Центр Симона Визенталя

Центр Симона Визенталя
Тип	неправительственная организация
Основатели	Марвин Хиер
Расположение	США США
Ключевые фигуры	Марвин Хиер, Эфраим Зурофф
Представительство	Нью-Йорк, Майами, Торонто, Иерусалим, Париж, Буэнос-Айрес
Сфера деятельности	правозащита
Доход	70 млн долларов США (2014)

Центр Симона Визенталя (англ. Simon Wiesenthal Center) — неправительственная организация, деятельность которой направлена на защиту прав человека, борьбу с терроризмом, антисемитизмом и изучение Холокоста. Центр был основан в Лос-Анджелесе (США) в 1977 году. Создателем Центра и его нынешним руководителем является раввин Марвин Хиер.

Центр получил имя Симона Визенталя, знаменитого общественного деятеля, основателя Центра еврейской документации в Австрии и «охотника за нацистами». Сам Визенталь не принимал участия ни в основании Центра, ни в его работе. Тем не менее, Визенталь говорил: «За свою жизнь я получал много наград. Когда я умру, эти награды умрут со мной. Но Центр Симона Визенталя будет жить как моё наследие».

Представительства

Отделения Центра Симона Визенталя работают в Нью-Йорке, Майами, Торонто, Иерусалиме, Париже и Буэнос-Айресе. Центр аккредитован в качестве неправительственной организации при международных организациях, в том числе ООН, ЮНЕСКО, ОБСЕ, Организации американских государств (ОАГ), Латиноамериканском парламенте и Совете Европы.

Руководство

Центр возглавляет президент Марвин Хиер. Председатель Попечительского совета Ларри Мицель.

Образовательная и общественная деятельность

Основные образовательные проекты Центра — это музеи толерантности в Лос-Анжелесе, Иерусалиме и Нью-Йорке, Мориа Фильмс и Отдел университетских связей.

В 1993 году Центр Симона Визенталя открыл Музей толерантности</span>^ru_en (Museum of Tolerance), посвящённый проявлениям предубеждения и нетерпимости. Большую часть музея занимает мультимедийная экспозиция, рассказывающая о Холокосте.

Центр и его руководитель Марвин Хиер производят документальные фильмы на различные темы, связанные с историей евреев. Отдел Мориа Фильмс создал 11 документальных фильмов. Два документальных фильма — «Genocide» (1981) и «The Long Way Home» (1997), в которых Хиер выступил сопродюсером, получили премию «Оскар».

Эфраим Зурофф, директор офиса Центра Симона Визенталя в Иерусалиме, является координатором исследований нацистских военных преступлений и автором ежегодного (с 2001 г.) отчёта о расследованиях и судебных преследованиях нацистских военных преступников который включает в себя список «наиболее разыскиваемых» нацистских военных преступников.

Конфликты

Строительство Музея толерантности в Иерусалиме вызвало протесты некоторых арабских лидеров, которые утверждали, что музей строится на территории древнего арабского кладбища Mamilla. Верховный суд Израиля отверг эти претензии, указав, что данная территория не была частью кладбища более 50 лет и за это время активного общественного использования территории никаких протестов не было и никто эту территорию как кладбище не рассматривал.

Ссылки

• [www.wiesenthal.com/ Simon Wiesenthal Center]

Отрывок, характеризующий Центр Симона Визенталя

– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.