Цзинхай (храм)

Достопримечательность

Цзинхай (храм)

Храмы Цзинхай (кит. упр. 静海寺, пиньинь: Jìnghǎi Sì, палл.: Цзинхай-сы, буквально: «[Буддистский] храм Спокойных морей») и Тяньфэй-гун (кит. упр. 天妃宫, пиньинь: Tiānfēi Gōng, палл.: Тяньфэй-гун, буквально: «Дворец Тяньфэй») — два соседних храма в Нанкине с общей историей, восходящей к периоду океанских плаваний флота Чжэн Хэ (начало XV века). Сами храмы были практически полностью разрушены во время войн с тайпинами и японцами, и восстановлены в 1990-х — 2000-х годах.

Главная реликвия храмов, сохранившаяся (большой частью) со времен их основания при минском императоре Юнлэ — каменная черепаха-биси со стелой, посвященной плаваниям Чжэн Хэ и небесной защите, дарованной им богиней-покровительницей мореплавателей Тяньфэй (Мацзу).

Расположение

Храмы Цзинхай и Тяньфэй-гун расположены в непосредственном соседстве друг от друга, за воротами Синчжун (Ифэн) городской стены Нанкина, к югу от Львиной горы (Шицзишань) где находится башня Юэцзянлоу. Река Янцзы — в полукилометре к северо-западу от храмов.

История

Храм Цзинхай был основан императором Юнлэ в 1411 г, в период интенсивной военно-дипломатической активности Минской империи в Тихом и Индийском океане, наиболее известным элементом которой являются многократные плавания флота Чжэн Хэ. Нанкин в это время был как столицей Минской империи, так и базой флота Чжэн Хэ, и построение храма имело двоякую цель: как увековечение достижений китайского флота, так и молитва за безопасность мореплавания, обращённая к богине-покровительнице мореплавателей Тяньфэй (Мацзу).

Храмовый комплекс, занимавший около 2 гектаров, включал более 80 строений. Он был украшен разного рода предметами роскоши, доставленными в Китай флотом Чжэн Хэ, а в его садах были высажены разного рода заморские растения. Утверждается даже, что более столетия спустя после прекращения плаваний, Ли Шичжэнь — автор знаменитой фармакологической энциклопедии «Бэньцао ганму» — посещал храм для ознакомления с произрастающими там лекарственными растениями.

В 1416 году императором Юнлэ в храме была установлена мемориальная черепаха со стелой под названием «Юйчжи хунжэнь пуцзи Тяньфэй гун бэй» (御制弘仁普济天妃宫之碑), то есть «Установленная императором стела у дворца Тяньфэй, [богини] великой доброты и всеобщей помощи», или просто «Тяньфэй гун бэй» (Стела у дворца Тяньфэй). Текст стелы благодарил богиню за её помощь китайским морякам.

В августе 1842 г., во время Первой опиумной войны в храме велись англо-китайские переговоры, приведшие к заключению Нанкинского договора.

Большинство строений храмового комплекса были разрушены во время восстания Тайпинов в 1850-х годах и при захвате Нанкина японцами в 1937 г, во время войны с Японией. Уцелели лишь кое-какие вспомогательные постройки, да и те к 1980-м годам пришли в полную негодность. От всего первоначального ансамбля храма минской эпохи до нас дошла лишь мемориальная черепаха со стелой императора Юнлэ, да и у неё уже в XX веке была утрачена голова.

Современность

С целью сохранить культурное наследие, в 1990 г. власти Нанкина приняли решение восстановить храм Цзинхай. «Возрожденный» храмовый комплекс построен в минском стиле по проекту специалиста по архитектуре прошлого, профессора Юго-восточного университета Пань Гуси (潘谷西), на площади в 628 кв. м. В храме открыты экспозиции на историко-патриотическую тематику. К 600-летнему юбилею с начала плаваний Чжэн Хэ там же открыт мемориально-выставочный павильон, посвящённый Чжэн Хэ и его плаваниям.

В 2003—2005 г., также в ознаменование 600-летия с начала плаваний Чжэн Хэ, непосредственно к востоку от храмового комплекса Цзинхай был построен, в качестве отдельного храма, новый храм Тяньфэй-гун, посвящённый богине Мацзу (Тяньфэй), с павильонами в честь Гуаньинь, «Царя медицины» Сунь Сы-мяо, Бога богатства (Cai shen, Цай-шэнь) и пр. Современный храм Тяньфэй-гун расположен на территории между городской стеной Нанкина и идущим вдоль её внешней (западной) стороны рвом (который в этом месте отходит от стены на достаточное расстояние). Тяньфэй-гун отделен этим рвом от современного храма Цзинхай, который находится с западной стороны рва.

Черепахе императора Юнлэ приделали новую голову, и разместили её на заднем дворе храма Цзинхай. С неё было изготовлено две точных копии, одну из которых поместили в традиционной беседке в центре главного двора нового храма Тяньфэй-гун, а другую свезли в находящийся в нескольких километрах выше по течению Янцзы «Парк судоверфи кораблей-сокровищниц». В этом парке, созданном на месте, где 600 лет назад находилась нанкинская судоверфь Лунцзян, строившая самые крупные из судов флота Чжэн Хэ, черепаха-копия со стелой Юнлэ занимает почётное место на специальной веранде, где она окружена копиями других стел, связанных с плаваниями Чжэн Хэ.

Площадь перед храмами Цзинхай и Тяньфэй-гун была названа Площадью Плаваний Чжэн Хэ (郑和航海广场). Там установлена колокольная башня с колоколом, посвящённым возвращению Гонконга в лоно родины.

• Колокола
• Jinghai Si - Bell Tower - P1070442.JPG

  Колокольная башня перед храмом Цзинхай

• Jinghai Si - Bell Tower - P1070432.JPG

  «Не забывать прошлого, дабы оно было уроком на будущее»

• Tianfei Gong - Ping'an Bell - P1070399.JPG

  «Колокол спокойствия» (平安钟), храм Тяньфэй-гун

• Tianfei Gong - bell - P1070379.JPG

  Колокол, храм Тяньфэй-гун

Литература

• Yang, Xinhua (杨新华 / Ян Синьхуа) & Lu, Haiming (卢海鸣 / Лу Хаймин) (2001), 南京明清建筑 (Минская и цинская архитектура Нанкина), 南京大学出版社 (Издательство Нанкинского университета), сс. 301-302, ISBN 7-305-03669-2 
• [www.szyo.com/info.php?id=1331 南京历史: 郑和之天妃宫碑] (История Нанкина: Стела Чжэн Хэ у дворца Тяньфэй)

Отрывок, характеризующий Цзинхай (храм)

Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.