Церковь Казанской иконы Божией Матери (Александровская)

Православный храм
Церковь Казанской иконы Божией Матери
Страна	Россия
Город	Санкт-Петербург, посёлок Александровская, улица Клин, дом 2
Конфессия	Православие
Епархия	Санкт-Петербургская
Благочиние	Царскосельское
Тип здания	Церковь
Архитектурный стиль	эклектика
Архитектор	Е.Л. Светлова
Первое упоминание	1906 год
Строительство	2006—2007 годы
Дата упразднения	1934—2006 годы
Состояние	Восстанавливается
Сайт	[www.kazansky-hram.ru Официальный сайт]

Це́рковь Каза́нской ико́ны Бо́жией Ма́тери — православный храм в Санкт-Петербурге, в посёлке Александровская.

Приход храма относится к Санкт-Петербургской епархии Русской православной церкви, входит в состав Царскосельского благочиннического округа. Настоятель — протоиерей Борис Леонидович Куприянов.

История

Явление иконы Божией Матери Казанская

27 апреля (9 мая) 1826 года крестьянка деревни Александровки Марфа Екимова сообщила священнику Благовещенской церкви Антонию Благовещенскому, что ей в течение трёх ночей являлась «прекрасная женщина в белой одежде», которая приказывала выйти на берег реки Кузьминки и взять икону. При этом, по свидетельству жителей, задние ворота двора были каждый раз открытыми. На третью ночь после явления, выйдя через ворота к реке, Марфа увидела свет, в котором образ спустился на берег за огородом.

Причт Кузьминской церкви освидетельствовал чудо. О событии было сообщено митрополиту Серафиму (Глаголевскому), повелевшему установить образ в Благовещенской церкви. Икона пользовалась большим почитанием. Уже 3 (15) июня 1826 года храм посетила императрица Александра Фёдоровна с наследником Александром Николаевичем и великой княжной Марией Николаевной.

Первый храм

Деревня Александровка была приписана к приходу Кузьминской церкви. Удалённость от храма побудила жителей деревни выступить с инициативой об учреждении Православного Братства во имя Пресвятой Богородицы. При этом, было решено найти средства для постройки в деревне церкви в честь Казанской иконы Божией Матери в память её чудесного явления 27 апреля (9 мая) 1826 года.

Летом 1892 года в дачном доме, принадлежавшем местному жителю С. В. Лабутову, была освящена и открыта чайная Царскосельского отдела Общества трезвости, однако просуществовала она недолго и лишь в начале 1898 года для «проведения духовных бесед, чтений и устройства молитвословий» её владельцу вновь было разрешено открыть помещение, в котором усердием дачников были установлены иконы, подсвечники и различная церковная утварь.

В 1903 году по инициативе Николая Фёдоровича Петерсона и при поддержке местных дачевладельцев было принято решение о создании Братства во имя Пресвятой Богородицы, которое и было официально учреждено 25 января (7 февраля) 1904 года. 29 мая (11 июня) 1905 года на крестьянском сходе деревень Редкое и Верхнее Кузьмино было подтверждено ранее принятое решение предоставить Братству для постройки храма участок сельскохозяйственной земли между полотном Санкт-Петербург-Варшавской железной дороги и Императорской железнодорожной веткой, а 8 (21) декабря того же года Министерство внутренних дел официально утвердило это решение. Помимо средств, выделенных местными дачниками, императрицей Александрой Фёдоровной на сооружение храма было пожертвовано 3100 рублей. Закладка деревянного храма состоялась 16 (29) августа 1906 года. В этот день к месту закладки из Кузьминской церкви вышел крестный ход с чудотворной Казанской иконой. Проект храма был разработан членом Братства гражданским инженером Владимиром Дмитриевичем Николя. При этом в процессе постройки он был реализован в изменённом виде. 12 (25) апреля 1907 года храм был торжественно освящён митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием (Вадковским). Одноглавая церковь с шатровой колокольней имела в плане форму креста и была построена в стиле деревянного русского зодчества. Высота купола снаружи превышала 21 метр, а высота главного алтаря и боковых приделов составляла по 4 метра. Храм был освещён десятью большими и десятью малыми окнами в два света, помимо которых в куполе имелись ещё 12 крестообразных окон, а в главном алтаре и боковых приделах по два больших окна в каждом. Для отопления церкви в зимнее время были устроены 5 печей. Колокола для храма были отлиты на гатчинском заводе Лаврова. Церковь вмещала до тысячи человек. Внутри храма первоначально находился небольшой дубовый иконостас. 14 (27) августа 1912 года в главном приделе был установлен и освящён новый трёхъярусный золочёный иконостас, выполненный художниками Яковлевым и Хвостовым, и сооружённый на средства почётного члена Братства Ф. С. Заводова и других лиц. В новый иконостас были добавлены ещё шесть икон, написанные на цинковых досках. В 1913 году был устроен левый боковой придел во имя Архистатига Божия Михаила, преподобного Димитрия Прилуцкого и священномученика Власия Севастийского.

