Церковь Святого Ламберта (Мюнстер)

Церковь
Церковь Святого Ламберта St. Lamberti
Страна	Германия
Город	Мюнстер
Конфессия	Католическая церковь
Епархия	Мюнстерское епископство
Тип здания	Зальный храм
Архитектурный стиль	Готика
Строительство	1375—??? годы
Статус	Действующая
Состояние	Восстановлена
Сайт	[www.st-lamberti.de/ Официальный сайт]

Церковь Святого Ламберта (нем. St. Lamberti) — яркий представитель позднеготической архитектуры Вестфалии. Церковь находится в городе Мюнстере (федеральная земля Северный Рейн-Вестфалия) в северном окончании улицы Принципальмаркт.
Каждый вечер, кроме вторника, с 21:00 до полуночи на колокольной башне церкви трубач дует в рог каждые полчаса. Кроме Мюнстера подобная традиция сохранилась еще в трёх городах — Бад-Вимпфене, Нёрдлингене и Кракове.

История

На перекрестке старейших улиц Мюнстера — Принципальмаркт, Роггенмаркт («Ржаной рынок») и Alter Fischmarkt («Старый рыбный рынок») — церковь торговцев существовала уже в XI веке. Сегодняшняя церковь Святого Ламберта была заложена в 1375 году. Стилистически церковь святого Ламберта — это позднеготический вытянутый с запада на восток зальный храм. В 1386 году в церкви был установлен орган, который был заменён в 1580 году.

В конце XIX века полуразрушенный готический купол колокольной башни был заменен на купол в стиле классицизма, но уже в 1871 году возникла угроза обрушения башни ввиду её опасного наклона. Поэтому в 1887-1889 годах были выполнены работы по перестройке башни, в результате чего церковь получила псевдоготический купол высотой 90,5 м, который является уменьшенной копией купола Фрайбургского мюнстера. Проект купола выполнили молодые архитекторы Бернхард Хертель и Хильгер Хертель Младший.
В ходе второй мировой войны во время бомбардировок союзнической авиации крыша и башня церкви были разрушены. Колокола были демонтированы ещё в 1942 году. Крыша церкви была восстановлена ещё в 1946 году, остальные восстановительные работы продолжались до 1959 года.
В 1987 году был установлен новый главный орган работы мастерской Карла Щуке, а в 2004 году в хорах был установлен ещё один орган работы Иоганна Рохлфа.

Клетки анабаптистов

Церковь Святого Ламберта приобрела известность после событий Мюнстерской коммуны 1534-1535 годов, когда в железных клетках в церкви были выставлены тела руководителей анабаптистов — Иоанна Лейденского, Бернта Крехтинга и Бернта Книппердоллинга.
Клетки были изготовлены в 1535 году в Дортмунде кузнецом Бертольтом Людингхаусеном. На одной из клеток указан год изготовления римскими цифрами — MCCCCCXXXV. Размеры передних стенок клеток составляют: 187×78 см, 187×76 см и 179×79 см, вес каждой клетки ≈ 240 кг. Первоначально клетки предполагалось использовать для перевозки пленников.
3 декабря 1881 года ввиду ветхости колокольной башни клетки были сняты и установлены в церкви Доминиканцев на Salzstraße. 22 сентября 1898 года клетки были установлены с южной стороны восстановленной башни церкви Святого Ламберта.
Клетки были отреставрированы в 1927 году, но уже 18 ноября 1944 года от прямого бомбового попадания произошло обрушение башни, в результате чего клетки сильно пострадали. Отреставрированные клетки были вновь подвешены на башне церкви после окончания её восстановления.
В 1888 году были изготовлены копии клеток, одна из которых была приобретена профессором зоологии Германом Ландоисом для его псевдоисторической коллекции, которая хранится в старом зоопарке, а ещё две выставлены в Городском музее Мюнстера.

Литература

• Hans Josef Böker: Die Marktpfarrkirche St. Lamberti zu Münster. Die Bau- und Restaurierungsgeschichte einer spätgotischen Stadtkirche. Aus: Denkmalpflege und Forschung in Westfalen, Bd. 18, Bonn 1989.

Отрывок, характеризующий Церковь Святого Ламберта (Мюнстер)

– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.