Церковь Воскресения на Дебре

Православный храм
Церковь Воскресения Христова на Дебре
Страна	Россия
Местоположение	Кострома, ул. Нижняя Дебря, д. 37
Конфессия	Православие
Епархия	Костромская и Галичская епархия
Основатель	Кирилл Исаков, костромской купец из Гостиной сотни
Строительство	1645—1651 годы
Приделы	Трёх Святителей, св. Екатерины
Состояние	действует

Церковь Воскресения Христова на Дебре (Воскресенский собор) — православный храм в Костроме, на берегу реки Волги.

История

Воскресенская церковь на Дебре — единственный сохранившийся в Костроме посадский храм XVII века. Он был построен в середине XVII века, не позднее 1652 года.

Нижняя Дебря — одна из древних улиц Костромы, проходящая вдоль левого берега Волги. Название улицы указывает на густые заросли у реки, заросшую лесом низину, чащу. Эта версия подтверждается названием другой древней улицы, проходящей рядом, — Лесной. Впрочем, уже в XVII веке с названием Нижняя Дебря соперничает другое — Нижнебережняя улица, а со второй половины XIX века — Нижняя Набережная улица.

По преданию, первая церковь «на нижней дебре» была поставлена костромским князем Василием Ярославичем. Как сообщает дошедшее фрагментами его «Житие», молодой князь любил охотиться в борах над Чёрной речкой и, чтобы не водить всякий раз с Сулы своры собак, перевёл туда псарню, поселил псарей и построил для них деревянную церковь Воскресения. К XV веку выросший вдоль Волги Вознесенский посад достиг здешних мест, в XVII веке в районе Дебри располагались многочисленные кожевенные мастерские. В начале XVII века здесь, на Нижней Дебре, значится шатровая деревянная посадская церковь Воскресения с приделом святой Екатерины и с тёплой церковью Космы и Дамиана.

Умножившееся посадское население решило возвести на их месте каменный храм. Самый крупный вклад на его сооружение внёс богатый торговец из Гостиной сотни Кирилл Григорьев сын Исаков, живший неподалеку — «от реки от Черной идучи к Боровой улице». Согласно преданию, среди бочонков краски, поставленных ему из Англии, обнаружил один не с краской, а с золотыми монетами. Исаков решил использовать их на строительство церкви. Строили храм мастера из Ярославля и Великого Устюга. Храм был расписан вскоре после постройки, в 1650—1652 годах. Предположительно, росписи сделаны мастерами артели Василия Запокровского, а фрески Трехсвятительского придела — в 1670 году, как предполагают, Гурием Никитиным и его артелью.

В 1740-х годах окна церкви были растёсаны, проёмы галереи заложены, а западное крыльцо соединено крытым переходом со Святыми воротами.

Первоначально при храме была колокольня. Но в 1801 году при перестройке соседнего «тёплого» Знаменского храма, составляющего с Воскресенской церковью единый комплекс, колокольня была разобрана, а на её месте возведена новая, примыкающая к Знаменской церкви.

В 1911—1912 годах церковь была частично реставрирована архитектором Дмитрием Милеевым. В 1913 году, во время празднования 300-летия Дома Романовых, её посещал император Николай II с дочерьми и свитой.

В советское время храм оставался действующим до 1930-х годов. Тогда он был закрыт, и в его стенах устроили зернохранилище, а в подклете был военный склад. В 1946 году храм вновь был открыт. По воспоминаниям современников, в храме не было полов, были выломаны иконы из иконостасов, выбиты окна. Более четверти века (с 1964 года) небольшая церковь служила кафедральным собором Костромской епархии. Здесь до 1991 года сохранялась одна из самых почитаемых костромских святынь — Феодоровская икона Божией Матери из разрушенного большевиками в 1934 году Успенского собора. В 1967—1969 годах были проведены реставрационные работы во входной группе и Святых воротах.

При церкви Воскресения на Дебре в 1993 года был учреждён Знаменский женский монастырь, в ведение которого была передана также полуразрушенная соседняя Знаменская церковь. Церковь восстанавливают, полностью отстроена заново пятиярусная колокольня.

Архитектура

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 4410020003

Здание церкви — крестовокупольное, без трапезной, четырехстолпное и пятиглавое, с тремя апсидами. Церковь поставлена на подклет и окружена галереями с крыльцами (три шатровых крыльца с лестницами-всходами).

Северный придел Трех Святителей с горкой кокошников — одноглавый. Его интерьер является наиболее древним и цельным.

Помещение храма разделено четырьмя квадратными столбами с перекинутыми между ними и стенами подпружными арками на девять частей. Подкупольный квадрат сдвинут к востоку. У галереи — коробовые своды с распалубками над арками, у крылец — крестовые. Придел перекрыт сомкнутым сводом, все апсиды — коробовыми с конхами.

«Святые ворота» ограды находятся с западной стороны церкви и представляют собой кирпичное сооружение с белокаменными деталями в виде двухпролетной арки с широким проездом и более узким проходом, поставленное вдоль улицы.

Ссылки

• [enckostr.ru/showObject.do?object=1804589897 Храмовый комплекс: церкви Воскресения на Дебре и Знамения. XVII—XIX вв. / Электронная энциклопедия «Памятники истории и культуры Костромы»]
• [www.znamenskii.ru Официальный сайт Знаменского монастыря]
• [www.kostroma-eparhia.ru/index.php?view=article&catid=37%3A2008-03-02-11-25-05&id=649%3Aznamenskijzhenskijmonastyrgradakostromy&option=com_content&Itemid=70 Знаменский монастырь на официальном сайте Костромской епархии]
• [www.temples.ru/card.php?ID=7121 Церковь Воскресения Христова на Дебре на temples.ru]
• [russian-church.ru/viewpage.php?cat=kostroma&page=51 Знаменский монастырь и храм на russian-church.ru]
• [kostromka.ru/kildyshev/freski/3.php Кильдышев А.В. Фрески церкви Воскресения на Дебре: «История мироздания» и «Апокалипсис» в росписях галерей церкви Воскресения на Дебре в Костроме]
• [kostromka.ru/demidov/church/3.php С.Демидов. Храм Воскресения Христова на Дебре]

Отрывок, характеризующий Церковь Воскресения на Дебре

– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.