Церковь Фёдора Стратилата на Ручью

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Православный храм
Церковь Фёдора Стратилата на Ручью
Страна Россия
Город Великий Новгород
Конфессия Православие
Тип здания Крестово-купольный храм
Дата основания XIV
Строительство 13601361 годы
Состояние музей
Координаты: 58°31′23″ с. ш. 31°17′35″ в. д. / 58.52306° с. ш. 31.29306° в. д. / 58.52306; 31.29306 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=58.52306&mlon=31.29306&zoom=16 (O)] (Я)

Культурное наследие
Российской Федерации

[kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=5310044000 объект № 5310044000]

Всемирное наследие ЮНЕСКО

Ссылка: 604 [whc.unesco.org/ru/list/604 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/604 англ.]
Год внесения: 1992
Тип: Культурный объект
Критерии: ii, iv, vi

Церковь Фёдора Стратила́та на Ручью́ — храм XIV века в Великом Новгороде. Расположен на перекрёстке улиц Андреевская и Фёдоровский ручей.





История

Церковь заложена в 1360 году по указу новгородского посадника Семёна Андреевича на берегу ручья. Ручей упоминается в летописи под 6613 [1105] как Плотницкий[1]. Позднее стал Фёдоровским. Строительство закончено в течение года. На протяжении нескольких веков церковь была приходской для Федоровой улицы Плотницкого конца.

В 1954 году при прокладке дороги МоскваЛенинград Фёдоровский ручей был засыпан. Сегодня церковь располагается на левой стороне улицы Фёдоровский ручей.

Архитектура

Храм представляет из себя классический памятник новгородского зодчества того времени и является одним из выдающихся памятников архитектуры средневекового Новгорода.

Здание церкви — это четырёхстолпная одноглавая постройка кубического типа. На фасаде, особенно на барабане и апсидах, немало декоративных элементов. Некоторые ниши фасада ранее были украшены фресками. По замыслу Семёна Андреевича, постройка должна была служить ещё и как каменный сундук-сейф[2]. С западной стороны к церкви примыкает пристройка и колокольня, построенные в XVII веке.

Церковь Феодора Стратилата на Ручью стала эталоном для новгородских зодчих последующих поколений.

Фресковая живопись

Фресковая роспись церкви датируется примерно второй половиной XIV века. Она сохранилась, хоть и фрагментарно, но на всех стенах, сводах и арках храма. В 1910 году роспись была освобождена от побелки. Её художественное значение исключительно. От традиционного новгородского стиля она отличается тем, что выполнена в красно-коричневых тонах. Это роднит её с фресками известной церкви Спаса на Ильине улице, которая была расписана Феофаном Греком. Многие персонажи стратилатовских фресок имеют сходство с персонажами живописи церкви Спаса на Ильине. Некоторые второстепенные детали буквально повторяются в росписях этих церквей.

В композиции и отдельных фигурах росписи Федора Стратилата чувствуется значительное влияние византийского искусства XIIIXIV веков.

В настоящее время церковь является объектом Новгородского музея-заповедника и открыта для посещения.

Граффити

На стенах церкви учёные прочитали большое число средневековых граффити, многие из которых носят шутливый характер.[www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=613&rubric_id=1003121&crubric_id=1003125&pub_id=700014 Примеры]:

  • «Не шуметь, ходите тихо»
  • «Пойду бобром возле реки» (пять раз)
  • «А се поют на полатях у святого Покрова»
  • «Сава со мной шел с торгу, бил мене, я написал»

См. также

Напишите отзыв о статье "Церковь Фёдора Стратилата на Ручью"

Примечания

  1. [litopys.org.ua/novglet/novg17.htm#page203 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. — М.-Л., 1950. — С. 196—205.]
  2. Термин употребил М. Каргер

Библиография

  • М. К. Каргер «Новгород», издательство «Искусство», Ленинград 1970
  • Т. Ю. Царевская "Роспись церкви Феодора Стратилата на ручью". М., "Северный паломник", 2008.

Ссылки

  • [www.novgorod.ru/read/information/sightseen/novgorod/feodor-stratilata/ Достопримечательности. Церковь Фёдора Стратилата на Ручью]


Отрывок, характеризующий Церковь Фёдора Стратилата на Ручью

С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?