Цецилиенхоф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 52°25′09″ с. ш. 13°04′15″ в. д. / 52.41917° с. ш. 13.07083° в. д. / 52.41917; 13.07083 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=52.41917&mlon=13.07083&zoom=14 (O)] (Я) Цеци́лиенхоф (также Цецилиенгоф, нем. Cecilienhof) — дворец в северной части Нового сада Потсдама, недалеко от озера Юнгфернзе. Последняя резиденция Гогенцоллернов была построена Вильгельмом II для сына кронпринца Вильгельма и его супруги Цецилии Мекленбург-Шверинской. Здание, стилизованное под средневековые усадьбы сельской Англии, возводилось в 1914—17 годах по проекту архитектора Пауля Шульце-Наумбурга. Мировую известность Цецилиенхоф приобрёл, став в 1945 году местом проведения Потсдамской конференции.





Строительство дворца

В 1912 году кайзер Вильгельм II распорядился о выделении средств на строительство нового дворца в Новом саду Потсдама. На эти нужды было выделено в 1 498 тыс. рейхсмарок, срок окончания строительства был установлен на 1 октября 1915 года. В мае 1913 года кронпринц Вильгельм торжественно заложил первый камень в фундамент новой резиденции.

Проектирование резиденции в выбранном кронпринцем Вильгельмом стиле английских поместий и руководство строительными работами были возложены на архитектора Пауля Шульце-Наумбурга. Ключевыми элементами внешнего облика здания стали кирпичная кладка и фахверковые детали из тёмного дуба. Особенностью проекта являются 55 дымовых труб на крыше в стиле Тюдоров, ни одна из которых не похожа на другую.

Разные части строения группируются вокруг пяти внутренних дворов: большого парадного двора в центре, малого садового двора — Сада принца и трёх дворов хозяйственного назначения. Лужайку парадного двора украшает цветочная клумба в форме красной звезды, которую разбили здесь советские солдаты при подготовке к Потсдамской конференции, проходившей здесь с 17 июля по 2 августа 1945 года.

Строительные работы были прекращены с началом Первой мировой войны. Кронпринцесса Цецилия, чьё имя получил не только дворец, но и посёлок Цецилиенгертен в берлинском районе Шёнеберг, въехала в свои новые апартаменты во дворце лишь в августе 1917 года, а в сентябре здесь появился шестой ребёнок в семье кронпринца — принцесса Цецилия. Строительные работы во дворце были окончательно завершены 1 октября 1917 года.

После отречения кайзера в 1918 году Вильгельм и Цецилия получили Цецилиенхоф в 1926 году в частную собственность от государства, где они и проживали до своего выдворения и национализации здания в 1945 году.

Внутреннее убранство

Дворец состоит из 176 комнат. Представительские жилые помещения находились на первом этаже центрального здания. Над ними находились спальни, гардеробные и ванные. Интерьеры дворца, в которых отразился высокий уровень культуры быта начала XX в., отличает скромная элегантность дорогих материалов. Оформление практических всех личных апартаментов было поручено Паулю Людвигу Троосту, который получил известность как дизайнер интерьеров на пассажирских теплоходах. Особый интерес вызывает комната, оформленная по желанию кронпринцессы Цецилии как пассажирская каюта.

При подготовке к Потсдамской конференции всё имущество семьи кронпринца, покинувшего дворец в начале 1945 года, было вывезено из дворца на близлежащую ферму на берегу озера Юнгфернзее, где было уничтожено пожаром в июле 1945 года. Недостающие предметы обстановки для проведения конференции были заменены другими предметами в стиле той же эпохи. Из близлежащих замков уполномоченными тыловыми службами была доставлена мебель и предметы интерьера в угоду вкусам руководителей делегаций. В угловой комнате, где останавливался И. В. Сталин, установили тёмную кожаную кушетку и великолепный письменный стол. Комната Гарри Трумэна была декорирована изящной мебелью в стиле классицизма, позаимствованной из потсдамского Мраморного дворца. Комнату Уинстона Черчилля украсила неоготическая мебель из дворца Бабельсберг.

В основном здании находится высокий — в два этажа — Большой зал длиной 26 м и шириной 12 м. При кронпринце это было жилое помещение, обставленное уютной мебелью. Деревянная обшивка стен, декоративные конструкции из деревянных балок по потолку и большие фронтальные окна, украшенные кессонами, отражают английский стиль дворца. Лестница из тёмного дуба, которая вела в личные покои кронпринца, выполнена в стиле «данцигского барокко» и передана в подарок городом Данцигом.

В Большом зале проходили заседания Потсдамской конференции. Специально для неё в Москве на мебельной фабрике «Люкс» был изготовлен круглый стол диаметром 3,05 м. За ним вели переговоры главы государств и правительств антигитлеровской коалиции: Трумэн (США), Черчилль (позднее Клемент Эттли, Великобритания), Сталин (СССР) и другие ответственные лица делегаций. Именно находясь на конференции в Цецилиенхофе, Трумэн отдал по телефону приказ о сбросе атомной бомбы на Хиросиму.

После Потсдамской конференции

После Потсдамской конференции дворец и прилегающий парк были открыты для доступа публики. Дворец использовался сначала в качестве учебного центра Демократического союза женщин (DFD). В 1960 году в западном крыле дворца открылась валютная гостиница, и сейчас здесь же функционирует отель класса люкс. Помимо музея, посвященного памятным событиям 1945 года, туристам предлагается осмотреть интерьеры бывших личных покоев кронпринца и его супруги.

Дворец иногда используется правительством земли Бранденбург для проведения приёмов. В ноябре 2004 года дворец посетила королева Великобритании Елизавета II. 30 мая 2007 года в Цецилиенхофе состоялась встреча министров иностранных дел стран «Большой восьмёрки».

Дворец Цецилиенхоф находится в ведении Фонда прусских дворцов и садов Берлина-Бранденбурга и вместе с дворцами и парками Сан-Суси в Потсдаме и Глиникке и Пфауэнинзель с 1990 года включён во Всемирное наследие и находится под защитой ЮНЕСКО.

Напишите отзыв о статье "Цецилиенхоф"

Ссылки

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 532ter
[whc.unesco.org/ru/list/532ter рус.] • [whc.unesco.org/en/list/532ter англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/532ter фр.]
  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Цецилиенхоф
  • [www.spsg.de/index.php?id=126 Дворец Цецилиенхоф на сайте Фонда прусских дворцов и садов Берлина-Бранденбурга  (нем.)]

Отрывок, характеризующий Цецилиенхоф

Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»