Цеткин, Клара

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Клара Цеткин
нем. Clara Zetkin
Имя при рождении:

Клара Айсснер

Дата рождения:

5 июля 1857(1857-07-05)

Место рождения:

город Видерау, Саксония

Дата смерти:

20 июня 1933(1933-06-20) (75 лет)

Место смерти:

Архангельское, Московская область, РСФСР, СССР

Гражданство:

Германская империя Германская империяВеймарская республика Веймарская республика

Партия:

КПГ

Основные идеи:

социализм, коммунизм

Род деятельности:

политик

Награды:

Кла́ра Це́ткин (нем. Clara Zetkin, урождённая Айсснер (нем. Eißner); 5 июля 1857, Видерау, Германия — 20 июня 1933, Архангельское, близ Москвы, СССР) — немецкий политик, деятельница немецкого и международного коммунистического движения, одна из основателей Коммунистической партии Германии, активистка борьбы за права женщин.

Клара Цеткин сыграла важную роль в основании Второго интернационала и подготовила для его Учредительного конгресса речь о роли женщин в революционной борьбе. Считается, что она является автором идеи Международного женского дня — 8 марта.





Биография

Клара Айсснер родилась 5 июля 1857 года в саксонском городе Видерау в семье немца — поденщика, позже учителя приходской сельской школы Готфрида Айсснера и Жозефины, урождённой Витале. Образование получала в частном педагогическом учебном заведении в Лейпциге, где сблизилась с кружком революционных студентов-эмигрантов из России, в числе которых был и её будущий муж Осип Цеткин (был старше на семь лет).

После введения Отто фон Бисмарком «Исключительного закона против социалистов» 1881 года Клара Цеткин была вынуждена покинуть Германию и выехать сначала в Цюрих, а после посещения Австрии и Италии в 1882 году — в Париж, где в это время находился высланный из Германии Осип Цеткин.

С ноября 1882 года Клара и Осип стали жить вместе в крохотной квартирке на Монмартре. В это же время она сменила девичью фамилию на Цеткин. Там родились двое сыновей — Максим (1883-1965) и Константин (1885-1980). Жили трудно — Осип публиковался за гроши в левых газетах, Клара давала уроки и стирала бельё у богатых. В это же время, Клара училась революционной деятельности у своей подруги, дочери Маркса, Лауры Лафарг. Здесь, в Париже, у неё возникла большая дружба с Лаурой и её мужем Полем Лафаргом, а также с Жюлем Гедом, одним из вождей рабочего движения Франции. Общение с ними явилось для Клары Цеткин очень серьёзной школой и помогло ей расширить и углубить свои теоретические знания[1].

В 1889 году Осип Цеткин умер от туберкулёза. На родину видный революционер Клара Цеткин смогла вернуться только после отмены Исключительного закона в 1890 году. Как и её близкая подруга Роза Люксембург, она представляла левое крыло СДПГ и активно критиковала политическую позицию сторонников реформистских взглядов Эдуарда Бернштейна. Наряду с теоретическими дискуссиями, Цеткин участвовала в борьбе женщин за равные права, в том числе за смягчение трудового законодательства для женщин и предоставление всеобщего избирательного права.

Она стала редактором газеты СДПГ для женщин «Равенство» (нем. Die Gleichheit), причём уговорила финансировать газету основателя знаменитого электротехнического концерна Роберта Боша. Редактируя с 1891 по 1917 годы эту газету, она превратила социал-демократическое женское движение в Германии в одно из сильнейших в Европе.

В 1897 году, когда ей было сорок лет, Клара влюбилась в студента Академии искусств художника Георга Фридриха Цунделя. Он был моложе её на 18 лет. Вскоре они поженились. Успешная продажа работ Цунделя (заказных портретов) позволили им купить в 1904 году довольно просторный дом в Силленбухе под Штутгартом. Видом из его окон любил любоваться Владимир Ленин. Ещё через пару лет супруги купили автомобиль. Даже Август Бебель, поначалу резко возражавший против этого брака, смирился. Но в 1914 году супруги расстались. Поводом стало различное отношение к Первой мировой войне. Клара Цеткин выступала против империалистической войны, а Георг наперекор ей записался добровольцем в армию. Клара переживала уход супруга и долгие годы не давала ему официального развода. Только в 1928 году (ей было почти 71) она согласилась на развод, и художник тут же женился на своей давней избраннице Пауле Бош, дочери основателя электротехнического концерна Роберта Боша, которой к моменту их официального бракосочетания уже давно перевалило за 30.

В 1907 году её 22-летний сын Константин стал любовником 36-летней Розы Люксембург[2]. Из-за этого Клара была некоторое время в ссоре с Розой. Но когда Георг и Клара расстались, в то же время как и Константин и Роза, общее горе их опять сблизило.

