Церковь Александра Невского (Копенгаген)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Православный храм
Церковь Александра Невского
Aleksandr Nevskij Kirke

Церковь в честь св. кн. Александра Невского в Копенгагене
Страна Дания
Город Копенгаген, Bredgade, 53
Конфессия Православие
Епархия Берлинская и Германская епархия РПЦЗ 
Тип здания Церковь
Архитектурный стиль русско-византийский
Автор проекта Д. Н. Гримм
Основатель Мария Фёдоровна
Строительство 18811883 годы годы
Статус действующий храм
Состояние действующий
Сайт [www.ruskirke.dk/ Официальный сайт]
Координаты: 55°41′07″ с. ш. 12°35′26″ в. д. / 55.6852833° с. ш. 12.5906944° в. д. / 55.6852833; 12.5906944 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.6852833&mlon=12.5906944&zoom=17 (O)] (Я)

Це́рковь благове́рного кня́зя Алекса́ндра Не́вского (дат. Aleksandr Nevskij Kirke) — православный храм в Копенгагене (Дания). Здание относится к достопримечательностям датской столицы.

Храм находится в юрисдикции Берлинской и Германской епархии Русской православной церкви заграницей. Настоятель — протоиерей Сергий Плехов.





История

Первый русский православный храм в Копенгагене был освящён во второй четверти XVIII века в доме русского посла.

Современный храм был построен по желанию императрицы Марии Фёдоровны, дочери датского короля. В 1881 году русское правительство приобрело участок на улице Bredgade и ассигновало 300 000 рублей, куда входили 70 000 из личной кассы императора Александра III. В том же году была начата постройка храма. Церковь строилась по проекту профессора Д. Н. Гримма. В строительстве участвовали директор датской академии художеств профессор Ф. Мельдаль[da] и местный архитектор Альберт Х. Нильсен (дат. Albert Nielsen).

29 августа (10 сентября1881 года храм был освящен протоиереем Иоанном Янышевым в сослужении с протоиереем Н. И. Волобуевым и иеромонахом Александро-Невской лавры Митрофаном I-м. На освящении присутствовали Александр III, Мария Фёдоровна, цесаревич Николай Александрович, великий князь Георгий Александрович, великая княжна Ксения Александровна, датский король Христиан IX и греческая королева Ольга Константиновна.

В 1920 годы храм находился в юрисдикции Управляющего русскими приходами в Западной Европе Русской православной церкви.

В храме молилась, находясь в эмиграции, Мария Фёдоровна, здесь же 19 октября 1928 года её отпел митрополит Евлогий (Георгиевский).

С переходом митрополита Евлогия (Георгиевского) в Константинопольский патриархат, в Западноевропейском экзархате русских приходов. В 1983 году приход со всем его имуществом передан Берлинской и Германской епархии Русской православной церкви за границей

В апреле 2000 года часть прихода вышла из юрисдикции РПЦЗ и перешла в лоно Русской православной церкви, основав 19 апреля новый приход святого Александра Невского, расположившийся по адресу Nyhavn, 22[1].

Архитектура, убранство

Храм построен в русско-византийском стиле из датского красного облицовочного кирпича. Фасад украшен по фронту белым песчаником по рисунку художника А. К. Фишера. Нижний этаж облицован серым гранитом.

Вход в храм широкий, крытый; лестницы выполнены из белого мрамора. По стенам входа написан 120-й псалом: «Возведох очи мои в горы…»

На фронтоне в нише находится икона святого благоверного великого князя Александра Невского, написанная на плите из вулканического камня профессором Ф. А. Бронниковым.

Храм освещается сводчатыми окнами с матовыми стеклами. Пол в церкви мраморный мозаичный, в алтаре — дубовый паркетный. Стены и потолок расписаны византийским золоченым орнаментом по темному фону. Бронзовое паникадило в виде креста — подарок Александра III.

Резной иконостас был выполнен из темного американского ореха. Иконы написаны на холсте художником Ф. А. Бронниковым. На горнем месте находится картина «Христос укрощает бурю» (Мф. 8,23—27) кисти Ф. А. Бронникова; справа от входа — картина «Хождение по водам» (Мф. 14, 22—36) А. П. Боголюбова. По обеим сторонам от алтаря расположены картины из жития Александра Невского, написанные И. Н. Крамским: молитва князя с дружиной перед Невской битвой в Софии; пострижение князя в схиму.

Среди почитаемых святынь в храме находятся:

  • киот с иконами, принадлежавшими императрице («шкафчик Марии Феодоровны»), помещённый в южной части храма, у алтаря.
  • чудотворная икона Божией Матери «Копенгагенская-Иерусалимская», именуемая «плачущей». Икона была передана вдовствующей императрице в утешение от русских монахов с Афона[2]

В звоннице 6 колоколов общим весом 640 килограмм (самый большой весит 288 килограмм).

Напишите отзыв о статье "Церковь Александра Невского (Копенгаген)"

Примечания

  1. [www.ortodoxy.dk/index.php?option=com_frontpage&Itemid=1 Сайт прихода МП]
  2. В память о перезахоронении останков императрицы Марии Фёдоровны в Петропавловский собор был передан список с иконы.

Ссылки

  • [www.ruskirke.dk/ortodox/GLAVNAA/GLAVNAA.html Сайт храма Александра Невского в Копенгагене]

Отрывок, характеризующий Церковь Александра Невского (Копенгаген)

– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»