В храме находился точный список с явленной в 1826 году Казанской иконы Божией Матери, преподнесённый Братству ещё в январе 1905 года дачником А. П. Чистовым. Эта икона, написанная художником Ф. Е. Егоровым, была украшена серебряным окладом и помещена в белый позолоченный киот. Кроме того, этот благотворитель пожертвовал несколько больших икон, написанных на полотне, среди них иконы священномученика Ипатия Гангрского; преподобного Сергия Радонежского; преподобного Серафима Саровского, украшенные серебряными позолоченными венцами и помещённые в золоченые киоты. В 1904 году от дачника А. М. Латышева поступил точный список с Казанской иконы Божией Матери, находившейся в Казанском соборе в Санкт-Петербурге. Рядом с храмом была устроена сторожка, возведено здание для Общества трезвости с религиозно-нравственной библиотекой. Начало действовать кладбище.

Церковь была закрыта по постановлению Президиума Леноблисполкома от 10 июня 1934 года, а её помещение было передано под клуб. По словам старожилов, здание церкви сгорело в конце 1930-х годов от неосторожного обращения с огнём. Фундамент храма был разобран в 1960 году, к началу 1990-х годов сохранилась лишь небольшая часть кладки с левого крыла.

Современная церковь

В 1994 году среди жителей Александровки была образована и вскоре зарегистрирована община, поставившая целью постройку хотя бы небольшой церкви во имя Казанской иконы Божией Матери. В 1996 году на собранные средства Была построена небольшая деревянная церковь-часовня, в которой и совершались богослужения.

Летом 1996 года рядом со зданием временной часовни на средства «Балтийской строительной компании» началось возведение каменного храма. Закладку церкви совершил священник Николай Яцкунас. Строительство и отделка храма закончились через год, и 26 октября 1997 года он был полностью освящён митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Владимиром (Котляровым) в сослужении местного духовенства.

Архитектура, убранство

Храм построен у бывшей дороги в Санкт-Петербург, в месте, исторически называемом Клин. Название связано с тем, что этот участок ограничивают река Кузьминка и впадающий в неё ручей, а также две линии железных дорог — Варшавской и Императорской ветки

Церковь каменная, однопрестольная, построена по проекту архитектора Е. Л. Светловой. Новый храм во имя Казанской иконы Божией Матери однопрестольный. Архитектура храма: четверик, завершённый малым восьмериком под шатровым куполом, с трапезной и двухъярусной шатровой колокольней, — отдалённо воспроизводит черты первоначальной постройки. Храм имеет три входа: западный, северный и южный.

Иконостас двухярусный, иконы — современные, выполненные в древнерусском стиле. На алтарной арке находится фреска с образом Божией Матери «Державная». Справа от иконы изображены Феодоровский Государев собор и сам храм в Александровке, а слева — Софийский собор и Знаменская церковь. В барабане купола устроены восемь окон; на внутреннем своде изображены херувимы.

Территория храма

• Храм-часовня Казанской иконы Божией Матери, построенная в 1996 году по проекту архитектора Д. П. Козлова на собранные средства. Здание деревянное, увенчанное луковичной маковкой. В храме проходили все богослужения до освящения каменной церкви. В настоящее время здесь совершаются требы.
• Памятный крест, каменный, был установлен в октябре 1997 года на месте, где, по преданию, произошло явление Казанской иконы Божией Матери. Надпись: «Сие место явления Казанской Иконы Божией Матери 27 апреля 1826 года». Первоначально, 10 мая 1996 года здесь был освящён деревянный крест.
• Сторожка с кабинетом настоятеля построена одновременно с деревянным храмом.
• Церковно-приходская школа. Двухэтажное каменное здание с луковичной главкой, увенчанной крестом, было построено в 1999—2001 году по проекту архитектора Алексея Вячеславовича Михалычева.
• Приходское кладбище и захоронения при храме. Кладбище было устроено с возведением первого храма, остаётся действующим. За алтарём церкви было обнаружено несколько захоронений, над которыми в настоящее время восстановлены деревянные восьмиконечные кресты. Здесь погребены: церковный староста Владимир Петрович Назаров (1854—1922), его супруга Мария Антоновна Назарова (1862—1931) и их дочь Александра Владимировна Классен (1891—1927). Рядом находятся могилы учредителя Александровского братства Сергея Васильевича Лабутова (скончался после 1917 года) и одного из псаломщиков храма.