В 1907 году Клара возглавила созданное при СДПГ женское отделение.

Первая мировая война

Во время Первой мировой войны Клара Цеткин вместе с Карлом Либкнехтом, Розой Люксембург и другими представителями радикального крыла Социал-демократической партии Германии осудила оппортунизм руководства партии, в рамках стратегии «гражданского мира» проголосовавшего за предоставление военных кредитов и таким образом ставшего на позиции социал-шовинизма. Она была одним из организаторов антивоенной конференции в Берлине в 1915 году и неоднократно подвергалась аресту за свои выступления против империалистической войны.

В начале 1916 года Цеткин в числе левого и центристского крыла СДПГ, обличавших войну и примирение с кайзеровским правительством, приняла участие в основании Независимой социал-демократической партии Германии, вышедшей из состава материнской партии в 1917 году в качестве протеста против её социал-шовинизма. В рамках НСДПГ Цеткин входила в состав Союза Спартака, на базе которого 31 декабря 1918 — 1 января 1919 была основана Коммунистическая партия Германии. Цеткин была хорошо знакома с Лениным В. И. и Крупской Н. К.; в 1920 году она в первый раз побывала в Советской России и взяла у вождя большевиков интервью для «Женского вопроса».

В 1920—1933 годах, на протяжении всего существования Веймарской республики, немецкая революционерка представляла Компартию в Рейхстаге. В 1919—1924 и 1927—1929 годах она входила в состав ЦК КПГ. Параллельно она была занята в Исполнительном комитете Коминтерна (1921—1933), возглавляла его Международный женский секретариат, а также созданную в 1922 году Международную организацию помощи борцам революции. Она принимала участие в нескольких конгрессах Коммунистического Интернационала (начиная со 2-го конгресса). Начиная с момента их возникновения, Клара Цеткин последовательно осуждала фашизм и НСДАП.

С 1920 года Клару Цеткин регулярно выбирали в рейхстаг депутатом от Компартии, но большую часть времени она проводила в России, где часто встречалась с Лениным.

Последний раз она приехала в Германию за год до смерти, в 1932 году на открытие вновь избранного Рейхстага. На первом заседании, председательствуя по старшинству, она выступила с воззванием противостоять нацизму всеми средствами.

Я открываю первое заседание Рейхстага, выполняя свой долг и в надежде, что несмотря на мою нынешнюю инвалидность, смогу дожить до счастливого дня, когда я, как старейшина, открою первое заседание съезда Советов в советской Германии.

Требование момента — это единый фронт всех трудящихся для того, чтобы свалить фашизм и тем самым сохранить силу и мощь организаций, порабощённых и эксплуатируемых, и даже само их физическое существование. Перед этой настоятельной исторической необходимостью должны отступить на задний план все волнующие и жгучие разногласия — политические, профсоюзные, религиозные и мировоззренческие. Все, кому угрожает опасность, все, кто терпит притеснения от фашизма, все, кто стремится к освобождению, — в единый фронт против фашизма и его доверенных лиц в правительстве! Организация, ясное осознание своих целей трудящимися в борьбе против фашизма — вот ближайшая необходимая предпосылка единого фронта в борьбе против кризисов, империалистических войн и причины их возникновения — капиталистического способа производства.

После этих слов она передала председательство, согласно протоколу, представителю фракции, получившей на недавних выборах большинство голосов, Герману Герингу. После поджога Рейхстага и прихода к власти Гитлера левые партии в Германии были запрещены, и Цеткин в последний раз отправилась в изгнание, на этот раз — в Советский Союз.

Цеткин скончалась в 2 часа ночи 20 июня 1933 года в Архангельском близ Москвы. Она всё время вспоминала о Розе Люксембург, но речь давалась ей с трудом, и последнее её слово было: «Роза…».

После смерти была кремирована, урна с прахом помещена в некрополе у Кремлёвской стены на Красной площади в Москве, на пространстве стены от Сенатской башни в сторону Никольской башни; на месте захоронения находится мемориальная доска с надписью: «Клара ЦЕТКИН. 5.VII.1857 г. — 20.VI.1933 г.»[3]

Увековечение памяти

Фильмы о Кларе Цеткин

  • Роза Люксембург, 1985

Награды

За заслуги в международном коммунистическом и рабочем движении Клара Цеткин награждена орденами Ленина (1932) и Красного Знамени (1927)[5].

