после Холокоста еврейских деятелей культуры. «Отдел культуры и искусства» оказывал финансовую и организационную помощь Еврейскому обществу поощрения искусства. С ноября 1947 при «Отделе культуры и искусства» действовал основанное членами Польской рабочей партии «Еврейское общество культуры и искусства» (позднее было переименовано в «Общество еврейской культуры»). Отдел культуры и искусства также поддерживал деятельность съёмочной студии Kinor.

Литература

• Rafał Żebrowski. Zofia Borzymińska, Po-lin. Kultura Żydów polskich w XX wieku, rozdział Po II wojnie światowej. — Amarant, 1993. — P. 304—318.
• JadFF Schatz. Komuniści w «sektorze żydowskim»: tożsamość, etos i struktura instytucjonalna. — Austeria, 2008. — С. 27-49.
• Nusech Pojln. Studia z dziejów kultury jidysz w powojennej Polsce. — Austeria, 2008. — С. 27-49.

Ссылки

• [www.sztetl.org.pl/pl/term/22,centralny-komitet-zydow-w-polsce-ckzp- Centralny Komitet Żydów w Polsce (CKŻP)]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Центральный комитет польских евреев

И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.