Мариацкий костёл (Краков)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Памятник культуры Малопольского воеводства[1]: регистрационный номер А-3 от 8 марта 1973 года.

Церковь
Мариацкий костёл
Kościół archiprezbiterialny pw. Wniebowzięcia Najświętszej Marii Panny (Kościół Mariacki)

Вид с Рыночной площади
Страна Польша
Конфессия католицизм
Архитектурный стиль готика
Координаты: 50°03′42″ с. ш. 19°56′21″ в. д. / 50.06167° с. ш. 19.93917° в. д. / 50.06167; 19.93917 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.06167&mlon=19.93917&zoom=17 (O)] (Я)

Мариацкий костёл или Церковь Успения Пресвятой Девы Марии— католический приходской костёл готической архитектуры в Кракове (Польша). В 1962 году получил от Ватикана титул малой базилики. В настоящее время полное официальное наименование церкви — Архипресвитериальный костёл Взятия на небо Пресвятой Девы Марии (польск. Kościół archiprezbiterialny pw. Wniebowzięcia Najświętszej Marii Panny).

Мариацкий костёл является одним из основных архитектурных доминант краковского Главного Рынка, выходя на него главным фасадом, но находясь по адресу Мариацкая площадь, 5. Костел находится на трассе Малопольской дороги святого Иакова.





История

Согласно информации Яна Длугоша, первый каменный костёл в романском стиле был основан в 1221-1222 годах епископом Иво Одровонжем на месте прежнего деревянного храма. Вскоре, однако, костел был уничтожен в результате татарских набегов.

В 1290-1300 годах, частично на прежнем фундаменте, был построен раннеготический зальный храм, освященный около 1320-1321 гг. Между тем, строительные работы продолжались до 1320-х гг.

В 1355-1365 гг. на средства Миколая Вежинка, краковского мещанина и сандомирского стольника, выстроен современный пресвитерий.

В 1392-1397 гг. мастер Миколай Вернер выполнял заказ на улучшение освещения костела. С этой целью были понижены стены боковых нефов, а в главном были добавлены большие оконные проемы. Таким образом костел из зального храма превратился в базилику.

В результате землетрясения 1443 (или 1442) года частично был поврежден свод храма.

В первой половине XV века достроены боковые часовни. Большая часть из них была результатом работы мастера Франтишека Вехоня из краковского предместья Клепажа. В это же время была надстроена северная башня, исполнявшая тогда функции городской сторожевой. В 1478 году плотник Матиас Херингкан увенчал башню шлемовидной главой. На ней в 1666 году установлена позолоченная корона.

В конце XV века Мариацкий костел обрел одно из главных своих украшений — скульптурный шедевр поздней готики — Большой алтарь — творение Вита Ствоша.

В XVIII веке, по заказу архипресвитера Яцека Августа Лопацкого, внутреннее убранство костела приобрело позднебарочный характер. Автором этих работ был архитектор Франческо Плациди. Было сменено 26 алтарей, а также другое убранство, лавы, образы, а стены были украшены полихромией кисти Анджея Радваньского. С тех же времен происходит позднебарочная крухта.

В начале XIX века, в рамках благоустройства города, было ликвидировано прикостельное кладбище, на месте которого сейчас находится Мариацкая площадь.

В 1887-1891 гг. под руководством Тадеуша Стрыеньского убранству костела был придан неоготический облик. В храме появилась новая полихромия - на этот раз по проекту и в исполнении Яна Матейко, которому помогали Станислав Выспяньский и Юзеф Мехоффер — авторы витражей в пресвитерии и над главными органами.

8 марта 1973 года церковь была внесена в реестр памятников Малопольского воеводства.

С начала 1990-х гг. проводились комплексные реставрационные работы, в результате которых костел был очищен от загрязнений, которые оседали на его стенах на протяжении всего ХХ века, скрывая изумительную полихромию. Костелу был возвращен его первоначальный блеск. Завершающим этапом работ была реставрация крыши костела, оконченная в 2003 году.

18 апреля 2010 года в Мариацком костёле проходила церемония прощания с президентом Польши Лехом Качиньским и его супругой Марией, погибшими в авиакатастрофе под Смоленском 10 апреля 2010 года. После президентская чета была похоронена в одной из крипт Вавельского собора.

Архитектура

Современный внешний облик костел обрел в результате перестройки в 1392-1397 гг.

Башни

Фасад базилики венчают две башни.

Высокая башня (также называемая Хейналицей) имеет высоту 82 м. В плане имеет форму квадрата, ближе к вершине превращаясь в восьмиугольник. Башня накрыта готическим шлемом работы Матиаса Херингкана 1478 г. Шлем состоит из восьмиугольного заостренного шпиля, окруженного венцом восьми небольших башенок. На шпиле в 1666 г. была установлена золоченая корона диаметром 2,4 м и высотой 1,3 м. С башни, с высоты 54 м, каждый час доносится Мариацкий хейнал, который является одним из символов Кракова. У подножия башни с северной стороны расположена пристройка, в которой находится лестница, ведущая внутрь башни. За входом обращает на себя внимание большая бронзовая мемориальная доска, представляющая триумф короля Яна III Собеского. Она была создана по проекту скульптора Пиуса Веленьского в 1883 г. для увековечивания 200-летней годовщины битвы под Веной.

На башне находится часовой колокол, отлитый в 1530 году, диаметром в 165 см.