Библиография

  • Цеткин К. Женский вопрос: пер. с нем. — Гомель: Гомельский рабочий, 1925. — 70 с.
  • Цеткин К. Ленин и освобождение женщины. — М.: Моск. рабочий, 1925. — 25 с.
  • Цеткин К. Международный женский коммунистический день: Доклад на собрании агитаторов в МК РКП(б) 12 февраля 1925 года. — М.: Моск. рабочий, 1925. — 61 с.
  • Цеткин К. Очерк истории возникновения пролетарского женского движения в Германии: Перев. с рукописи. — М.: Ком. акад., 1929. — 158 с.
  • Клара Цеткин. Сборник статей и материалов, М., 1933.
  • Цеткин К. О литературе и искусстве / Предисл., пер. статей и примеч. М. М. Кораллова. — М.: Гослитиздат, 1958. — 132 с.: портр.
  • Цеткин К. Социализм придёт к победе только вместе с женщиной-пролетаркой / Предисл. А. Иткиной. — М.: Госполитиздат, 1960. — 99 с.: портр.
  • Цеткин К. [www.hrono.ru/libris/lib_c/cetkin_lenin.html Воспоминания о Ленине]. — М.: Политиздат, 1968. — 62 с.
  • Цеткин К. Заветы Ленина женщинам всего мира. — М.: Политиздат, 1974. — 72 с.
  • [krasnaya-zastava.ru/index.php/Искусство-Идеология-Эстетика Цеткин К. Искусство — Идеология — Эстетика: пер. с нем. — М.: Искусство, 1982. — 416 с.]
  • Clara Zetkin: Selected Writing, Clara Zetkin, 1991 ISBN 0-7178-0611-1
  • [revolt.anho.org/archives/1098#more-1098 Клара Цеткин. Искусство и пролетариат]
  • Крупская Н. К. Клара Цеткин. — М., 1933.
  • Пик В. Клара Цеткин / пер. с нем., М., 1957.
  • Ильберг Г. Клара Цеткин / Пер. с нем. и примеч. А. Штекли. — М.: Мол. гвардия, 1958. — 206 с.: ил., портр.
  • Боярская З. С. Клара Цеткин / Боярская З. С. — М.: Соцэкгиз, 1959. — 115 с.: ил., портр.
  • Кларин В. М. Клара Цеткин в борьбе за коммунистическое воспитание молодёжи, М., 1963.
  • Гуро И. Р. Ольховая аллея: Повесть о Кларе Цеткин. — М.: Политиздат, 1973. (Пламенные революционеры). — 415 с, ил. То же. — 2-е изд. — 1976. — 415 с, ил.
  • Дорнеман Л. Заседание рейхстага объявляю открытым…: Жизнь и деятельность Клары Цеткин. Пер. с нем. — М.: Политиздат, 1976. — 518 с.: ил.
  • Москва. Энциклопедия. Гл. ред. А. Л. Нарочницкий. — М.: «Советская Энциклопедия», 1980. — 688 с. с илл.

Иностранная литература

  • Clara Zetkin: Selected Writing, Clara Zetkin, 1991 ISBN 0-7178-0611-1
  • Clara Zetkin. Eine Auswahibibliographie der Schriften von und über Clara Zetkin, B., 1957.
  • Clara Zetkin as a Socialist Speaker Dorothea Reetz, 1987 ISBN 0-7178-0649-9
  • On the History of the German Working Class Women’s Movement Clara Zetkin, Alan Freeman (introduction) ISBN 0-7453-0453-2

Напишите отзыв о статье "Цеткин, Клара"

Примечания

  1. Пик В. Клара Цеткин / пер. с нем., М., 1957.
  2. [www.evreyskaya.de/archive/artikel_616.html Еврейская газета]
  3. [memorial.ppolk.ru/svedeniya-o-pokhoronennykh-na-krasnoj-ploshchadi-v-kremlevskoj-stene-ot-senatskoj-bashni-v-storonu-nikolskoj-bashni.html Сведения о похороненных на Красной площади в Кремлёвской стене от Сенатской башни в сторону Никольской башни]. Проверено 11 марта 2013. [www.webcitation.org/6F95a7URh Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].
  4. 1 2 3 4 Согласно административному делению Украины, оспаривающей принадлежность полуострова Крым, на части территории которого располагается Республика Крым, на территории Республики Крым располагается регион Украины — Автономная Республика Крым.
  5. * Абрамов А. У Кремлёвской стены. — М.: Политиздат, 1988. стр.110-111, ISBN 5-250-00071-1

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Клара Цеткин
  • [www.sovmusic.ru/download.php?fname=klaratse Клара Цеткин — речь на заседании рейхстага]
  • [aphorism-citation.ru/index/0-493 Клара Цеткин — цитаты, афоризмы].

Отрывок, характеризующий Цеткин, Клара

– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.