Приход

Традиции

Ежегодно, 27 апреля (ст. ст.) каждого года, в храмовый праздник совершался крестный ход на речку Кузьминку, на место явления иконы. Здесь духовенство служило молебен с погружением креста в воду речки Кузьминки.

Духовенство

17 (30) июля 1907 года при храме был открыта штатная священническая вакансия, а в 1910 году приход стал самостоятельным.

Настоятели церкви
Даты	Настоятели
27 сентября (10 октября) 1908 — 1911	священник Иоанн Иоаннович Энтсон (1874—1969)
16 (29) июня 1911 — 30 января (12 февраля) 1913	священник Николай Петрович Смирнов (1876—1941)
5 (18) марта 1913 — после 1917	священник Виктор Михайлович Дамаскинский (1885—…)
1923 — 1932	священник Василий Григорьевич Попов (1888—1932)
1932 — 1934	…
1934—1994	приход не существовал
1994 — 1996	священник Николай Борисович Яцкунас (род. …)
26 октября 1996 — настоящее время	протоиерей Борис Леонидович Куприянов (род. 1949)

Часовни

• Часовня на железнодорожной станции Александровская. 25 мая (6 июня) 1867 года во время посещения Александром II Всемирной выставки в Париже на него было совершено покушение польским террористом А. И. Березовским. Император не пострадал. В память о спасении государя на станции Александровская было решено возвести небольшую каменную часовню, которая была заложена в сентябре 1868 года. Она сооружалась по проекту архитектора А. Ф. Видова и 25 мая (6 июня) 1869 года была освящена главным священником Главного штаба гвардии и гренадер протопресвитером В. В. Бажановым в присутствии императора Александра II и членов Императорской Фамилии. Белокаменное здание было увенчано шатровым куполом и небольшой луковичной маковкой. Карниз часовни над входом был украшен надписью: «Слава в вышних Богу», а сверху неё, по всему периметру, обрамлён узорчатыми закомарами. Внутри часовни в бронзовых позолоченных рамах находились три больших живописных образа одинакового размера, написанные на медных досках. Центральный — образ Вознесения Господня и два боковых — святого благоверного князя Александра Невского и святого равноапостольного князя Владимира, у каждого из которых сверху и снизу была выложена благодарственная надпись. Здесь же находился еще один образ Вознесения Господня, написанный на дереве и украшенный полудрагоценными камнями, преподнесённый московскими единоверами 17 (29) апреля 1869 года. Образ был украшен сребропозлащённой ризой и надписью: «Сей образ устроен во славу Божию и в память покрова Божия над благочестивейшим Государем Александром Николаевичем, дивно явленнаго в Париже 25 Мая 1867 года, в день Православнаго праздника Вознесения Господня». Часовня не имела окон, находилась на небольшом возвышении с каменными ступенями и была обнесена лёгкой железной оградой. Рядом с ней находилась каменная караулка со службами. Несмотря на то, что часовня находилась на территории сначала Кузьминского, а затем Алексанровского прихода, она не была приписана к какой-либо церкви и находилась в ведении Царскосельского дворцового правления. По постановлению Отдела Управления Троцкого уездного исполкома от 28 августа 1923 года часовня была закрыта, а находившееся в ней имущество было сдано «на хранение дорожным мастерам». Сохранившись в годы Великой Отечественной войны, здание было разобрано во время комсомольского субботника в 1949 году. В 2011 году на сохранившемся цоколе был установлен памятный знак в виде креста с фотографией Николая II и надписью «Император Николай II. Благодарная Россия».
• В 1882 году крестьянка Анисья Макарова подала прошение с просьбой разрешить в Александровке постройку каменной часовни в память императора Александра II на развилке дорог в Петергоф и Санкт-Петербург. Несмотря на то, что архитектор Александр Львович Гольм даже составил её проект, часовня так и не была построена. В 1911 году староста Казанского храма Н. А. Русинов вновь поднял вопрос о сооружении на этом месте часовни в ознаменование 50-летия освобождения крестьян, однако и это намерение также осталось неосуществлённым.

Литература

• Мещанинов М. Ю. Храмы Царского Села, Павловска и их ближайших окрестностей: Краткий исторический справочник. — 2-е, испр. и доп.. — СПб.: Genio Loci, 2007. — С. 395—405. — ISBN 5-9900655-3-1.

Отрывок, характеризующий Церковь Казанской иконы Божией Матери (Александровская)

– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.