Церковь истинно-православных христиан Греции (Синод Каллиника)
Поделись знанием:
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
Церковь истинно-православных христиан Греции
Ἐκκλησία Γνησίων Ὀρθοδόξων Χριστιανῶν Ελλάδος | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Основатели | Каллиник (Ханиотис) |
| Предстоятель в настоящее время | Макарий (Кавакидис) |
| Резиденция Предстоятеля | Афины |
| Календарь | юлианский |
| Численность | |
| Сайт | [ec-goc.gr gr] |
Церковь истинно-православных христиан Греции (греч. Ἐκκλησία Γνησίων Ὀρθοδόξων Χριστιανῶν Ελλάδος или Синод Каллиника также Каллиникитский Синод или Ламийский Синод) — неканоническая православная юрисдикция греческой традиции, возникшая в 1995 году.
Содержание
История
Образован в 1995 году митрополитами Фтиотидским Каллиником (Ханиотисом) и Солунским Евфимием (Орфаносом), отделившимися от «Хризостомовского Синода» — крупнейшего объединения греков-старостильников. Непосредственным поводом для разделения стали спорные обвинения со стороны «Хризостомовского Синода» в адрес митрополита Солунского Евфимия в содомии[1].
К отделившимся иерархам присоединились ещё четыре «хризостомовских» архиерея.
В 1997 году митрополит Асторийский Паисий (Лулургас) (США) и епископ Викентий (Маламатениос), местоблюститель Пирейский, перешли в Константинопольский Патриархат, где были перерукоположены.
В 1998 году ещё двое (митрополиты Хиосский Стефан (Цикурас) и Эввийский Иустин (Колотурос)) вернулись к «хризостомовцам».
В 2004 году Каллиник (Ханиотис) выразил желание сложить полномочия Председателя Синода и продолжить возглавление лишь Фтиотидско-Фавмакийской митрополией. Преемником «митрополита» Каллиника на должности Председателя «каллиникитского» Синода стал епископ Петрский Макарий (Кавакидис), наделенный титулом архиепископа Афинского и всея Эллады[2].
28 октября 2013 года бывший Секретарь Синода митрополит Месогейский и Островов Христофор (Ангелопулос) прервал общение с Каллиникитским Синодом, протестуя против установления этим Синодом евхаристического общения со Святой православной церковью в Северной Америке (HOCNA, известна также как «Бостонский» Синод), после чего перешёл на акефальное положение[3]
Главы Синода
Первоиерарх Церкви носит звание Архиепископа Афин и всей Греции, с местопребыванием в Афинах.
- Каллиник (Ханиотис) Фтиотидский, затем Ламийский (18 июля 1995 — 7 февраля 2004);
- Макарий (Кавакидис) (с 2004 года)
Епископы
- Архиепископ Афинский и всей Греции Макарий (Кавакидис)
- митрополит Солунский Евфимий (Орфанос)
- митрополит Коринфский Панкратий (Ксулогис)
- митрополит Пирейский и Островов Пантелеимон (Дескас)
- митрополит Галльский Филарет (Мотт)
- митрополит Сиднейский Виссарион
- епископ Петрский Давид (Макариу-Калфоглу)
- епископ Рогонский Дорофей (Линкос)
- епископ Христупольский Иаков (Гиурас)
- епископ Андрусский Каллистрат (Бергианнис)
- епископ Перистерийский Макарий (Пунарцоглу)
- епископ Кикладский Савва (Мастрояннидис)
- епископ Кесарийский Тимофей (Симеонидис)
- епископ Лампусийский Хризостом (Аргиридис)
- Бывшие члены
- митрополит Гардикийский Афанасий (Бафиадис), племянник митрополита Фавмакского Каллиника; в 2011 году оставил свой монастырь, снял сан и женился.
- митрополит Месогейский и Островов Христофор (Ангелопулос) (находится на акефальном положении независимого епископа).
- епископ Филиппийский Амвросий (Никифоридис) в 2014 году перешёл в юрисдикцию «хризостомовцев».
- епископ Олимпийский Нектарий (Яшунский)[4], бывший синодальный представитель в России; в 2016 году сложил с себя епископский сан.
- митрополит Фтиотидский и Фавмакский Каллиник (Ханиотис) (1925—2016)
Напишите отзыв о статье "Церковь истинно-православных христиан Греции (Синод Каллиника)"
Примечания
- ↑ [www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=58082 ИНТЕРВЬЮ: Епископ Олимпийский НЕКТАРИЙ, управляющий приходами ИПЦ Греции в России, об истории своего Синода и отношении к церковным разделениям].
- ↑ [www.anti-raskol.ru/pages/179 Каллиник (Ханиотис)]
- ↑ [www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=104068&cf= Митрополит Месогейский и Островов Христофор покинул «Ламийский» («каллиникитский») Синод ИПЦ Греции, протестуя против установления Синодом евхаристического общения с «Бостонским» Синодом]
- ↑ [archive.apologetika.eu/modules.php?op=modload&name=News&file=article&sid=984 Петербургский архимандрит ИПЦ Греции Нектарий (Яшунский) хиротонисан в епископа Олимпийского]
Ссылки
- [www.ec-goc.gr/ Ἐκκλησία Γνησίων Ὀρθοδόξων Χριστιανῶν Ελλάδος] (официальный сайт) (греч.)
- [www.omologitis.org/ Неофициальный сайт.] (англ.) (греч.)
Отрывок, характеризующий Церковь истинно-православных христиан Греции (Синод Каллиника)
– Нет, контужен.– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
