Цесаревич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Цесаре́вич (полностью Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь) — титул престолонаследника в Российской империи с 1797 года.

Цесаре́вна — титул дочерей императора Петра I, позже — титул жён цесаревичей (полностью — Её Императорское Высочество Государыня Цесаревна Великая Княгиня).





Слово

Этимологически слова царевич и цесаревич тождественны: оба восходят к латинскому Caesar, (цезарь, император) — первое через посредство старославянского и древнерусского цѣсарь/цьсарь, откуда царь, а второе через вторичное западноевропейское заимствование цесарь (применявшееся в России обычно к императорам Священной Римской империи).

На западноевропейских языках нередко передаётся тем же словом, что царевич (tsarevich и т. д.), что неудачно; титул «царевич» в эту эпоху официально не применялся, а в допетровское время царевичами назывались все сыновья царей (не только престолонаследники).

Употребление

При Петре I

Титул цесаревны появился в Российской империи раньше, чем титул цесаревича. Впервые он введен императором Петром I 23 декабря 1721 г.[2] для своих дочерей в день провозглашения их матери Екатерины Алексеевны императрицей.

Соловьев в «Истории России с древнейших времен» описывает:

Когда Петр принял титул императора, то рождался вопрос о титуле супруги его и детей. 23 декабря 1721 года Синод и Сенат, будучи в Москве, имели в синодальной крестовой палате конференцию; так как его величество титулуется император и самодержец всероссийский, то как бы с этим титулом согласить титул и государыни царицы и детей его величества; рассуждали долго и согласились именовать её величество императрицею или цесаревою, а детям именоваться цесаревнами, а что в прежнем многолетии употреблялось в титуле: тишайшему, избранному, почтенному, и то заблагорассудили выключить; также и там, где в титулах вспоминалось великому князю (Петру Алексеевичу) и цесаревнам благородство, признали приличнее употреблять слово благоверные, потому что титуловаться благородством их высочеству по нынешнему употреблению низко, ибо благородство и шляхетству дается. Петр согласился с этим решением, только вместо цесаревой велел возглашать императрице её цесаревину величеству[3].

Титул получили единственные трое живых к тому моменту из многочисленных детей Петра — его дочери от Екатерины Анна Петровна, Елизавета Петровна и умершая в детстве вскоре после отца Наталья Петровна (1718-1725). Все они не считались наследницами престола, так как Петр не назначал себе официального наследника.

В церквях поминали царскую фамилию так: «Благочестивейшего государя нашего Петра Великого, императора и самодержца всероссийского, благочестивейшую великую государыню нашу императрицу Екатерину Алексеевну. И благоверные государыни цесаревны. Благоверную царицу и великую княгиню Параскеву Феодоровну. И благоверного великого князя Петра Алексеевича. И благоверные царевны великия княжны[4]»[3].

В дальнейшем дочери и внучки монархов именовались не цесаревнами, а великими княжнами. Цесаревнами назывались жёны цесаревичей-наследников[5].

При Павле

С 1762 года употреблялся как титул великого князя Павла Петровича (будущего Павла I); после его вступления на престол в ноябре 1796 года цесаревичем был провозглашён Александр Павлович. На постоянной основе титул введён согласно Закону о престолонаследии Павла I в 1797 года, где значилось, что этот титул принадлежит непосредственному наследнику престола.

Однако уже в 1799 года Павел нарушил свой же закон, присвоив титул цесаревича (правда, без слов государь наследник) за «вящие заслуги» ещё и второму своему сыну, Константину Павловичу. Этот титул Константин носил и при Александре I, когда стал действительно следующим лицом в порядке наследования престола, и продолжал его носить и после 1823 года, когда отрёкся от права престолонаследия. После 1825 года титул присваивался в соответствии с павловским законом.

Ситуация с Константином Павловичем

Списки Романовых

После воцарения Александра I его брат Константин стал наследником престола. Однако, сам великий князь неоднократно говорил, что не хочет царствовать в силу своего морганатического брака и неспособности к государственному управлению. Поэтому Константин тайно отрёкся от наследования престола, что было оформлено манифестом императора Александра I от 16 (28 августа) 1823 года, который следовало огласить после его кончины. Согласно этому документу, наследником престола становился следующий сын Павла I великий князь Николай Павлович, который, однако, не был в курсе существования манифеста до момента его обнародования в 1825 году.

