Церковь Сурб Хач (Ростов-на-Дону)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Армянская церковь
Церковь Святого Креста
Սուրբ Խաչ
Страна Россия
Город Ростов-на-Дону
Конфессия Армянская Апостольская Церковь
Епархия Ново-Нахичеванская и Российская епархия 
Тип здания Церковь
Строительство 17861792 годы
Состояние отреставрированное
Координаты: 47°17′25″ с. ш. 39°43′19″ в. д. / 47.290417° с. ш. 39.72194° в. д. / 47.290417; 39.72194 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=47.290417&mlon=39.72194&zoom=17 (O)] (Я)

Церковь Сурб Хач (арм. Սուրբ Խաչ [suɾpʰ χɑtʃʰ], рус. Церковь Святого Креста) — армянская церковь в Ростове-на-Дону. Является старейшим из сохранившихся до наших дней зданием в современных границах города[1]. Церковь была построена армянскими переселенцами из Крыма в память об одноименном крымском монастыре.





История

Церковь монастыря Сурб Хач была заложена в 1783 году, а строительство началось в 1786 году и длилось 6 лет. 27 ноября 1792 года церковь была освящена.

Церковь построена в стиле классицизма. Важными элементами в композиции здания являются портики, в то время как плоскости стен, в частности, барабана, членятся пилястрами и карнизами. Церковь пряумоугольная в плане, с небольшими ризалитами в средней части и с выступающей на востоке апсидой[2].

В 1862 году недалеко от западного фасада церкви была построена двухъярусная, с высоким четырёхгранным шатром колокольня. К востоку от церкви находился двухэтажный архиерейский дом. В нём размещалась основанная в 1791 году общеобразовательная школа, позднее реорганизованная в семинарию с пансионатом. При семинарии была устроена библиотека, в 1883 году перевезенная в Нахичевань. Также в здании располагалась первая на юге России типография, действовавшая с 1790 по 1796 год. Более 20 книг было напечатано в типографии за эти 6 лет[2]. Колокольня и архиерейский дом были утрачены в XX веке.

От церкви к реке Темерник спускается каменная лестница, которая раньше через два моста вела к парку, находившемуся в излучине реки. К востоку от церкви находится возведенная в 1862 году настройка над родником «Чорхах».

Монастырь действовал до 1931 года, когда богослужения были прекращены, монастырь закрыт и передан местному совхозу под зернохранилище[3].

В 1968—1972 годах в монастыре проводились восстановительные работы по проекту выдающегося архитектора Марка Григоряна, что интересно, уроженца Нахичевани.

14 ноября 1972 года в здании был открыт Ростовский музей русско-армянской дружбы, насчитывающий более 10 тыс. экспонатов. С 2000 года в храме возобновлены богослужения[1][4].

В настоящее время храм окружен жилыми микрорайонами, образующими Северный жилой массив. Храм с окружающим его парком, обнесённым изгородью, расположен на высоком правом берегу верхнего из двух Северных водохранилищ в балке Темерник, к которой он обращён лицевой стороной (на юг). К востоку от каменной лестницы из-под холма, на котором стоит храм, бьёт родник. Возле родника устроена купальня и зона отдыха. Купальня монастыря является одним из традиционных мест Ростова для крещенских купаний.

У стен церкви похоронены армянские поэты и писатели Арутюн Манукович Аламдарян, Микаэл Лазаревич Налбаднян и Рафаэл Габриэлович Патканян.

Реликвия

В церкви находится Хачкар (крест-камень) VI века, по преданию, вывезенный из древней столицы Армении — города Ани, и привезенный в XVIII на донскую землю армянскими переселенцами из Крыма.

Интересные факты

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Церковь Сурб Хач (Ростов-на-Дону)"

Литература

  • ЭФФЕКТИВНЫЕ СЕМИДЕСЯТЫЕ. Статья к фильмам «Голубое озеро, река Кагальник (село Самарское). За четыре часа», «Back 220. Темерник (Ростовское море, Северное водохранилище), родник, церковь Сурб Хач. Пятичасовая велосипедная прогулка».

Примечания

  1. 1 2 [www.patriarchia.ru/db/text/219837.html Монастырь Сурб-Хач в Ростове-на-Дону возвращён Армянской Церкви] (рус.). Патриархия.ru (26 марта 2007 г.). — По материалам пресс-конференции в ИА «Росбалт-Юг» заместителя главы Ново-Нахичеванской и Российской епархии Армянской Апостольской Церкви архимандрита Вртанеса. Проверено 16 июля 2009.
  2. 1 2 В.П. Грудев, Ю.Н. Солнышкин, А.В. Тарасов, М.А. Честнов. Проект реставрации б. церкви монастыря Сурб Хач. — Ростов-на-Дону, 1988.
  3. Вячеслав Грантович Вартанян. Саркис Суренович Казаров. История Армянской апостольской церкви на Дону (XVIII-XX вв.). — Изд-во Таганрог. ин-та упр., 2008. — 120 с.
  4. Музей русско-армянской дружбы. [www.museum.ru/M859 Музей русско-армянской дружбы] (рус.). Российская сеть культурного наследия (20 августа 2002 г.). — Краткая официальная информация о музее. Проверено 16 июля 2009. [www.webcitation.org/66bRXMBe0 Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Церковь Сурб Хач (Ростов-на-Дону)

Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.