Низкая башня, высотой 69 м, является костельной колокольней. В плане имеет форму квадрата, имеет четко обозначенное разделение на этажи, подчеркнутое карнизами и оконными проемами. В башне находится ренессансная часовня Обращения св. Павла (часовня Кауфманов). За окном часовни висит небольшой колокол "для умирающих", отлитый Кацпером Кобером из Вроцлава в 1736 г. Башню накрывает позднеренессансный шлем, сооруженный в 1592 г., состоящий из купола, покоящегося на восьмиугольном барабане, и ажурного фонаря. На верхней площадке башни по углам расположены небольшие купола на низких шестиугольных основаниях. В башне находится часовой колокол, отлитый в 1530 г. диаметром 135 см, который в настоящее время не используется.

Фасад

В стенах пресвитерия проделаны вытянутые остроконечные арочные окна, украшенные растительными мотивами, а замковые камни представляют собой небольшие символические скульптуры. Консоли, поддерживающие карниз вдоль главных стен здания, также богато украшены 21 скульптурной фигурой. На внешней стороне стены часовни св. Яна Непомуцкого находятся солнечные часы, выполненные в технике сграффито Тадеушем Пшипковским в 1954 г.

Крухта

Внутрь храма со стороны главного фасада ведет барочная крухта. Она была построена в 1750-1753 гг. по проекту Франческо Плациди. Её прообразом стала архитектурная форма Гроба Господня. Деревянные двери, украшенные резными изображениями голов польских святых, пророков и апостолов, были изготовлены в 1929 г. Каролем Хуканом.

Над крухтой находится большое арочное окно с витражами, спроектированными Юзефом Мехоффером и Станиславом Выспяньским. Декоративное деление окна было выполнено в 1891 г., согласно концепции Яна Матейко.

Пресвитерий

Пресвитерий накрыт звездным сводом, созданным мастером Чипсером в 1442 г. На замковых камнях изображены гербы Польши, Кракова и епископа Иво Одровонжа — основателя первого каменного Мариацкого костела. В пристенных нишах установлены скульптуры пророков Иеремии, Даниила, Давида, Иезекииля, Ионы и Исайи. Их создал в 1891 г. краковский скульптор Зигмунт Лангман.

Стены украшены полихромией, выполненной в 1890-1892 гг. Яном Матейко. Во время её создания мастеру помогали многие его ученики, позднее ставшие известными и выдающимися художниками: Антоний Граматыка, Эдвард Лепший, Станислав Банькевич, Юзеф Мехоффер, Станислав Выспяньский. Технические рисунки выполнил Томаш Лисевич, а золочение — Михал Стояковский. Витражи в этой части костела являются творениями Юзефа Мехоффера, Станислава Выспяньского и Тадеуша Дмоховского.

По обеим сторонам пресвитерия находятся накрытые балдахинами лавки. Они были созданы в 1586 г., а в 1635 г. были дополнены рельефными изображениями из жизни Христа и Марии, которые выполнил Фабиан Меллер. На правых лавках представлены: Древо Иессея, Рождество Девы Марии, Введение Марии во Храм, Обручение со св. Иосифом, Благовещение Девы Марии, Встреча Марии и св. Елизаветы, Рождество Христово. На левых лавках находятся рельефы: Обрезание Господне, Поклонение Трех Царей, Сретение Господне, Прощание с Матерью, Явление Воскресшего Христа Марии, Успение Божией Матери, Коронация Божией Матери, а также Божия Матерь с Младенцем в окружении символов из Литании Пресвятой Деве Марии. На хорах над левыми лавками находится 12-голосный орган.

Пресвитерий завершается апсидой, которую отделяет от остального костела бронзовая балюстрада с двумя ажурными проходами. Навесные дверцы украшены гербом Кракова, а также архипресвитеров костела — гербами Клосник и Правдзиц. Витражи в апсиде были созданы в 1370-1400 гг. мастером Миколаем, известным краковским витражистом. Тематически их объединяет два сюжета: Книга Бытия и сцены из жизни Христа и Марии.

Интерьер

Интерьер храма имеет полихромный характер, состоящий из различных архитектурных стилей от готики до барокко и модерна. Главным элементом внутреннего убранства церкви является алтарь Вита Ствоша. В сакристии, оформленной в барочном стиле XVII века, хранятся произведения средневековых ювелиров.

Кандалы

У входа в базилику, со стороны Мариацкой площади, вмонтированы кандалы (т.н. обруч кающихся), которые в старину надевали на шею преступников. Обруч кающихся был установлен на такой высоте, чтобы приговоренный не мог ни выпрямиться, ни встать на колени, что могло бы смягчить наказание. С веками уровень земли поднялся, и теперь обруч находится почти у земли.

Произведения искусства

В церкви находятся различные произведения искусства средневековой Европы.

Напишите отзыв о статье "Мариацкий костёл (Краков)"

Примечания

  1. [www.nid.pl/UserFiles/File/Rejestr%20Zabytków/rejestr%20zabytków%20-%20stan%20na%2031%20grudnia%202012/MAL-rej.pdf Narodowy Instytut Dziedzictwa: Rejestr zabytków nieruchomych — województwo małopolskie]

Литература

  • Золотая книга. Краков, изд. Bonechi, Краков, 1998 , ISBN 88-8029-904-2

Отрывок, характеризующий Мариацкий костёл (Краков)

– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.