При вскрытии манифеста большинство членов Государственного совета и сам Николай Павлович не нашли возможным выполнить волю покойного императора и присягнули Константину Павловичу как императору Константину I, который тем не менее потребовал соблюдения манифеста своего старшего брата и подтвердил своё отречение. После этого 13 (25) декабря 1825 года Николай Павлович провозгласил себя императором Николаем I с началом правления, считаемым от даты смерти Александра I. На следующий день в Петербурге произошло восстание декабристов, формальным поводом которого был отказ от переприсяги Николаю и защита прав Константина.

Ситуация с Михаилом Александровичем

18 (30) июня 1899 года года (на другой день после крещения третьего ребёнка Николая II — третьей подряд дочери) скоропостижно скончался от лёгочного кровоизлияния его младший брат Наследник Цесаревич и Великий князь Георгий Александрович. Манифест от 28 июня (10 июля1899 года (опубликован 30 июня) извещал о кончине последнего и гласил далее[6]:
Отнынѣ, доколѣ Господу не угодно ещё благословить Насъ рожденіемъ Сына, ближайшее право наслѣдованія Всероссійскаго Престола, на точномъ основаніи основнаго Государственнаго Закона о престолонаслѣдіи, приналежитъ Любезнѣйшему брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу

Правительственный Вѣстникъ. 30 июня (12 июля1899 года, № 139, стр. 1 (точная орфография источника)

Таким образом, ставший наследником следующий брат Николая II Великий Князь Михаил Александрович не был пожалован освободившимся титулом цесаревича, поскольку при дворе решили, что пожалование Георгия Александровича титулом цесаревича в 1894 году было ошибочно, так как титул цесаревича должен принадлежать только прямому наследнику, а не предполагаемому[6]. 7 (19) июля 1899 года Михаил Александрович одновременно с титулом Наследника был пожалован возрождённым титулом государя по Именному Высочайшему указу и назывался, «доколе Господь Бог не благословит Нас рождением сына», «Его Императорским Высочеством Государем[7] Наследником и Великим Князем».

Отсутствие в Манифесте слов «Наследник Цесаревич» в титуле Михаила Александровича возбудило в обществе недоумение, а в императорской семье — трения. По свидетельству автора текста Манифеста обер-прокурора К. П. Победоносцева, рано утром 29 июня (11 июля1899 он составил проект в 2-х вариантах (со словами «Государь Наследник Цесаревич» и другой — без), император утвердил второй вариант; по словам Победоносцева Манифест возбудил «толки в городе и при дворе, как же это нет Наследника?»[8] Ксения Александровна записала в дневнике[6]: «…что творится вообще по поводу брожения умов, вызванного манифестом! Бог знает, что только не говорят и опять обвиняют бедную Аликс, будто она не хотела, что бы Миша был сделан или назван наследником!»

Кроме того, 6 (18) июля 1899 года была Высочайше утверждена новая форма возношения его имени за богослужением (на основании прецедента, в богослужении по местам начали сразу использовать традиционное титулование его как «Наследника Цесаревича»), на основании чего 7 (19) июля 1899 года Святейший Синод определил: «Предписать подлежащим местам и лицам духовного ведомства, чтобы впредь при Богослужениях совершалось возношение Высочайших Имён Августейшей Фамилии по следующей Высочайше утверждённой форме: „<…> о Благоверном Государе Наследнике и Великом Князе Михаиле Александровиче, и о всем Царствующем Доме“».[9]

Генерал А. А. Мосолов, бывший в течение ряда лет в близком окружении императора, писал в своих воспоминаниях о ситуации с титулом Михаила Александровича: «Он не получил титула цесаревича, который носил при жизни его старший брат, Георгий Александрович. Факт этот очень комментировался при дворе Марии Фёдоровны, но он легко объяснялся надеждою молодой императрицы, что у неё скоро родится сын.»[10]

По мнению графа С. Ю. Витте эта юридическая коллизия возникла из-за того, что в законе о престолонаследии назначение наследником престола следующего лица, имевшего первенствующего права на престол, не было прямо оговорено. Считалось за само собою разумеющиеся, что если у государя до его смерти не было рожднено сына, то на престол вступало лицо царствующего дома, имевшее первенствующее право на престол. Объявление же великого князя Михаила Александровича Наследником Цесаревичем официально было неудобным, ибо в тот момент Николай Второй уже был женат и мог в любой момент иметь сына, что и произошло в скором будущем[6].

После упразднения монархии в России

В эмиграции титулы цесаревичей употребляли также Владимир Кириллович с 1924 по 1938 гг. и его внук по женской линии Георгий Михайлович с 1992 года, хотя последнее оспаривается.

Список

Цесаревичи

Илл. Имя Годы жизни Годы ношения титула Примечания
Павел Петрович 1754-1801 1761—1796 Вступил на престол как Павел I, наследник престола с 1762 года
Александр Павлович 1777—1825 1796—1801 Сын предыдущего; вступил на престол как Александр I
Константин Павлович 1779—1831 1799—1831 Младший брат предыдущего; наследник престола формально в 18011823, фактически — в 18011825 годах, отрекся от престола в пользу младшего брата Николая Павловича, титул не носившего
Александр Николаевич 1818—1881 1831—1855 Сын Николая I, племянник предыдущего; вступил на престол как Александр II
Николай Александрович 1843-1865 1855—1865 Сын предыдущего; умер при жизни отца, титул перешел к младшему брату
Александр Александрович 1845—1894 1865—1881 Младший брат предыдущего; вступил на престол как Александр III
Николай Александрович 1868-1918 1881—1894 Сын предыдущего; вступил на престол как Николай II
Георгий Александрович 1871-1899 1894—1899 Младший брат предыдущего; умер при жизни старшего брата Николая II
Алексей Николаевич 1904—1918 1904—1917 Племянник предыдущего, сын императора Николая II; не вступил на престол ввиду отречения отца за него и прекращения существования монархии

Николай I, единственный из императоров XIX века, не являлся цесаревичем.

Цесаревны

Дочери Петра I
Илл. Имя Годы жизни Годы ношения титула Примечания
Анна Петровна 1708-1728 1721-1728 Скончалась в молодости. После замужества — герцогиня Гольштейн-Готторпская
Елизавета Петровна 1709-1761 1721-1741 В будущем императрица всероссийская
Наталья Петровна 1718-1725 1721-1725 Скончалась в детстве.
Супруги цесаревичей (без титула)
Илл. Имя Годы жизни Годы ношения
титула (мужем)
Примечания
Наталья Алексеевна 1755—1776 1773—1796 Первая жена Павла. Скончалась до вступления мужа на престол
Мария Фёдоровна 1759—1828 1776-1796 Вторая жена Павла. Стала императрицей
Елизавета Алексеевна 1779—1826 1796—1801 Жена Александра I. Стала императрицей
Анна Фёдоровна 1781—1860 1799—1831 Жена Константина Павловича, позже с ним в разводе c 1 апреля 1820.

Титул «цесаревны» был воссоздан в день венчания будущего Александра II.

Супруги цесаревичей — цесаревны
Илл. Имя Годы жизни Годы ношения титула Примечания
Мария Александровна 1824—1880 1841—1855 Жена Александра II. Стала императрицей
Мария Фёдоровна 1847—1928 1866-1881 Жена Александра III. Стала императрицей

Из прочих русских императриц XIX века цесаревнами не были супруги Николая I — не бывшего цесаревичем, и Николая II — женившегося после воцарения.

Напишите отзыв о статье "Цесаревич"

Примечания

  1. [www.hrono.ru/heraldicum/russia/family.htm Гербы императорской фамилии]. [www.webcitation.org/68etMsomP Архивировано из первоисточника 24 июня 2012].
  2. [interpretive.ru/dictionary/381/word/cesarevna Б.Соловьев. Краткий исторической словарь титулов, званий и чинов.]
  3. 1 2 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Книга IX. Начало 20-х годов XVIII века — 1725
  4. Дочери Ивана V и Прасковьи Федоровны, а также великая княжна дочь царевича Алексея Наталья Алексеевна.
  5. [interpretive.ru/dictionary/461/word/cesarevna А. Крюковских. Словарь исторических терминов, 1998 г.]
  6. 1 2 3 4 Хрусталёв В. М. Великий князь Михаил Александрович. — М.: Вече, 2008. — С. 92—94. — 544 с. — (Царский дом). — 3000 экз. — ISBN 978-5-9533-3598-0.
  7. При утверждении в 1886 году новой редакции Учреждения о Императорской Фамилии было решено, что древний титул „Государь“ отныне будет применяться лишь к императорам и императрицам. Все великие князья, великие княгини и великие княжны утратили эту прибавку к своим титулам.
  8. «Письма Победоносцева к Александру III». М., 1926, Т. II, стр. 357 (письмо Победоносцева от 14 (26) июля 1899 года великому князю Сергею Александровичу).
  9. «Правительственный Вѣстникъ». 11 (23) июля 1899, № 149, стр. 1.
  10. Ген. А. Мосолов. При Дворѣ Императора. Рига, 1938, стр. 76.

Отрывок, характеризующий Цесаревич

– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.